Мервин Пик - Титус Гроан
— Здорово! — сжав ладони, закричала она. — Здорово! здорово! здорово! здорово!
Внезапным прыжком девочка взлетела на кровать, приземлилась сразу на оба колена и вцепилась руками в спинку изножья.
Под ребрами Стирпайка шевельнулась змея. Преуспеть-то он преуспел, но теперь усомнился вдруг, удастся ли ему удержаться на уровне, им самим установленным.
Краешком глаза, который, как и все его лицо, застилала пена, он различал смутные очертания Фуксии, маячившие немного выше него, на кровати. Этого ему было довольно. О клоунах он не знал практически ничего, зная, впрочем, что они совершают нелепые поступки, сохраняя при этом самый серьезный вид, вот ему и подумалось, что Фуксии они должны нравиться. Стирпайк обладал редкостным даром — способностью вникать в предмет, не понимая его. Подход его был почти исключительно головным. Однако понять это было совсем не легко, с таким искусством, с такой уверенностью он, казалось, входил в самую суть всего, что составляло средоточие его устремлений, и при этом ничто не изменяло ему — ни слово, ни дело, ни мимика.
Медленно выпрямившись, непомерно вывернув наружу ступни, он пробежал несколько шагов, направляясь в угол спальни, снова остановился и прислушался, приложив к уху ладонь. Затем продолжил пробежку, достиг угла и после нескольких попыток дотянуться рукою до пола поднял с него зеленую тряпочку, о которую запнулся — ступни его по-прежнему оставались развернутыми так, что образовывали прямую линию.
Фуксия следила за ним, как зачарованная, и лишь прикусила костяшки правого кулачка, когда он, оказавшись прямо перед нею, приступил к доскональному изучению спинки кровати. Время от времени он обнаруживал на железной ее поверхности нечто решительно неуместное и принимался старательно оттирать обнаруженное тряпицей, отступал, чтобы, склонив голову вбок, издали вглядеться в итог своих трудов, и уголки темного, свободного от мыла рта его страдальчески отгибались книзу, затем вновь приближался и, подышав на металл, с нечеловеческим усердием и тщанием снова оттирал спинку кровати. И все это время он думал: «Вот же дурь — но ведь работает». Полностью раствориться в образе он не мог. Стирпайк не был художником. Лишь точной его имитацией.
Неожиданно он указательным пальцем сковырнул с середины лба большой клок пены, оставив на его месте неровный, темный кружок кожи, и тем же пальцем трижды размеренно стукнул по спинке изножья, всякий раз стряхивая на нее примерно треть налипшей на палец пены. Раскачиваясь вверх-вниз, он оглядел каждый комок, словно пытаясь решить, какой из них выглядит поимпозантнее, убрал один, потом другой, оставив лишь тот, что располагался посередине, и затем, с необычайным проворством отбросив назад одну ногу, низко склонился в позе почтительного повиновения.
Фуксия была слишком потрясена, чтобы вымолвить хоть слово. Она лишь смотрела, испытывая безмерное счастье. Стирпайк распрямился, улыбнулся ей, — свет лампы блеснул на его неровных зубах, — вернулся к тазику и с удвоенной силой возобновил умывание.
Фуксия еще стояла на коленях у спинки кровати (Стирпайк вытирал голову и лицо стареньким, сомнительной чистоты полотенцем), когда в дверь постучали и тоненький голос нянюшки Шлакк пропищал:
— Ты здесь, совестиночка моя? Здесь, горюшко мое сладкое? Ты здесь, моя душечка, здесь, да? Здесь ли ты?
— Нет, няня, нет меня, нет! Не сейчас! Уходи и вернись поскорее, я буду здесь, — с трудом обретя дар речи, крикнула Фуксия и бросилась к двери. Затем, прижав губы к замочной скважине: — Что тебе? Что тебе нужно?
— Ох, мое бедное сердце, да что же с тобой, а? Что с тобой, а? Что там, совестиночка моя?
— Ничего, няня. Ничего. Что тебе нужно? — тяжело задышав, повторила Фуксия.
