Стив Лайонс - Имперская гвардия: Омнибус
На самом деле она не поняла, но чувствовала, что у меня есть причины для такого приказа.
— Спасибо, — сказал я с благодарностью и подошел к Ладенгасту, жилистому солдату, у которого был врожденный талант к разрушению. — Дай мне мелтабомбу.
— Почему вы идете в одиночку? — тихо спросила Бренкен, когда я направился обратно к развилке.
— Потому что я должен.
Сохранение боевого духа и дисциплины имело гораздо большее значение, чем казнь трясущихся солдатиков. Сейчас мой долг состоял в том, чтобы защитить остаток роты от вреда, который был более духовным, чем физическим.
— Погрузочный отсек прямо под нами, — сказал я. — Когда я войду, опечатайте зону и откройте двери ангара.
— Разгерметизировать отсеки?
— Да.
Я подошел к углу. Бренкен связалась по воксу с мостиком, готовясь к выполнению моих приказов. Затем сержант и её отделение последовали за мной, словно детали боевой машины в светло-горчичных шинелях, настолько готовые к битве, словно и не сражались без перерыва больше двадцати четырех часов.
Я услышал, как открылись двери. Лазразряды пронеслись по залу. Культисты были умны: они поджидали нас. Я взмолился Императору, чтобы мой план оказался для них неожиданностью.
Завернув за угол, я пригнулся и открыл беспокоящий огонь из болт-пистолета. Над моим плечом пролетели ответные лазлучи отделения. Культисты, одетые в разномастные мундиры, украденные и оскверненные, отступили. Я воспользовался шансом.
— Назад! — закричал я и влетел в часовню.
Тут же бросился навзничь, укрывшись за ближайшей скамьей, и снес выстрелом голову еретику в конце ряда. Остальные были вне досягаемости. Они не атаковали, а продолжали петь. И здесь присутствовало ещё что-то. Я слышал какие-то пульсирующие ритмы, подобные реву пламени и шепоту множества ртов, раздавшиеся не только в моих ушах, но и в разуме. Они хотели, чтобы я произнес имя.
Положившись на добытую нелегким трудом силу и веру длиною в жизнь, я отказал голосам. Схватив мелтабомбу, я высунулся из-за скамьи и швырнул взрывчатку к центру часовни, пытаясь не смотреть на то, что было там. Но всё же образы ритуальных уродств опалили мой взор. Хуже всего была текучая колонна из плоти, и пламени, и множества ртов. Я немедленно укрылся снова, но вид этого создания, приближающегося ко мне, остался шрамом на моей душе.
Бомба детонировала, и часовня вспыхнула очищающим светом солнца. Я услышал крики культистов; нечеловеческий хор продолжал говорить со мной, но я и не ожидал ранить подобное существо. Моей целью была палуба. Я крепко схватился за скамью.
Центр часовни обвалился в разгрузочный отсек, где сейчас царил вакуум. Атмосфера с воем унеслась из часовни и прилегающих коридоров. Голоса зазвучали разъяренно, и я понял, что демона засосало в дыру.
Из носа и ушей у меня струилась кровь, я хватал ртом остатки воздуха. Вцепившись в наклонную палубу, я потащился вперед. Ветер хлестал меня по глазам, обжигая их и заставляя слезиться, но я боялся худшего спокойствия, которое настанет позже. Добрался до двери и выполз наружу, цепляясь за переборку, затем встал на ноги и ударил по кнопке в стене. Дверь часовни закрылась, оборвав крики вихря.
Я повалился на палубу, тяжело дыша в разреженном воздухе. Внутри часовни теперь царила тишина. Темных голосов тоже не было слышно. Но имя, которое меня заставляли произнести, отдавалось гулким эхом. Я слишком хорошо это знал. Битва была окончена, но некоторым жертвам не было конца.
«Да будет так, — подумал я. — Я способен на большую жертву»
И, в назначенный срок, так и случилось.
Дэвид Эннендейл
Чума Святых
Раньше я верил, что в командовании присутствует некая романтика. Тогда я был молод. Большинство моих иллюзий сгорели дотла, но всё ещё оставались несколько личностей, которые, казалось, воплощают идеал, словно командование было чем-то, что может принять человеческую форму. Я не стремился к нему. Командование было ролью, раз за разом обрушивавшейся на меня, но одна из моих иллюзий молодости состояла в том, что я верил — эта роль всегда будет временной. Я был комиссаром, политическим офицером. Следил за боевым духом. Я не возглавлял кампании и не вёл полки. Если бы я сместил недостойного командира и занял его место, то с удовольствием передал бы бразды правления более достойному преемнику отстраненного офицера. Сейчас задаюсь вопросом: верил ли я на каком-то подсознательном уровне, что являюсь стражем священной, божественной сущности, оберегающим её от грешных рук?
