Андрей Валентинов - Нарушители равновесия. Если смерть проснется. Печать на сердце твоём
Карам подмигнул товарищам, повел загорелыми плечами и шагнул вперед. Ужик остался недвижим. Он даже не смотрел на противника, словно того и не было рядом.
— Ну, чего вы! — хохотнул Покотило. — Замерзнете! Только ты, Карай, малыша-то не убей!
Бродник кивнул чубатой головой, и в тот же миг его правая рука взлетела в воздух. Войча затаил дыхание. Мимо! Удар пришелся в пустоту. Ужик уклонился. но тут же вновь занял прежнюю стойку. Впрочем, это даже стойкой назвать было нельзя. Просто стоит себе парень, под ноги смотрит…
Раз! Раз! Кулаки вновь рассекли воздух. но недомерок только повел головой. Мимо! Бродники зашумели, переглядываясь, да и Войча насторожился. Это уже не случайность.
Похоже, Карай тоже что-то понял. Рыкнув, он бросился вперед, пытаясь обхватить Ужика за плечи, но пошатнулся и чуть не упал. Ужик исчез. Вернее, он был тут же, но каким-то образом успел отступить на шаг.
— Давай, малыш! — не выдержал один из усачей. — Так его!
То, что его товарищи болеют за противника, явно пришлось Караю не по душе. Он вновь бросился вперед — и вновь его руки поймали лишь воздух. Грянул смех. но Войча заметил, что Покотило внезапно стал серьезным. Войчемир и сам крепко задумался. Он уже понимал, что делает недомерок, но откуда ему знать такое? Ведь он не учился у Хальга.
Снова бросок, захват — и Карай, не удержавшись. упал на колени. Ужик равнодушно топтался на месте, поглядывая куда-то в сторону. Это окончательно вывело бродника из себя:
— Ну ты, вьюн! — выдохнул он. — Ты от меня ! не бегай! Ты лучше меня ударь!
— Ударить? — удивился Ужик.
— Ага! — Карай шагнул ближе, расправляя грудь. — Сначала ты. потом — я…
Ужик развел руками и внезапно его кулаки забарабанили по широкой груди бродника. Тот только хмыкнул:
— Ну и когда больно будет?
В тот же миг его кулак взлетел в воздух, и Ужик молча рухнул на землю. Войча покачал головой и только вздохнул. Бродники начали переглядываться, Карай хотел что-то сказать, открыл рот, но внезапно его лицо побелело, глаза закатились, и в следующий миг тяжелое тело мягко упало в высокую траву.
— А! — воскликнул кто-то, и тут же наступило мрачное молчание. Войча на всякий случай вновь взялся за рукоять меча. В голове все спуталось. Ну и Ужик! Но что теперь будет?
— Ну чего, откачивайте! — хмыкнул Покотило. «Которого?» — чуть было не ляпнул Войча, но тут же опомнился и бросился к Ужику. Но недомерок уже вставал, чуть кривясь и потирая челюсть, куда пришелся удар. Между тем его противник лежал недвижно, не помогла даже вода, принесенная кем-то из бродников.
— Он жив? — Покотило нахмурился и склонился над неподвижным телом товарища.
— Жив, — пожал плечами Ужик. — Если бы я ударил еще один раз…
— Ясно… Ну, пусть отлежится, — вожак выпрямился и протянул Ужику широкую ладонь. — Как звать тебя, парень?
Костер горел ярко. в чаше, передаваемой по кругу, плескался старый крепкий мед, и Войча впервые за несколько недель чувствовал себя уютно, почти как дома. Усатые бродники уже не казались мрачными разбойниками— Славные парни, с такими только и дружить! Бродники рассказывали веселые истории, шутили, хлопали Войчемира по плечу и приглашали его в загадочный Страж-город, свою степную столицу. Войча знал. что туда не каждого пускают, особенно из тех, кто служит Светлому. Вот братан Валадар туда в последнее время зачастил — интересно, зачем?
О Валадаре бродники тоже говорили. Похоже, сын Светлого считался у них своим. Впрочем, что именно он делал в степи, ни Покотило, ни остальные не стали уточнять. Войча же не настаивал.
Узнал он и о внезапной болезни Светлого — новости в степи распространялись быстро. Это удивило, даже поразило. Дядя Мезанмир никогда серьезно не хворал, да и возрастом был совсем не стар. Едва за пятьдесят, что за годы? Поэтому Войча уверил своих новых знакомых, что Светлому все болезни нипочем и волноваться за него нечего.
Кое-что расстроило. Оказывается, братану Сваргу в его Коростене приходится туго, и бродники даже послали ему в подмогу, по просьбе все того же Валадара, отряд во главе со славным рубакой Ласкиней. Войча тут же пожалел, что сам не имеет возможности прийти на помощь другу. Уж его-то меч не заржавел бы в ножнах!
Пришлось рассказать и о себе. Войча благоразумно умолчал о том, какого Жихослава он сын, а посему его приняли за обычного кмета. Так было проще. Когда же Покотило поинтересовался целью их путешествия. Войчемир проявил бездну находчивости, сообщив, что в низовьях Денора стали появляться румские галеры. Вот его и послали — посмотреть, что к чему.
