Елизавета Дворецкая - Корни гор, кн.1: Железная голова
– Считай, что я уже упал. – Хродмар ярл усмехнулся и отошел от Гельда. От улыбки его изуродованное лицо вдруг стало яснее, глаже, и Гельд мгновенно как бы увидел его до болезни – красивый был парень! – Все ясно. Действительно, податься некуда. Хороший удар.
Торбранд конунг благосклонно кивнул. Зрители вокруг улыбались, и Гельд убрал свое оружие в ножны. Что означает это одобрение?
– Я прошу тебя, конунг, принять от меня виру* и не лишать твоей дружбы! – сказал он, чувствуя, что заслужил право хотя бы предложить это.
– А раз Орм сам виноват, то вира должна быть уменьшена на треть! – потребовал Кольбейн ярл.
Торбранд конунг молчал, покусывая свою соломинку.
– А иначе… если ты не хочешь держать хирдмана в кошельке, то я не вижу причин, почему бы мне не заменить тебе того, кого ты потерял, конунг, – добавил Гельд. – Видят Светлые Асы, я не хотел убивать кого-то из твоих людей и прошу не считать это… этот случай за… мое неуважение к тебе, к Аскефьорду и ко всему племени фьяллей. Я хотел бы послужить тебе сам, раз по моей вине ты лишился воина. Если ты найдешь это подходящим.
Есть такой обычай: убийцу хирдмана берут на его место, если он проявит себя достойным. Гельд не раз слышал о таких случаях, конечно, без мысли, что когда-нибудь это перевернет и его собственную судьбу. Но сейчас он готов был благословлять этот обычай. Плата жизнью за жизнь избавит его от мести. И это будет только по справедливости, как для него самого, так и для конунга. И кроме того… если конунг назовет его своим хирдманом, сыном рабыни его не назовет уже никто и никогда. Он встанет на конец той самой радужной дорожки, на которой стоят все эти ярлы и конунги. Той самой, где стоит, в самом ярком блеске, Эренгерда дочь Кольбейна. О, поначалу он будет очень далеко от нее, очень. Но дорожка та же самая, а значит, отчего же ее не одолеть тому, у кого есть ноги?
Все это пронеслось в голове Гельда лихорадочным вихрем; он сам сознавал отчаянную ненадежность всех этих соображений и надежд, но это был выход.
Торбранд конунг передвинул соломинку из одного угла рта в другой.
– Я бы сказал, что это хорошая мысль! – первым объявил Хродмар ярл. – Тот, кто сумел одолеть Орма в честном бою, заслужил занять его место и послужит конунгу не хуже.
На самом деле Гельд казался ему достойным именно потому, что «одолел в честном бою» самого Хродмара. Бой получился не слишком настоящий, но ведь все видели, как он, Хродмар ярл, «уже упал». А его «победитель» был достоин самых высоких почестей.
– Я тоже думаю, что это будет достойным выходом, – произнес Асвальд ярл. Гельд не знал, что невольно оказался творцом легендарного мгновения: впервые в жизни Асвальд ярл по доброй воле и однозначно поддержал Хродмара ярла. – Я первый могу быть свидетелем того, что Гельд воспитанник Альва не опозорит своего оружия.
– Но здесь есть одна трудность, – подал голос Хравн хёльд из Пологого Холма. – Не подумай, конунг, и ты, Гельд, и ты Кольбейн ярл, и… – он посмотрел на Хродмара и решил кончить перечень, – и прочие достойные люди, будто я кого-то не уважаю или хочу оскорбить, но… Мы не знаем, насколько Орм был прав. Его это не оправдывает, поскольку он тоже этого не знал. Гельд воспитанник Альва сам не знает своего рода, а значит, не может поручиться, что не родился от… от слишком низких родителей. Не подумайте, будто я хочу кого-то оскорбить.
Все посмотрели на конунга. Доброжелательный, но осторожный Хравн хёльд был прав, и это затруднение мог разрешить только сам конунг.
Гельд вспомнил о колдунье Тордис, до которой они с Эренгердой так и не дошли. Если кто-нибудь из этих мудрых людей вспомнит о ней (хотя бы ее родной отец Хравн хёльд), то он не откажется еще раз попробовать навестить ее. Но сам Гельд решительно не собирался о ней напоминать. Во-первых, он и правда может оказаться сыном рабыни: теперь, когда любовь и ее соблазны не кружили ему голову, он не мог сам перед собой исключить такой возможности. А во-вторых, искушать судьбу не стоит. Не похоже, что боги жаждут открыть ему тайну его рождения. Совсем наоборот: они очень ясно намекнули, что знать свое происхождение ему не положено. Да Гельд и не хотел его знать: то чувства родства со всем миром, которое он чуть было не утратил, теперь стало драгоценнее прежнего.
– Пусть понесет железо, – предложил Гейрольв из Орелюнда. Сейчас он казался еще более сморщенным и неприятным, чем всегда. – Если не обожжется – он свободный по рождению.
– У нас не так много железа – лучше поберечь его для более важного дела! – с досадой бросил Асвальд ярл, смерив Гейрольва хёльда откровенно неприязненным взглядом.
