Фрэнк Герберт - Дети Дюны
— Ах, это, — он изучающе посмотрел на мать, стараясь разобраться в том сложном положении, в котором он оказался. Но в голове билась только одна мысль — совсем недавно Фарад'н заметил, что Тиеканик перестал называть Венсицию «моя принцесса». Кстати, как он ее теперь называет? Королева-мать?
Почему я чувствую боль утраты? — подумал он. — Что я теряю? Ответ был очевиден: он теряет беззаботные дни, ту свободную игру ума, которая была столь мила его душе. Если удастся заговор, который сплела мать, то прежняя жизнь навсегда канет в прошлое. Все его внимание будет занимать новая ответственность, а это вызывало чувство неприятия. Как могут они позволять себе такие вольности, распоряжаясь его временем? Даже не посоветовавшись с ним самим!
— Выскажись, — приказала мать. — Я же чувствую, что что-то не так.
— Что, если план потерпит неудачу? — спросил он первое, что пришло ему в голову.
— Как он может потерпеть неудачу?
— Не знаю… Любой план может провалиться. Каким образом ты хочешь использовать в этом деле Айдахо?
— Айдахо? К чему этот интерес к… Ах да — тот мистик, которого привозил сюда Тиек, не посоветовавшись со мной. Он был неправ. Кажется мистик говорил об Айдахо, не так ли?
С ее стороны это была неуклюжая ложь, и Фарад'н удивленно уставился на мать. Она-то должна была знать о Проповеднике!
— Дело просто в том, что я никогда в жизни не видел гхола, — сказал он.
Она приняла эту игру.
— Мы приберегаем Айдахо для важных дел, — сказала она.
Фарад'н в задумчивости пожевал верхнюю губу.
Венсиция внезапно вспомнила его покойного отца. Временами Далак становился точно таким же — замкнутым, сложным; его было очень трудно читать. Вспомнила она и то, что Далак приходился родственником графу Хазимиру Фенрингу — в них обоих было что-то от денди и фанатика. Неужели Фарад'н унаследовал и эти качества? Она начала жалеть, что позволила Тиеку втянуть мальчика в религию Арракиса. Кто знает, куда это заведет Фарад'на?
— Как теперь называет тебя Тиек? — спросил сын.
— Что такое? — Венсиция была явно озадачена таким поворотом.
— Я заметил, что он перестал называть тебя «моя принцесса».
Как он наблюдателен, подумала она, удивившись охватившему ее беспокойству. Неужели он думает, что Тиек стал моим любовником? Вздор, это его бы нисколько не взволновало. Тогда к чему этот вопрос?
— Он называет меня «моя Госпожа».
— Почему?
— Потому что таков обычай всех Великих Домов. В том числе и Атрейдесов, подумал Фарад'н.
— Это вызовет меньше пересудов, если нас нечаянно услышат, — объяснила Венсиция. — Некоторые подумают, что мы отказались от своих легитимных притязаний.
— Кто же эти глупцы?
Мать поджала губы, решив оставить вопрос без ответа. Мелочь, конечно, но бывало, что из-за мелочей начинались большие войны.
— Госпоже Джессике не следовало покидать Каладан, — произнес Фарад'н.
Венсиция резко тряхнула головой. Что с ним? Его мысли блуждают, как у умалишенного!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ей не надо было возвращаться на Арракис, — сказал он. — Это плохая стратегия. Просто на удивление плохая. Было бы гораздо лучше отвезти на Каладан внуков.
Он прав, подумала Венсиция. Какая досада, что это не пришло в голову ей самой. Надо поручить Тиеку немедленно исследовать эту возможность. Она снова тряхнула головой. Нет! Что задумал Фарад'н? Священники никогда не допустят, чтобы в космос полетели оба внука сразу.
Венсиция высказала эту мысль сыну.
— Священники или госпожа Алия? — спросил он, заметив, что сумел направить мысли матери в нужное ему русло. Фарад'н начал находить странную радость в своей новой значительности, оказывается, в политических интригах тоже требуется игра ума. Правда, умом своей матери он уже давно перестал интересоваться — ею было очень легко манипулировать.
— Ты думаешь, что Алия хочет власти для себя? — спросила Венсиция.
Сын отвернулся. Конечно, Алия хочет власти для себя! Это подтверждают все донесения с той проклятой планеты. Мысли Фарад'на приняли иное направление.
— Я читал об их планетологе, — сказал он. — Кажется, должен появиться ключ к пониманию феномена песчаных червей и их гаплоидной стадии, тогда, если только…
— Оставь решать эти проблемы другим, — Венсиция начала терять терпение. — Это все, что ты можешь сказать о том, что мы сделали для тебя?
— Вы делали это не для меня, — сказал он.
— Что?!
— Вы делали это для Дома Коррино, — сказал Фарад'н. — Меня лично никто не принимал в расчет.
