Грег Киз - Новый Орден Джедай 9: На грани победы 1: Завоевание
Она смерила его взглядом.
– Это все. Так все должно быть. Больше об этом не спрашивай, ибо здесь больше нечего сказать. Жители этой галактики примут волю богов или умрут.
Энакин кивнул:
– А «отверженные»? О них ты не упомянула. Какова их роль во всем этом?
Ее взгляд снова унесся вдаль.
– У нас свои пророчества. В этой галактике Йун-Шуно обещала нам избавление.
– В какой форме?
Ууну не ответила. Она продолжала смотреть на горизонт.
– Смотри, какой он огромный, – сказала она. – Все тянется и тянется.
Энакин подумал, что разговор окончен, но после долгой паузы Ууну вдруг посмотрела ему в глаза и не отвела взгляд. Ее голос упал почти до предела слышимости.
– Бейл Ларс, – сказала она. – Ты джиидай?
ГЛАВА 25
– Чего? – Энакин разбрызгал вокруг себя желтоватую пасту, которую с трудом запихивал в себя.
– Ты джиидай? – повторила Ууну. – Вопрос несложный.
– Да с чего ты взяла? – сказал Энакин. – Будь я джедаем, я бы дал себя схватить?
– У формовщиков есть одна пленная джиидай. По слухам, на этой луне есть и другие. А ты – никто не помнит, чтобы тебя привезли сюда. Кроме того, ты ведешь себя как-то не по-рабски. Ты какой-то… несогбенный, – она бросила на него изучающий взгляд. – А еще молва говорит, что иногда джиидаи позволяют себя схватить.
– Ну, я никому не позволял меня хватать, – заявил Энакин. Он решил, что это не будет ложью, поскольку его вовсе не схватили.
Он не дастся и сейчас. Он наедине с Ууну, а она не воин. Энакин приготовился, стараясь дышать ровно. Ему не хотелось причинять боль Ууну. Она относилась к нему более по-человечески, чем следовало; не ахти какое одолжение, но Энакин не мог этого не оценить.
Тут он заметил выражение, застывшее в ее глазах.
– Ты хотела бы, чтобы я оказался джедаем, да? Я тебя разочаровал.
Ууну вздохнула и вновь устремила взгляд вдаль.
– Если бы ты был джиидаем, ты бы сразу напал на меня, – сказала она.
– Ты в этом уверена, и тем не менее спросила? Зачем так рисковать?
– Нет никакого риска. Здесь поблизости спрятаны воины. Я высказала им свои подозрения.
Она скривилась от досады.
У Энакина встали дыбом волосы. Где они, эти охранники? Он не видел никого.
– Если ты сдашь им джедая, это освободит тебя от статуса “отверженной”?
– Само по себе – нет, – сказала Ууну немного тоскливо. – Лишь боги могут изменить мое состояние. Но я бы хотела встретить одного из этих джиидаев. И обнаружение джиидаи дало бы Йун-Шуно сильный аргумент, чтобы заступиться за меня.
– Ты уже раньше упоминала ее. Это твоя начальница?
– Это богиня, неверный. Богиня «отверженных». Единственная, кто может сделать меня истинным йуужань-вонгом.
– О.
– Возвращайся к работе.
Они опять занялись каждый своим делом – она ощипывала цветки, а он вырезал светляков.
– А как становятся «отверженными»? – спросил Энакин.
– Еще один бестактный вопрос, – сказала Ууну, но теперь уже легким тоном, хоть и скрываюшим упрек. – Некоторые из нас такими рождаются. Других проклинают боги за грехи и проступки.
– Я слыхал, некоторые «отверженные» считают, что они не заслуживают такого статуса, – произнес Энакин как можно более небрежно.
Ууну хрипло рассмеялась.
– Заслуживают? Что значит “заслуживают”? Мы просто такие, и все. – Она опять повернулась к Энакину, и в ее глазах вдруг появилось понимающее выражение. – А, ты говоришь о Вуа Рапуунге, который привел тебя к префекту расчистки полей?
– Должно быть, так его зовут. Я не уверен. Но он что-то такое бормотал. Не мне – он как будто меня и не замечал вовсе.
– Он сумасшедший, Вуа Рапуунг, – сказала Ууну. – Когда-то он был великим воином. Теперь он никто. Он не может этого вынести, потому и выдумывает всякие байки. Возможно, он даже верит в них.
– Байки?
– Он утверждает, что одна формовщица заразила его чем-то таким, что породило знаки Позора, назло ему.
– Зачем? – спросил Энакин.
– Потому что она любила его, – сказала Ууну, – а он оттолкнул ее.
– Любила? – Почему-то Энакину никогда не приходило в голову, что йуужань-вонги могут влюбляться.
– Да. Но его история невозможна.
– Как так?