Верил ли я, что командование необходимо каким-то образом передать под патронаж каких-нибудь «святых воителей»? Надеюсь, что нет. Я не преклонюсь ни перед кем в силе моей веры в Бога-Императора. Но я со скорбью осознаю слабость сосудов, осуществляющих его волю. Мой выбор — верить, что даже в годы моей ранней службы в качестве комиссара, я мог провести эту черту.
— Комиссар Яррик, — обратилась ко мне Артура Бренкен, как только мы приблизились к руководству Молосса, — как вам кажется, эти люди рады нас видеть?
— Нет, не похоже.
Мы шли через посадочную платформу, занимавшей пик одного из верхних шпилей Улья Пирр. Позади находился лихтер[1], спустивший нас с фрегата «Кастелян Беласко». Бренкен была капитаном шестой роты 252-го полка Армагеддонского Стального Легиона[2]. «Беласко» ждал на низкой орбите, готовый выгрузить всю роту целиком. На текущий момент, десантная группа состояла из нас двоих и горстки сержантов. До недавних событий Бренкен сама была в том же звании, поэтому всё ещё вела себя как одна из них. Капитан пока что не привыкла к новой униформе. Её коротко остриженные волосы и аугментическая нижняя челюсть выдавали в ней боевого ветерана, чувствующего себя в окопе словно дома, а в офицерских помещениях — вырванной из привычного места обитания. Но Бренкен помнила о своих обязанностях и хорошо с ними справлялась. Она сменила недостойного капитана: отвоевав захваченное судно, когда её прежний командир не смог выполнить свои обязанности, Артура Бренкен доказала, что заслуживает повышения. Важно отметить, что женщина также дала понять всей шестой роте, чего стоит на самом деле. Предыдущий капитан был слаб, но при этом пользовался популярностью.
Это было её первое боевое задание в качестве капитана, в то время, перед Второй войной за Армагеддон, когда силы Стального Легиона ещё сражались на полях битв по всему Империуму. Её рота и корабль, пострадавшие от событий, поднявших Артуру по карьерной лестнице, восстанавливали силы. Если исход миссии будет успешным, это укрепит боевой дух. В справедливой вселенной мы нанесли бы врагу на Молоссе решающий удар и оставили бы планету обновленной, целеустремленной и уверенной в себе. В справедливой вселенной.
— Нам будет непросто, да, комиссар? — пробормотала Бренкен.
— «Просто» никогда не бывает.
Тогда я тоже ещё только учился, но Мистраль выжег эту истину клеймом на моей душе.
Мы находились в нескольких тысячах метров над поверхностью планеты. Ветер на этих высотах был подобен иссушающему дыханию доменной печи. Он уносил прочь наши слова. Мы едва слышали друг друга, поэтому не боялись, что нас могут подслушать встречающие, хотя они и были всего в нескольких шагах. Группу возглавлял лорд-губернатор Хартвиг. За время путешествия сюда я проанализировал этого человека и мир, которым он управлял. Примечательного нашлось немного. Хартвиг оказался одним из тех аристократов, которые, несмотря на богатые одеяния, больше походили на чиновников. Молосс уплачивал десятину вовремя и был совершенно неприметным миром. Раньше он никогда не привлекал к себе никакого внимания. Планета — грубая опаленная скала — находилась настолько близко к звезде, что была практически непригодна для жизни. Улей Пирр, единственный густонаселенный центр этого мира, возник вокруг огромного перерабатывающего комплекса, помимо которого здесь фактически и не было важных объектов. Мир обладал богатыми минеральными ресурсами, в частности — огромными запасами прометия[3]. Производственный выход перерабатывающего предприятия был неимоверных размеров. Внезапное падение экспорта стало, как минимум, настолько же важной причиной нашего появления здесь, как и призыв о помощи, который передал оборонительный комплекс системы.
Если по выражению лица Хартвига и можно было что-то понять, так то, что вызов отправил не он; это насторожило меня еще до того, как губернатор начал говорить. У него был хмурый вид, а губы плотно сжимались, словно он ждал крупных неприятностей. На мягком, обветренном лице виднелся нездоровый румянец. Внешность Хартвига выдавала в нем человека, познавшего тяжелый труд и использовавшего все возможные средства, чтобы достичь поста, где можно наслаждаться роскошью сидячего образа жизни. Губернатор этим и занимался, так яростно, словно мстил прошлому. Его официальное облачение было пышным, но вульгарным. Молосс не был планетой мастеров. Мне подумалось, что Хартвиг настолько же несдержан в удовольствиях, насколько примитивны они сами.
