Гэрет Уильямс - Часть 7 : ...да не будет разорвано Богом.
Затем он выкинул ключи в зарешеченное окошко. Раздался успокоительный звяк, когда они упали на каменный пол снаружи, а затем...
Тишина.
Здесь он не мог услышать ничего. Ни криков ни пожаров, ни рвущегося неба. Он забился в угол камеры и наслаждался тишиной. "Сколько еще?" — подумал он. Сколько еще осталось до того, как его одолеют жажда или безумие? А может быть, еще до того он умрет от кровотечения. Тонкие повязки на его руке ослабли, и уже пропитались кровью. А от раны исходил очень неприятный запах.
Он всегда считал, что смерть от заражения крови и гангрены должна быть крайне болезненной. Возможно, он узнает это на своем опыте.
Если сперва его не прикончит безумие.
Какое—то время здесь было тихо, но потом появились голоса. Поначалу — шепчущие, тихие и неспешные, от которых так легко было отмахнуться. Потом они начали становиться все громче и громче, все настойчивей, неотступней и все более знакомые.
Его друзья, те немногие что у него были. Мистер Эдгарс. Лондо.
И самые болезненное из всех — его мертвая жена и ребенок; так долго бывшие не более чем призраками и полузабытыми грезами, погребенными под годами службы и долга — а теперь мучительно воскресшие вновь.
Он закрыл глаза, прислонился к горячим каменным стенам и подумал о том, сколько же в самом деле надо времени, чтобы умереть от обезвоживания.
* * *Маррэйн был воином, и воином он был всю свою жизнь. Он помнил, как ребенком стоял на холодных зубчатых стенах Широхиды, под проливным дождем и хлещущим ветром, бесконечно отрабатывая боевые приемы под вечно сердитым взглядом его отца, Мургэйна.
Он умирал прежде, и он не страшился смерти сейчас. Он перешагнул через все возможные страхи. Все что осталось — это память о двух жизнях, прожитых полнокровно и достойно.
Ты ничтожество, Маррэйн! Ты всегда был ничем! Подумать только, что мой ребенок может показать такую слабость!
Он отскочил назад, вне досягаемости хлещущих щупалец Чужака, крутнулся на пятке, блокируя очередную атаку. Его плечо горело болью, а дэчай становился все тяжелей и тяжелей с каждой прошедшей секундой.
Я буду как камни Широхиды. Тверд и бесчувствен. Холоден и безжалостен. Я буду воплощенным холодом.
Щупальца твари были слишком длинны. Зал был велик, достаточно просторен чтобы тварь использовала весь их гигантский размах. Он мог уворачиваться — но не бесконечно — и он не мог атаковать. Тварь нашептывала ему; тихим вкрадчивым голосом безумия. Игнорировать это было легко. Слишком много других голосов наполняло его разум.
Это противоречит моим приказам, предводитель. Я должен привезти ее в Широхиду, как можно быстрее, и в добром здравии, естественно. А также я должен не допустить, чтобы что—то мешало мне по пути.
Он отразил еще одну атаку, вспоминая тренировки с его отцом. Всегда уклоняйся, никогда не блокируй. Мощный удар может пробить твою защиту и убить тебя, даже если блок ты поставил успешно. Уклоняйся и ты не получишь удар первым.
Разумеется, он был Клинком Ветра, стойким как горы. Горы не рушатся, не рухнет и он.
Он мой лорд. Когда я приносил ему клятву верности, я не искал в ней условие, которое позволит мне от нее отказаться.
Тело Такиэра распадалось, все больше и больше извивающихся щупалец появлялось из него. Его лицо все еще оставалось его собственным, строгим и непроницаемым, водруженным на тело чудовища. Его руки еще двигались где—то среди водоворота из щупалец.
Я полностью сознаю, что то, что мы... делаем — только дело плоти, и ничего связанного с чувствами. Я отлично сознаю, что на поле боя ты будешь моим командиром, и я буду повиноваться тебе. Но здесь не поле боя.
Это было поле боя, и Беревайн умерла, дважды. Он подвел ее и дважды позволил ей умереть. Однажды — тысячу лет назад, и снова — сейчас, каких—то пару минут назад.
Нет! Будь непоколебим! Горы не испытывают чувств! Горы не плачут!
Как и он. Я люблю вас обоих. Это неправильно?
Плыть среди воспоминаний, блокируя боль — но так ли это? Или воспоминания — это просто боль иного рода?
Он отскочил, отбивая новые выпады. Он отступал все дальше и дальше от тела Такиэра, все дальше и дальше от смертельного удара.
Это день нашей свадьбы. День нашей свадьбы...