– Опять невежество! Потому что боги, которые управляют такими вещами – Любовники Йун-Тксиин и Йун-К'аа – никогда не станут сплетать нити страсти между воином и формовщицей. Йун-Йуужань навечно покарал божественную двойню за их собственные проступки; они не осмелятся еще раз вызвать его гнев. Это невозможно, так что бред Рапуунга – всего лишь плод его больного воображения. Он просто проклят, как и все остальные. В последнее время он стал еще более странным. Я думаю, надзиратели скоро уничтожат его, если уже не уничтожили.
– Уничтожат его?
– «Отверженные» должны показывать свою полезность и смирение. Мы делаем работу, которой ни один полноценный йуужань-вонг не станет пачкать руки. Если мы не будем этого делать, нас не стоит кормить.
Она вздернула голову:
– Ты беспокоишься о Вуа Рапуунге?
– Я беспокоюсь о всех живых существах, – ответил Энакин.
– А теперь ты опять говоришь как джиидай, – сказала Ууну. “Откуда ты столько знаешь о философии джедаев?” – удивился Энакин. Откуда “отверженная” смогла добыть такую информацию? Почему ее это интересует?
– Скажи мне, – продолжала Ууну. – Станет ли джиидай беспокоиться о судьбе «отверженного»? Беспокоится так же, как о представителе высшей касты?
– Да. Я знаю джедаев. Они защищают все живое.
– Но не йуужань-вонгов. Джиидаи убивают йуужань-вонгов.
– Лишь по необходимости, – отвечал Энакин. – Джедаи не любят убивать.
– Значит, они не воины?
– Не совсем, насколько я знаю. Они защитники.
– Защитники. И они защищают всех подряд?
– Всех, кого могут.
Она опять засмеялась, немного натянуто:
– Занятная ложь. Такая ложь дает надежду тем, кто ее не заслуживает. Вредная, разрушительная ложь. Некоторые «отверженные» даже…
Она вдруг оборвала, на этот раз сердито:
– Как это ты заставил меня такое говорить, неверный? Работай и не разговаривай. Не задавай мне больше никаких вопросов.
***
Той ночью Энакин осторожно выбрался из казармы для рабов. Это не составило особого труда. Для большинства рабов бежать из самого лагеря было невозможно. Если им хотелось тратить впустую драгоценные часы сна, которые им выделялись, йуужань-вонги этому не препятствовали.
Пробраться на поля оказалось сложнее, но Энакин отлично умел скрываться. Через несколько минут он сидел на поле светляков, освещенном тусклым оранжевым светом газового гиганта. Растения тихо шелестели, словно темные кроны деревьев, колыхаемые ночным ветерком. За периметром лагеря, на том берегу, слабо ощущалась жизнь джунглей. Где-то внутри лагеря, на ложе боли и страдания, он почувствовал затухающее прикосновение Тахири.
Энакин разыскал последний сорванный светляк и присел возле первого из предназначенных для завтрашней уборки. Он поглядел на слабо светящийся стебель. Затем, едва осмеливаясь дышать, он протянул руку к набухшему цветку и начал обрывать его – точно так, как это сотни раз делала Ууну у него на глазах.
Лепестки, мягкие как шелк, легко опадали под его пальцами, и Энакин чувствовал слабое соприкосновение, словно через руку шел электрический ток. Это не было ни приятно, ни неприятно, а скорее напоминало первый вкус настолько экзотической пищи, что язык был неспособен ее оценить.
По мере обрывания ощущение становилось глубже, и в конце концов Энакин стал чувствовать не только свои пальцы, ощипывающие цветок, но и сам ощипываемый цветок. В этот момент он был светляком и не толко чувствовал, как он пробуждается, но и пробуждался сам.
Энакин продолжал работу, пока слабое гудение у него в голове не стало громче и явственнее, чем импульсы всех остальных растений, а от цветка не осталась одна гладкая скорлупа; затем моргнул и тщательно осмотрелся, нет ли поблизости какого движения. Здесь, в лагере, он был практически слеп и глух. Он даже не мог использовать лесную живность, чтобы фиксировать приближение опасности. Оставалось только полагаться на глаза и уши; если ничего не видно и не слышно, значит, ничего и нет.
Но на этот раз его глаза не увидели никаких ползущих теней, а уши не зарегистрировали ни малейшего шороха. Тогда Энакин проколол скорлупу шпорой и начал разрезать ее, пока не добрался до самоцвета. Он крепко сжал его в пальцах, и камень почти самопроизвольно вспыхнул мягким свечением.
– Есть! – прошептал Энакин.
Приказав камню погаснуть, он торжествующе стиснул кулак.
После этого нужно было возвращаться обратно через поля и мимо домов. Ночью в поселке не стояла тишина; проходя мимо святилища Йун-Шуно, Энакин услышал жалобы и причитания. Шепот долетал и из других дверей, и время от времени в темноте раздавались шаги – кому-то не спалось.