С ним согласились — румам в последнее время что-то не сидится на Харбае. Их видели даже возле Акелона. Войча навострил уши, но и виду не подал.
Ужик не принимал участия в беседе. Он сидел тихо, сжавшись в комок, словно недотепе стало холодно у жаркого костра. Войчемир видел, что бродники поглядывают на его спутника с немалым уважением, а Карай, которого с трудом привели в чувство, с изрядным страхом. Войча и сам был в явном смущении. Туман — туманом, а чтобы научиться так драться, надо потратить немало лет. Хотя Ужик предупреждал — в самом начале, но тогда Войчемир не отнесся к словам заморыша серьезно. Выходит, зря! Невольно подумалось, кто же эти рахманы? На простого чаклуна или какого-нибудь кобника Ужик никак не походил. И Войча решил обязательно все выяснить — когда наступит удобная минута.
У костра засиделись до поздней ночи. Чаши шли по кругу, и постепенно в голове у Войчемира начало мутиться. Мед оказался крепким, куда крепче того. что пили на пирах у Светлого. Бродники, привычные к этому напитку, опрокидывали чашу за чашей. К удивлению Войчемира, Ужик не отставал от других. Казалось, мед никак не действует на заморыша, разве что его лицо, обычно бледное, слегка порозовело. Войчу же потянуло на сон. Он с трудом заставлял себя сидеть у огня, но нить разговора уже начинала теряться. Кажется. Покотило о чем-то поспорил с Ужиком. Точнее, спорил бродник — громко, горячо. Заморыш только улыбался и качал головой. Войча пытался вслушаться, но хмель брал свое, и он так и не понял почему усатый бродник бь„т шапкой оземь, зачем чубатые хлопцы волокут откуда-то из темноты тяжелое бревно. Глаза слипались. и Войча задремал. Когда он ненадолго проснулся, то Покотило голый по пояс стоял возле бревна и что есть силы лупил по нему ребром ладони. Войча моргнул, услышав треск, но бревно, кажется, все-таки не поддалось. Затем бродника сменил Ужик. он тоже скинул рубашку, поудобнее пристроился возле толстого ствола.,. Но тут веки смежились, и Войчемир мирно уснул, так и не узнав, чем все кончилось.
Когда с первыми лучами солнца Войча разлепил сонные глаза, бродников уже не было. Они ушли, оставив мешок с провизией и маленького лохматого конька, мирно жевавшего травку неподалеку. Ужик еще спал. От вчерашнего бревна остались несколько неровных чурок. Войча вспомнил. как Покотило лупил рукой по дереву, и покачал головой. В довершение всего рядом с погасшим костром лежали несколько тяжелых камней, аккуратно расколотых пополам.
Проснувшийся Ужик долго умывался, а на осторожные расспросы Войчи только махнул рукой, присовокупив, что вчера все они несколько перебрали. Войчемир еще раз поглядел на разбитое бревно, на расколотые камни и решил воздержаться от вопросов, тем более, самое время было заняться подарком — лохматым коньком. Его даже не привязали, только стреножили, но конек и не собирался убегать. Он поглядел на Войчу круглыми желтоватыми глазами и негромко заржал, словно приветствуя нового хозяина.
Конек пришелся Бойче по душе. Конечно, на таком особо не поездишь, мал больно. Зато для груза в самый раз, да и вообще, с гривастым веселее. Поскольку в родичах у их нового приятеля явно числились тарпаны, Войча, не мудрствуя, назвал конька Тарпанышем. Тот не возражал, и вскоре все трое — Войча. Ужик и Тарпаныш — направились прямо на полдень, через белое моря ковыля.
Нечего и говорить, настроение у Войчи заметно улучшилось. Все неприятности позади, до Акелона осталось совсем немного, а вокруг была степь
— раздольная, бескрайняя, до самого горизонта. Теперь она уже не казалась опасной. Для встречных бродников вполне достаточно назвать имя Покотило, а огры в этом году, по уверениям усатых бродяг, через Денор не переправлялись. Итак, можно просто идти между белых метелок ковыля, вдыхать свежий степной воздух и любоваться окрестностями. А осмотреть было что. Только на первый взгляд степь казалась однообразной и пустой. Из ковыльного простора то и дело выныривали небольшие табуны тарпанов, несколько раз вдалеке показывались могучие туры, в белесом летнем небе парили орлы, а о сусликах и прочей бегающей мелочи и говорит!, не приходилось. А потом Войчу заинтересовали курганы. Чем дальше на полдень, тем они попадались чаще. Обычно они были небольшие — просто холмики, поросшие травой. Однако порой на горизонте возникали целые горы — рукотворные горы, окруженные остатками каменной крепиды. Кое-где на вершинах стояли странные идолы — усатые, приземистые, с кривыми мечами в кривых коротких руках. Иногда курганы были обезображены глубокими ямами — кто-то в давние годы пытался нарушить покой спавших под желтой травой.