Маррэйн посмотрел сквозь тьму, сквозь извивающуюся массу щупалец, на самого Такиэра Тот внимательно смотрел, наблюдая взглядом тактика. Такиэр всегда был тактиком, стратегом. Умелый воин само по себе, но прежде и важнее всего — лидер. Он двигал руками, направляя поток щупалец, каждый шип и гребень были частью единого целого.
И все же какая—то часть Такиэра оставалась собой.
Я сражаюсь на острие битвы, и знаю что могу умереть так же, как может умереть любой, кто следует за мной. Ты... тебе было легко посылать других на смерть, своей жизнью рисковать труднее.
Оставалось сердце. Оставалась голова. Оставалась душа.
Смерть — не более чем освобождение от твоих долгов.
Отсеки голову и тело умрет. У Маррэйна не было способа узнать — верно ли это в данном случае или нет, но терять ему было нечего.
Жаль, что я так и не сказал Джораху — как много значила для меня его дружба, и что я никогда не увижу его снова. Я знаю это.
Он был воином. Он не страшился смерти. Он никогда не боялся ее.
И мне жаль что я не мог помочь тебе. Двенадцать лет назад, на Голгофе, я мог тебе помочь. Я должен был попытаться усердней, но я этого не сделал, и мне жаль, а теперь слишком поздно.
Он напрягся, высматривая возможность, высматривая подходящий момент. Он сделал ложный выпад, проверяя защиту Такиэра.
Я не любил тебя тогда. Быть может, я должен был полюбить. Быть может, я полюбил бы тебя сейчас.
Ушла. Она ушла. Он выбросил воспоминания о ней из разума. Он должен сконцентрироваться, быть твердым, быть решительным.
Горы не плачут.
Беги!
Я не оставлю вас, моя леди!
Беги, я задержу их.
Они убьют тебя. Их слишком много.
Значит, я умру.
Ушли. Все ушли. Прошло две жизни, а всем, что у него осталось, были воспоминания.
Появился разрыв, небольшое пространство, где не двигались щупальца. Маррэйн взорвался движением, и бросился вперед, вскидывая оружие. Он поднырнул под один удар, перепрыгнул другой. Такиэр попытался помешать ему, но Маррэйн уже миновал его защиту.
Он полоснул лезвием дэчая по лицу Такиэра, и тот отшатнулся. Черная жгучая кровь дождем брызнула вперед, обжигая руку Маррэйна. Он не боялся огня. Он жил с ним тысячу лет.
Он готов был ударить снова, но рука твари взметнулась вверх и схватила его со сверхъестественной силой. Мощь и ярость сверкали в единственном глазу Такиэра.
— Предатель... однажды... — прошипел тот голосом, в котором удивительно естественно звучали ненависть и отвращение. — Предатель... всегда.
Маррэйн сражался с его хваткой, отчаянно пытаясь закончить удар.
В спину копьем ударила внезапная, мучительная боль и страшная сила отшвырнула его назад. Дэчай выпал из его рук, когда его бросило во тьму. Пол обрушился ему навстречу и он с грохотом упал, тело его пронзила боль, и рот наполнился кровью.
Ты не чувствуешь ничего. Чего стоит жизнь без чувств? Не жизнь, просто... существование. Один день за другим. Бесконечный поток... ничего. Ты любил ее настолько, что без нее готов отказаться от оставшейся жизни?
Его взор затянуло тьмой. Он попытался встать.
Пока не исчезнет тень...
— Моя... леди. — прошептал он, хотя он и не знал — кому он это говорит.
До последнего пламени чести, до последнего вздоха...
На него упала тень. Он заморгал, протирая глаза от крови.
Моя служба ждет твоего зова, мой клинок в твоих руках, моя жизнь ждет, когда ты возьмешь ее.
Он поднял взгляд, не веря себе, и тогда он начал смеяться, кашляя кровью на каждом вздохе.
Чтобы встать на мосту в последний роковой день.
Тиривайл стояла над ним, избитая и окровавленная, но непокоренная. Она смотрела мимо него, в лицо существу стоявшему в центра зала, окруженному колонной света.
— Приветствую, отец. — спокойно сказала она.
* * *И тогда, в 2275, все это закончилось.
В огне.
Уильямс Г.Д. (2298) "Великая Война : Исследование."
* * *Все было так, как привиделось ему.
Это началось с них двоих, и теперь на них двоих это и закончится.
Так много дней прошло с того знаменательного дня, когда они сцепились в бою, почти насмерть, когда тень упала на них обоих. В тот день родилась мечта, закаленная их общим знанием, закаленная их любовью к своим народам, и их намерением достойно исполнить свой долг.
