Александр Бруссуев - Не от мира сего 2
— Я - Ярослав, люди прозвали меня Мудрым. Все это вокруг — мои владения.
— Мудрым тебя прозвали maaorjat (смерды, в переводе, примечание автора). Это не твои владения.
Один из стражников дернулся, чтобы отвесить строптивому аборигену оплеуху, да как-то промахнулся, едва не упав сам.
Князь усмехнулся. Ему рассказывали, что чудотворец — очень непростой человек, легче его убить, чем заставить. С убийством придется погодить, не затем же, в самом деле, он сюда пробирался, не считаясь с временем суток.
— Откуда ты знаешь мое имя, которое я уже и сам позабыл? — спросил он.
— У тебя все на лице написано, — пожал плечами Александр (järeys, в переводе — грубый, примечание автора).
Князь опять усмехнулся, на сей раз даже с какой-то грустью во взгляде. Его лицо с длинным, точно птичий клюв носом, и глубоко посаженными бесцветными глазами в лучах восходящего солнца отливало желтизной. Впрочем, на закате его цвет был таким же. Ярослав жестоко страдал от болезни, с которой не могли справиться его дворовые врачи, да и в Батиханстве, куда он ездил за очередным ярлыком, врачеватели только щупали живот в районе печени, пускали, почем зря, кровь из руки в медный тазик и заставляли пить остро пахнущий мышьяком порошок. Потеря крови вызывала слабость, микстура — расстройство желудка, а резкая боль свои атаки не прекращала.
— Вижу — ты мне не веришь, — сказал чудотворец.
— Я никому не верю, — ответил Ярицслэйв. — Но мне нужна твоя помощь. Я заплачу, сколько хочешь.
Оба они прекрасно знали, что князь никогда не платил, так же как и не выполнял свои обещания. Это среди слэйвинов называлось модным словом "политика", наиболее точно отражающая подход к жизни.
— Клянусь богом, если ты поможешь, никто более тебе не будет угрожать, — очень искренне проговорил князь и потрогал себя щепоткой из трех пальцев в разных местах. Его прислужники в тот же момент повторили священнодействие с очень, правда, постными лицами.
Александр поморщился: то, что у слэйвинов считалось верхом набожности, здесь казалось полнейшим безобразием. Хотелось плюнуть под ноги и уйти. Однако он понимал, что просто так убраться ему не позволят. Неприкрытая угроза, насупленные лица стражников говорили сами за себя. Впрочем, "старец" знал, что в его лесу ничто не может помешать ему поступать так, как самому хочется. Но отказать просто так, по природной душевной вредности, тоже было не совсем правильно. Даже этому душевнобольному.
— Ну и как мне помочь, коль ты на лошади? — с некоторой долей ехидства спросил чудотворец.
Он ожидал ответной реплики, типа: "Подать и ему коня", но ошибся. Ярицлэйв очень осторожно и с трудом спустился наземь. Видать, приступы боли с ним случались нешуточные, раз он так боялся совершить сколь малое движение, побуждающее муку.
Комары радостно бросились на тощее желтое тело князя, когда прислужники сняли с него кожаную рубаху. Но он не обращал на это никакого внимания, сотворив, скорее по привычке, такую надменную физиономию, что и приблизиться-то было страшно. Гнус, впрочем, это выражение лица не испугало.
8. Ярицслэйв.
Александр, подходя к князю, понял, что телесная болезнь этого человека здорово усугублена душевной. Дело было не в том, что воля Ярицслэйва была сломлена болью, и не в том, что муки совести не позволяли обрести равновесие, заставляя тело принимать на себя душевное страдание. Все было гораздо страшнее.
Откуда-то из глубины памяти всплыло детство, деревня, люди меря, прогоняющие свои отборные табуны к месту летних пастбищ. Он с бабушкой живет на отшибе, слэйвины, заселившие половину деревни, незлобные и дружелюбные к коренным вепсам. Родителей нет, нет даже воспоминаний о них. И зовут его не Александр.
Пожар, уничтоживший всю деревню, точнее, почти всю — только их дом сохранился, потому что стоял у черта на куличках. Племенные кони в панике мечутся в пламени, ломая себе ноги, затаптывая не успевших убежать людей. А куда тут спрячешься? Вся деревня запылала разом, именно в тот момент, когда меря повела свой самый большой табун.
Горький запах гари и тошнотворный — сгоревшей плоти. Никто не знает, как дальше жить. Бабушка предлагает соседям взять к себе всех ребят: в хозяйстве есть корова, будет детишек молоком отпаивать. Но кричат какие-то женщины, выходит вперед огромный слэйвин и начинает говорить. Говорит он долго и все время машет кулаком. С ним соглашаются все: слэйвины — сразу же, вепсы — чуть погодя, а меря — вся мертвая, убили их во время пожара неведомо кто.
