Стивен Эриксон - Пыль Снов
— Разумеется, можно! — расцвел улыбкой Теол. — Канцлер, проследишь?
— Прямо сегодня, государь, — отвечал Багг.
— Можно идти?
— Если хочешь, Аблала.
— Ваше Величество, — неловко сказал Брюс. — Я думаю…
— Можно не уходить? — спросил Аблала.
— Естественно!
— Ваше…
— Дорогой брат, — сказал Теол, — неужели ты видишь во мне врага? Конечно же, ты можешь сопровождать малазан, хотя, думаю, твои шансы с Адъюнктом минимальны. Но кто я такой, чтобы давить пяткой безнадежный оптимизм? Я имел в виду — разве женился бы я на вот этой чудесной женщине, если бы не ее по видимости нереальные надежды?
Багг принес новый кувшин и налил королю пива.
— Багг, спасибо тебе. Как думаешь, Аблала хочет промочить горло?
— Несомненно, Ваше Величество.
— Так отлей и ему.
— Не надо мне отливать, — крикнул Аблала. — Я пива хочу!
— Это позволило бы мне понаблюдать за малазанскими военными в полевых условиях, — объяснялся Брюс, — и освоить…
— Никаких возражений, Брюс!
— Я просто привожу точные причины, оправдывающие мое стремление…
— Не нужно оправдывать стремления, — покачал пальцем Теол. — Скрытые причины кажутся добродетельными, пока их не озарит свет объяснений. Брат, ты же самый привлекательный из Беддиктов — и по праву, скажу я искренне. Не пора ли забросить обширную сеть любви? Даже если Адъюнкт не в твоем вкусе, всегда остается ее помощница — как там ее иноземное имя, Багг?
— Блистиг, государь.
Теол нахмурился: — Точно?
Брюс принялся потирать лоб, но тут же поднял глаза, отыскивая источник странных хлюпающих звуков: Аблала хлебал пиво из огромной кружки, вокруг босых ног растекалось бурое пятно. — Ее имя Лостара Ииль, — сказал он невыразимо унылым, почти тоскующим тоном.
— Тогда, — спросил Теол, — кто таков Блистиг? Эй, Багг?
— Извините. Один из Кулаков — то есть Атрипреда в ее распоряжении. Моя ошибка.
— Он красив?
— Думаю, государь, в этом мире найдется тот, кто так скажет.
— Теол, — начал Брюс. — Нам нужно обсудить мотивы малазан. Почему Пустоши? Что они там ищут? Что надеются совершить? В конце концов, это армия, а армии существуют ради войн. Против кого? Пустоши пусты.
— Бесполезно, — заявила Джанат. — Я уже одолевала супруга этими вопросами.
— Дражайшая, это была на редкость окрыляющая дискуссия.
Она глядела на Теола, подняв брови: — О? Едва ли это слово описывает мои впечатления.
— Разве не очевидно? — спросил Теол. Глаза его забегали от Джанат к Брюсу, потом к Баггу, потом к Аблале, потом снова к Брюсу — потом они чуть расширились и снова обратились на Тартенала, уже опустошившего огромную кружку и слизывавшего золотистую пену. Раздалось зычное рыгание. Аблала Сани заметил внимание короля и с улыбкой вытер подбородок.
— Что очевидно? — спросила Джанат.
— Хм? А, они идут не в Пустоши, моя Королева, они идут в Колансе. Они только пройдут через Пустоши, потому что у них нет транспорта для путешествия морем, да и мы не найдем такого количества судов.
— Что они ищут в Колансе? — спросил Брюс.
Теол пожал плечами: — Откуда мне знать? Как думаете, может, их спросим?
— Готов поспорить, — вмешался Багг, — они скажут, что это не наше дело.
— А это?..
— Ваше Величество, вы заставляете меня лукавить, а мне не хотелось бы.
— Всё понимаю, Багг. Оставим тему. Тебе плохо, Аблала?
Великан хмурился, глядя под ноги. — Это я отлил?
— Нет, это пиво.
— А. Тогда все хорошо. Но…
— Да, Аблала?
— Где мои сапоги?
Джанат протянула руку, помешав королю выпить еще один бокал вина. — Хватит, супруг. Аблала, ты нам рассказывал, что скормил сапоги стражникам своего отряда.
— О! — Аблала рыгнул, стер пену с носа и снова заулыбался. — Теперь помню.
Теол послал жене благодарный взгляд. — Это напомнило мне… Послали целителей в дворцовые казармы?
— Да, государь.
— Отлично, Багг. Я уже слышу, как малазане входят в ближнюю приемную. Брюс, насколько большим будет твой эскорт?
— Две бригады и два батальона, государь.
— Разумно ли? — поднял брови Теол.
— Я не знаю, — сказала Джанат. — Ты, Багг?
— Я не генерал, моя Королева.
— Нужен совет эксперта, — заявил Теол. — Брюс?