— На тебе лежит большая ответственность! — горячо заговорила мать. — Что будет с людьми, которые всецело зависят от тебя?
Этими словами Венсиция возложила на плечи сына огромную тяжесть, которую он ощутил чисто физически — велик груз всех тех надежд и мечтаний, которые обуревали Дом Коррино.
— Да, — сказал Фарад'н, — все это я понимаю, но некоторые вещи, которые вы делали от моего имени, я нахожу безвкусными.
— Без… Да как у тебя поворачивается язык? Мы делаем все, что делают другие королевские Дома для достижения своих целей!
— Так ли? Мне кажется, что вы перестарались. Нет! Не смей меня перебивать. Если мне суждено стать императором, то приучайся слушать меня. Вы что, думаете, я не умею читать между строк? Каким образом дрессировали этих тигров?
На мгновение Венсиция потеряла дар речи, осознав способность сына к анализу.
— Понятно, — сказал он. — Я сохраню Тиеканика, поскольку это ты втравила его в некрасивую историю. Он хороший офицер и проявил свои качества во многих тяжелых ситуациях, но он будет отныне отстаивать свои принципы только на дружественном поле…
— Свои… принципы?
— Разница между хорошим и плохим офицером заключается в силе характера и способности действовать, раздумывая не больше пяти секунд, — сказал Фарад'н. — Ему придется придерживаться своих принципов всякий раз, когда им будет брошен вызов.
— Тигры были необходимостью, — сказала мать.
— Я поверю в это, если они добьются успеха, — произнес Фарад'н, — но я не стану смотреть сквозь пальцы на то, каким образом их дрессируют. Не возражай! Это очевидно. Их настроили, как механизм. Ты сама это говорила.
— Что ты собираешься делать? — спросила Венсиция.
— Ждать, что из этого выйдет, — ответил он. — Возможно, что я действительно стану императором.
Мать прижала руки к груди и вздохнула. Был момент, когда сын ужаснул ее. Она была готова поверить, что в следующую минуту он ее уничтожит. Принципы! Но теперь он вовлечен во власть, он проникся ею. В этом Венсиция была теперь твердо убеждена.
Фарад'н встал, подошел к двери и позвонил слугам матери. Он оглянулся.
— Мы закончили, не так ли?
— Да, — она подняла руку в прощальном приветствии, видя, что сын уходит. — Куда ты собрался?
— В библиотеку. В последнее время меня очаровала история Дома Коррино. — Он вышел, унося с собой новое служение.
Будь она проклята!
Но Фарад'н знал теперь, что он проникся властью и интересом к ней. Он понял, почувствовал, что существует глубокая эмоциональная разница между историей, записанной на шиге и читаемой в минуты блаженной лени, и истинной историей, которую переживаешь на собственном опыте. Эта новая живая история охватила все его существо, унося в необратимое будущее. Принц чувствовал, что теперь его поведут устремления тех, кто связывает с ним свои чаяния. Странно только, что в эту картину не вписывались его собственные чаяния.
~ ~ ~
Говорят, что когда однажды Муад'Диб увидел, как сквозь узкую щель между двумя камнями пробивается трава, он отодвинул в сторону один из камней. Позже, когда трава разрослась, Муад'Диб накрыл ее тем же камнем. «Такова ее судьба», — сказал он при этом.
Комментарии— Давай! — крикнула Ганима.
Лето, бежавший на два шага впереди сестры, достиг расщелины и, не колеблясь, нырнул в нее и пополз вперед, пока тьма не окутала его. Он слышал, как Ганима проникла в расщелину вслед за ним. Затем наступила тишина, в которой раздался спокойный голос Ганимы.
— Я застряла.
Лето поднялся, понимая, что становится досягаем для смертоносных когтей, повернулся в узком проходе и пополз назад, пока не ухватился за протянутую руку сестры.
— Это одежда, — сказала девочка. — Она зацепилась за скалу. Чувствуя, как под его ногами осыпаются камни, Лето сильно потянул, но без особого результата.
Снаружи доносились тяжкое звериное дыхание и рык.
Лето напрягся, уперся бедрами в камень и изо всех сил начал тянуть. Раздался треск разрываемой ткани, и Ганима рванулась к брату, зашипев от боли. Стараясь не обращать внимания на этот звук, Лето потянул еще раз, еще сильнее. Они были еще слишком близко к наружному концу расщелины. Лето опустился на четвереньки и пополз глубже, Ганима начала пробираться за ним и вскоре оказалась рядом с братом. Каждое ее движение сопровождалось учащенным, тяжелым дыханием; это подсказало Лето, что его сестра испытывает боль. Он добрался до конца узкого прохода и выглянул наружу. Отверстие зияло на высоте около двух метров, небо было усыпано звездами, которые вдруг загородила исполинская тень.
