Грэм Макнилл - Отверженные мертвецы
Его, как истинного мастера, оскорблял такой дилетантский подход, и хотя он сам далеко не был уверен, что сумел бы вытащить намеренно скрытую информацию из мозга пленника, но всяко имел больше шансов на успех, чем эти два мясника, которые с ним работали.
Скрестив ноги, Атхарва сидел посреди камеры, позволив мысли странствовать по лабиринтам Кхангба Марву, и с привычной легкостью исследовал границы своего узилища. Ему доставляло удовольствие позволять тюремщикам думать, что их пленник, подобно своим товарищам по несчастью, постепенно сходит с ума в одиночном заточении. После визита Йасу Нагасены прошло уже несколько месяцев, и в течение этого времени заключенные воины Воинства Крестоносцев не видели никого, кроме двух Кустодиев и их удручающе некомпетентной свиты из смертных солдат.
В пределах подземной темницы Атхарва пытался исследовать любое сознание, действуя то легкими прикосновениями, то более настойчивым натиском. Разум подобен сложному замку, и всякая психика, прежде чем открыть свои секреты, требует точно рассчитанного давления. Весь вопрос в том, чтобы правильно рассчитать точку приложения этого давления, выбрать нужные воспоминания, желания и надежды, и тогда разум раскроется, словно распускающийся цветок.
Для Атенейца не составило бы труда перехватить мысли с поверхности сознания. Куда сложнее и интереснее было погружаться сквозь слои смертного разума, опускаться под корку незначащего мусора, мимо основных желаний и инстинктов, мимо тайных пороков и жалких грехов, притаившихся в уголках каждого мозга, к самому стержню личности. Только здесь можно было обнаружить истину, только в этой беспросветной тьме пряталось лишенное покровов существо и ничем не защищенные помыслы.
Немногим было дано достичь этого уровня и не обнаружить себя, но Атхарва за долгую работу в качестве искателя истины сумел отточить свое мастерство. С тех самых пор, как Алый Король спас свой легион от уничтожения, искатели истины первыми встали в строй, отыскивая в сознании воинов, избежавших ужаса перерождения плоти, скрытые признаки слабости.
Атхарва изучил своих смертных тюремщиков лучше, чем они сами себя знали. Он узнал об их страхах, желаниях, постыдных тайнах и амбициях. Он знал о них все, и ему нравилось то, насколько примитивно устроены их разумы. Как только может живое существо, претендующее на самосознание, функционировать при столь ограниченных умственных возможностях?
Но вот кустодии…
Их разумы были прекрасными произведениями искусства, великолепным сочетанием психической инженерии и генетического совершенства. Как у некоторых сложных исчислительных машин, их разум был защищен ловушками, готовыми захлопнуться при первых же признаках неосторожного вторжения. Подобно когитатору, защищенному от излома опытными инфоцитами, разум Кустодиев обладал способностью самостоятельно отразить атаку, и Атхарва не осмеливался на что-то большее, чем осторожное приближение к внешней границе великолепной психики.
Несмотря на все великолепие Кустодиев, мысли Атхарвы постоянно возвращались к разуму, который подвергался атакам аугеров. На первый взгляд эту личность мало что отличало от сотен других заключенных, разве что малая толика псайкерских способностей да гладкий шрам, оставленный обрядом присоединения души.
Затем Атхарва рассмотрел эгоизм и высокомерие, приобретенные за годы службы с легионом Жиллимана. Это вполне объяснимо, хотя и не соответствует истинной сущности этого человека. Он лучше, чем сам о себе думает, но раскрыть настоящий характер будет весьма трудно, и, хотя процесс уже начался, скорее всего, он так и останется незаконченным из-за скорой смерти несчастного.
Имя этого человека было Кай Зулан, и о нем говорил Глаз, хотя Атхарве оно было неизвестно. Воспоминания Зулана, уже исследованные, ничем не оправдывали проявленного интереса, хотя в глубине его разума скрывалось нечто, невидимое даже Атхарве, нечто, укрытое мрачным ужасом эфирной ярости и чувством вины, с которыми невозможно справиться без особых инструментов.
Сила здесь бесполезна, поскольку его страх сильнее любого насилия. И точно так же бесполезно взывать к его разуму или обещать награды. Это сложное задание может быть выполнено только изнутри. Но какое же сокровище может хранить столь надежно охраняемая крепость?