– Кстати, о железе, – вдруг сказал Торбранд конунг.
Он покусывал соломинку, левая его рука непринужденно свесилась с подлокотника, и вид у Погубителя Обетов был самый что ни есть беззаботный, насколько это для него возможно.
– Ты, Гельд, никогда не служил в дружинах? – спросил он.
Гельд мотнул головой.
– Но ты много лет ходишь в торговые походы?
– Почти четырнадцать лет.
– И ты хорошо знаешь Морской Путь?
– Надеюсь, что так. И не только Морской Путь.
– Ты знаешь места, где можно раздобыть железа? Кроме Квиттинга?
– Представляю…
– Вот и отлично. – Торбранд конунг выпрямился и выбросил соломинку на пол, что означало принятие окончательного решения. – Раба отличает не низкая кровь, а низкий дух. Пусть каждый сражается тем оружием, которым его наделила судьба. По лошадке и уздечка. Ты умеешь торговать. Ты знаешь, что для нового похода мне нужно железо. Раздобудь мне его – и ты искупишь свою вину. Если справишься с этим делом достойно, то докажешь достоинство твоего рождения. И тогда, если захочешь, я приму тебя в дружину. Нравится тебе это?
– Тебе виднее, конунг, как я могу тебе послужить, – ответил Гельд, стараясь скрыть растерянность.
Все выходило уж слишком просто. Ему предлагали заняться его же собственным делом, принять поручение от конунга, да вдобавок обещали будущую честь – да это награда, а не наказание.
– Я даже дам тебе корабль, людей и серебра на покупку, – прибавил Торбранд конунг. – Хорошо бы тебе отправиться в путь поскорее, пока не начались зимние бури. А пока побудь-ка моим гостем. Тогда уж больше никто не посмеет усомниться в твоем достоинстве.
Гельд наклонил голову. Такое великодушие стоило длинной песни с припевами, но он сейчас не находил даже самых простых слов.
– Да уж! – произнес Бьяртир Лохматый. – Как говорят, неудивительно, что удача сопутствует уму. Но странно, что иногда и глупость оборачивается удачным исходом.
Перехватив изумленный взгляд Борглинды, Бьяртир добавил:
– Это не я сказал. Так говорил один наш древний конунг.
После того как народ из гридницы стал потихоньку расходиться, оживленно обсуждая на ходу происшествие, Борглинда не скоро сумела опомниться. Ей хотелось прямо сейчас подбежать к Гельду и крепко-крепко за него ухватиться, пока не случилось еще чего-нибудь ужасного. Но впитанная с младенчества привычка следить за собой и оберегать достоинство удержала ее на месте, и она просто стояла, не сводя с него глаз, пока хирдманы не увели Гельда куда-то во двор; при этом Марвин Бормотун сбивчиво рассказывал о чем-то и знаками изображал борьбу – видно, вспомнил похожий случай.
Но и вернувшись в девичью, Борглинда не могла по-прежнему взяться за шитье. У нее дрожали пальцы, и два сделанных стежка получились такими кривыми и нелепыми, что старая Йорунн непременно пригрозила бы «оторвать ей руки и вставить обратно другим концом, тогда она и то сделает лучше». Как хорошо, что Йорунн осталась так далеко! А Гельд теперь так близко! От огромного облегчения Борглинда ощущала себя пустой и легкой, хотелось ухватиться за тяжелую скамью, чтобы не улететь. Гельд избавлен от опасности! Теперь он здесь, в этом же доме, и пробудет долго… до самого отплытия, а оно будет, может быть, через несколько дней! Даже три-четыре дня теперь казались Борглинде богатством получше всех сокровищ дракона Фафнира. Подумать только! Гельд будет под одной крышей с ней! Она будет видеть его, может быть, десять раз в день, за едой утром и вечером, и потом, когда засядут рассказывать саги и заведут всякую болтовню… В усадьбе Аскегорд солнце будет светить днем и ночью, пока он здесь, а дальше восторженный взор Борглинды пока не проникал. И никакой тебе Эренгерды! Сейчас, во время разбора дела, ее тут не было, и Борглинда особенно радовалась, что лицо Гельда и его слова, его «поединок» с Хродмаром достались ей одной. Она видела, а Эренгерда нет, и она оказалась гораздо богаче дочери Кольбейна! Присутствие в этот трудный час дало ей чувство единения, прочной связи с Гельдом, точно она и правда помогла ему чем-то. Ревнивая боль как-то улеглась, и Борглинда нетерпеливо ждала новой встречи.
Чуть ли не быстрее самого Гельда Борглинда сообразила то, что с принятием в дружину Торбранда конунга он поднимется повыше и окажется почти рядом с ней. Златозубый Ас Хеймдалль положил основы человеческим родам, отделив рабов, бондов и ярлов, то есть воинов. Хирдман – хёльд – ярл – конунг. Все они уже на одном корабле, хотя от хирдмана без рода и заслуг до родственницы конунга еще очень далеко. Но это уже огромный шаг вперед. Если какой-нибудь конунг отдаст дочь за своего хирдмана, ему не позавидуют, но согласятся, что он имел право так поступить, если были причины.