* * *В роли солдата скрыта привилегия, казалось ему иногда. Его вытолкнули из нормальной жизни, защитили от встреч с обыденными проблемами: еда, вода, одежда, кров — все обеспечивает начальство. И нет семьи, не забудем об этом. Взамен ему дана задача творить ужасное насилие, хотя, к счастью, лишь иногда — длительные периоды сокрушили бы способность чувствовать, пожрали мораль и человеческое естество.
Но тогда — подумал Бутыл и ощутил глубоко внутри унылый спазм отвращения — это вовсе не честный обмен. Не привилегия, а проклятие, обуза. Он видит проносящиеся мимо толпы, круговорот и вихрь масок — но, хотя все маски едва отличимы от его собственной, он ощущает себя не только выставленным вон, но изгнанным навеки. С удивлением и волнением следит за бездумной, бессмысленной активностью, понимая вдруг, что завидует пошлой и лишенной драм жизни, в которой единственная забота — ублажение себя. Присвоение, набивание живота, собирание золотых груд.
«Что вы все знаете о жизни?», хочется ему спросить. Попробуйте пробиться через горящий город. Попробуйте обнять руками умирающего, перемазанного в крови друга. Попробуйте взглянуть в оживленное лицо рядом, потом взглянуть еще раз — а лицо уже пусто и безжизненно. Солдат знает, что реально, а что эфемерно. Солдат знает, сколь тонка, сколь непрочна ткань существования.
Можно ли завидовать, смотря со стороны на беззаботные жизни невежд — на жизни людей слепо верующих, видящих силу в слабости, находящих надежду в фальшивом утешении рутины? Да, ибо если ты начинаешь понимать хрупкость жизни, назад пути нет. Ты теряешь тысячу масок и остаешься в одной: скупые морщины презрения, опущенные уголки рта, всегда готового изрыгнуть язвительный комментарий.
«Боги, мы же просто на прогулку вышли. Не хочу думать о таком».
Эброн потянул его за локоть. Они повернули в узкий переулок, окруженный высокими стенами. Еще двадцать шагов — и каменный колодец расширился, приведя их в уединенную таверну: открытый дворик, столетние смоковницы в каждом из четырех углов.
Мертвяк сидел за столиком, снимая кинжалом куски мяса и овощей с шампура. Рот его уже был запачкан жиром. Поблизости стояла большая чаша с охлажденным вином.
«Да уж, некроманты находят удовольствие везде».
Он поднял голову: — Опоздали.
— Видим, как ты страдал в одиночестве, — буркнул Эброн, протягивая руку к стулу.
— Да, кто-то же должен. Рекомендую вот это — похоже на семиградское тапу, но не такое перченое.
— Что за мясо? — спросил Бутыл, сев за столик.
— Какого-то ортена. Говорят, деликатес. Очень вкусно.
— Что же, можно поесть и выпить, — сказал Эброн, — за беседой о неминуемом конце магии и наших становящихся бесполезными жизнях.
Мертвяк откинулся на спинку, устремив глаза на мага. — Если ты решил испортить мне аппетит, сначала расплатись.
— Всё дело в гадании, — произнес Бутыл. Ого, как это возбудило их внимание! Вялая перебранка увяла. — Открывшееся при чтении Карт берет начало в тот день, когда мы ворвались в стены города и напали на дворец. Помните те взрывы? То проклятое землетрясение?
— Это дракон наделал, — заявил Мертвяк.
— Морантские припасы, — возразил Эброн.
— Не то и не это. Там был Икарий Губитель. Он поджидал очереди скрестить мечи с императором, но до него так и не добрались, потому что Тоблакай… кстати, он из Рараку, старый приятель Леомена Молотильщика. Но Икарий все же кое-что сделал в Летерасе. — Бутыл помолчал, глядя на Эброна. — Что ты ощущаешь, открывая свой садок?
— Смущение, силы сплетаются, нельзя ухватиться. Нечего использовать.
— Со дня гадания всё еще хуже, так?
— Точно, — согласился Мертвяк. — Эброн тебе расскажет о сумасшедшем доме, который мы устроили в ночь гадания. Я клясться был готов: Худ ступил прямо в нашу комнату. Но правда в том, что Жнеца и близко не было. Его, так сказать, отбросило в другую сторону. А сейчас всё… пустое, искаженное. Ты берешься — оно сопротивляется, а потом вообще расползается.
Бутыл закивал ему: — Вот истинная причина, по которой Скрип так не хотел гадать. Его чтение подпитало силой то, что Икарий устроит несколько месяцев назад.
— Устроил? — удивился Эброн. — Что именно?
— Не уверен…
— Врун.
— Нет, Эброн. Я точно не уверен… но идея есть. Ты хочешь дослушать или нет?
Подошедший официант был стар как носки Худа; несколько мгновений они кричали трухлявому пню в ухо — без толку; потом Эброн нашел правильное решение, ткнув в блюдо Мертвяка и показав два пальца.