Атхарва ненавидел тайны, и этот секрет тоже должен быть открыт. Его мозг ученого должен распутать эту загадку. Алый Король поступил неблагоразумно, появившись на Терре, но его вторжение подсказало Атхарве, что нужно сделать. Кай Зулан каким-то загадочным образом имел огромное значение для будущего, но если кто-то и способен открыть его разум, то только мистики Тысячи Сынов.
Атхарва открыл глаза, когда мимо стеклянной двери его камеры проходил отряд охраны. Все, кроме одного, избегали смотреть в его сторону, поэтому Атхарва забросил мысленный крючок в разум этого человека.
Его звали Натараджа,[30] и адекватность его имени вызвала у Атхарвы улыбку. Этот солдат состоял в отряде Уральских Владык Шторма — элитном десантном подразделении, которое служило Империуму с самых первых дней войн Объединения. Его жена растила пятерых сыновей на гидроферме, расположенной у горы Аркад, а все его братья погибли. Натараджа был хорошим и честным человеком, вот только он больше не хотел служить в имперской армии.
Преданность своим товарищам-солдатам и клятвы, принесенные перед отрядным Ковчегом Крыльев, обязывали его выполнять долг солдата и тюремщика, но Натараджа приближался к своему четвертому десятку и хотел вернуться домой, к семье, чтобы видеть, как его мальчики становятся мужчинами.
Простое желание. И вполне понятное.
Открытая дверь для Атенейца.
Кай лежал на полу своей камеры, пот лил с него градом, а сердце стучало так, словно он бегом поднялся до самого верха Башни Шепотов. У него болело все тело, а глаза были готовы вывалиться из орбит, словно удерживающие их мышцы почему-то ослабели. Во рту все склеилось от остатков рвотной массы, а его одежда пропахла мочой и экскрементами.
Боль захватила каждую клеточку его организма, а судороги, сотрясающие каждую мышцу, никак не давали расслабиться. Камеру заливал яркий свет, из невидимого громкоговорителя доносился непрерывный треск статики. Кай хотел подняться, чтобы отважно и с достоинством встретить своих мучителей, но у него уже не осталось сил для защиты.
Его скрюченная рука царапнула пол, и Кай слабо усмехнулся: наконец-то и он оставил собственную метку в этой камере. Пересохший язык прошелся по потрескавшимся губам, и он сморгнул капельки гноя, собравшиеся в уголках воспаленных глаз.
Кай не имел понятия, сколько времени он провалялся на полу в луже собственных выделений, да его это уже и не интересовало. Он наблюдал, как выдыхаемая им струя воздуха морщит поверхность рвотной массы, и вспоминал рябь на огромном озере, изнемогающем от зноя под раскаленным красным солнцем.
Затем что-то изменилось. Он уловил движение воздуха. Услышал, как открывается дверь камеры.
Кай попытался пошевелиться, но тело его не слушалось. Он увидел пару туфель — с высокими каблуками, сшитых из дорогого материала, доступного только самым богатым и влиятельным персонам Терры. Женский голос донесся словно откуда-то издалека, потом кто-то обхватил его под мышки и поднял Кая на ноги. Он вздрогнул от прикосновения рук. Его тело, превращенное в желе из боли, отвергало любой контакт. Но его протащили по полу и уложили на скамью. Две фигуры в черных доспехах, состоящих из чередующихся полос керамита и, как ему показалось, кожи, расступились, когда между ними появилась самая очаровательная женщина, какую Кай когда-либо видел.
От яркого света, заливающего камеру, Кай прищурил глаза. Его посетительницей была незнакомка явно благородного происхождения. Ее лицо носило едва заметные следы косметической хирургии. Ярко-зеленые глаза в результате вмешательства хирурга прекрасно дополнялись высокими скулами. Светлые волосы были стянуты в асимметричный пучок, украшенный аметистовыми бусинами.
Стройное тело незнакомки облегал черный костюм с мерцающей пурпурной полосой, обвивающей туловище, словно застывший смерч. В таком наряде ей следовало появиться в бальном зале Мерики, но никак не в тюрьме под мрачной горой. Кай не мог даже предположить, зачем он ей понадобился.
— Ты знаешь, кто я? — спросила женщина.
Кай попытался смочить губы скудными остатками влаги, сохранившейся во рту.
— Нет, — ответил он едва слышным шепотом.
— Конечно, откуда бы тебе меня знать? Я вращаюсь в кругах, тебе совершенно недоступных, — сказала она, осторожно обошла блевотину на полу камеры и присела рядом с Каем. Ее одежда двигалась вместе с ней, скользила вокруг тела, словно змея, и предохраняла даже от случайного соприкосновения с полом.