Бабушка плачет, она расставляет руки, словно преграждая путь, но с нее срывают платок и женщины начинают ее терзать, словно пытаясь разорвать на части. Бабушка уже не кричит, она повторяет всего одно слово: "Juoksaa" (беги, в переводе, примечание автора). Это слово обращено к нему, и он бежит в лес, оставляя за спиной обложенный сеном их маленький домик, и уже не видит, как к этому сену подносят огонь и не слышит, как плачет запертая в хлеву кормилица-корова, когда к ней начинает подбираться пламя. Он боится оглянуться назад даже тогда, когда наступает ночь, потому что через непроходимую чащу, через пройденные леса и болота он может увидеть растерзанное тело бабушки, брошенное одним из соседей прямо в воющее полымя.
Он еще долго блуждает по лесам, хоронясь от людей, забывая свою человеческую природу. Он уже не помнит, кем был и когда. И имя свое не помнит.
Но сегодня, увидев раздетого до нелепого состояния князя, почему-то осознал, что тот давешний слэйвин и Ярицслэйв — словно вылеплены из одного теста.
Сколько отравы нужно было вложить в умы земляков, чтобы те обезумели, чтобы стали душегубами всего лишь для претворения в жизнь (или — смерть) клича: пусть у всех будет плохо! Причем, не только пришлые слэйвины, но и испокон веков соседствующие вепсы. Какая сила убеждения должна быть у такого человека! Толкая людей на убийство, он нисколько не сомневался в правильности своего решения, он подавлял чужую волю, навязывая свою. А человек ли он вообще?
Александр понимал, что, скажи он сейчас, мол, для исцеления нужно наполнить бочку кровью младенцев — будет исполнено без тени колебания. Причем Ярицслэйв заставит этими убийствами заниматься своих подручных — и те, без каких бы то ни было сомнений, выполнят приказ.
"Старец" видел, что перед ним стоит именно человек, именно он, а не бесы, не моргнув глазом, распорядится вырезать сотни таких деревень, в какой он когда-то жил. А после этого будет спокойно спать и сладко есть. Как такое возможно? Если задать ему этот вопрос, то князь, скорее всего, его попросту не поймет. Для пользы дела, пожмет он плечами.
— Твою боль я сниму, — сказал Александр. — Но излечить себя сможешь только ты сам. Для этого нужно будет кое-что сделать.
— Что? — шепотом спросил Ярицслэйв.
— Пойти покаяться перед могилками людей, убитых тобой.
— Но я никого не убивал! — возразил князь.
— Мне не нужны пустые слова, — ответил "старец". — Я тебе указал путь — дальше твое дело.
— Неужели нет другого выхода? — задумался Ярицслэйв, что-то прикидывая в своем уме.
— Есть, — пожал плечами Александр. — Совершить что-то значительное. В знак благодарности (выделено мной, автором).
Князь ничего не ответил.
Чудотворец дотронулся до плеча стоящего перед ним человека одной рукой, другой совершил некое волнообразное движение над его головой и, вдруг, коленом нанес удар прямо в область печени. Охранники не успели среагировать, а их князь, завопив, рухнул наземь.
— Чего кричишь? — оборвал его Александр. — Вставай.
Его схватили за руки, один стражник впился немытой пятерней в волосы. Ладно бы в свои, а то — в чужие. Они не ожидали такого развития события, поэтому даже не знали, что дальше делать.
Князь поднялся на колени, посмотрел снизу вверх на людей с явной ненавистью. Время шло, и взгляд его менялся: сначала он стал удивленным, потом — вопрошающим, в конце концов — удовлетворенным.
— Значительное, говоришь? — спросил он каким-то нехорошим тоном и встал на ноги. — Ну что же, будет тебе значительное.
Он осторожно, но без прежнего страха перед болью вдел свое тело в рубаху, не прибегнув ни к чьей помощи, и забрался в седло своего коня. Даже цвет кожи на его лице потерял невеселый желтушный оттенок, приобретая естественный для любителя, то есть — профессионала выпить колер. Вероятно, это была игра света и полутонов от подымающегося утреннего солнца.
— Он мне больше не нужен, — сказал Ярицслэйв с доброй улыбкой палача перед курируемой им пыткой на дыбе. — Вот моя благодарность.
— Погоди, — сразу же проговорил Александр. — Это же не благородно (выделено мной, автором)! Я ж тебя от боли спас!
— Спасибо тебе! — отреагировал князь. — Благое (выделено мной, автором) дело сделал. Потомки тебя оценят. И я тоже оценю. Но ничего значительней смерти я придумать не могу. Так что — ничего личного. Мочите его парни!