Няня давно привыкла к внезапным и странным сменам настроения Фуксии и потому, после паузы, во время которой она, как слышала Фуксия, посасывала свою сморщенную нижнюю губу, ответила:
— Я насчет Доктора, дорогая. Говорит, у него есть для тебя подарок, малютка моя. Он зовет тебя, единственная моя, вот я и пришла.
Услышав за своей спиной «тц! тц!», Фуксия обернулась и увидела, что Стирпайк, уже на удивление чистый, подает ей какие-то знаки. Он торопливо покивал головой, тыча большим пальцем в дверь, затем прошелся указательным и средним по краю умывальника, показывая, насколько она поняла, что ей следует принять приглашение и отправиться с нянюшкой Шлакк к Доктору.
— Ладно! — крикнула Фуксия. — Но я сама приду к тебе. Отправляйся в свою комнату и жди.
— Так ты поторопись, любовь моя! — плаксиво пропищал из коридора тоненький голос. — А то Доктор ждет.
Шаги госпожи Шлакк уже удалялись, когда Фуксия крикнула:
— А какой подарок-то?
Но старушка ее не услышала.
Стирпайк с особым усердием вытряхнул пыль из своей одежды. Он пригладил редкие волосы, теперь они походили на сырую траву, ровным слоем прилипшую к его обширному лбу.
— Можно мне тоже пойти? — спросил он.
Фуксия быстро повернулась и уставилась на него.
— Зачем? — спросила она наконец.
— Есть причина, — ответил Стирпайк. — Вы же не можете держать меня здесь всю ночь, верно?
Этот довод показался Фуксии основательным.
— Ну… да, ты тоже можешь пойти, — сразу ответила она и медленно добавила: — Только вот няня. Как быть с моей няней?
— Предоставьте ее мне, — сказал Стирпайк. — Предоставьте ее мне.
От этих слов Фуксию внезапно пронзила ненависть к нему, но она смолчала.
— Так пошли, — сказала она. — Что ты застрял в моей комнате? Чего дожидаешься?
И отомкнув дверь, Фуксия направилась к спальне госпожи Шлакк. Стирпайк тенью последовал за ней.
У Прюнскваллоров
Увидев Фуксию в обществе странного юноши, госпожа Шлакк впала в такое волнение, что прошло несколько минут, прежде чем она смогла успокоиться в мере достаточной хотя бы для того, чтобы выслушать какие-либо резоны. Глаза ее метались, перескакивая с Фуксии на незваного гостя. Она столько времени простояла, нервно подергивая себя за нижнюю губу, что Фуксия, наконец, осознала бессмысленность дальнейших объяснений и замолчала, не понимая, что ей делать. И тогда заговорил Стирпайк.
— Мадам, — сказал он, обращаясь к госпоже Шлакк, — мое имя — Стирпайк и я прошу вас простить меня за столь неожиданное появление в дверях вашей комнаты.
И он поклонился низко, очень низко, продолжая, однако ж, глядеть на старушку из-под бровей.
Госпожа Шлакк сделала три неуверенных шага в сторону Фуксии и вцепилась в ее руку.
— Что он говорит? Что он говорит? Ох, бедное мое сердце, кто он, а? Что он с тобой сделал, единственная моя?
— Он идет с нами, — вместо ответа объявила Фуксия. — Тоже хочет повидать доктора Прюнскваллора. Что за подарок? С какой стати подарок? Пойдем. Пойдем к нему. Я устала. Поторопись, я спать хочу.
Стоило Фуксии упомянуть о своей усталости, как госпожа Шлакк ожила и, не выпуская ее руки, устремилась к двери.
— Ты и оглянуться не успеешь, как ляжешь в постельку. Я сама тебя к ней отведу, и одеяльце подоткну, и лампу задую, как всегда, моя злючка, и спи себе, пока я тебя не разбужу, единственная моя, и не накрою тебе завтрак у огня, не сомневайся, моя усталая крошка. Лишь несколько минуток с Доктором — несколько минуток.
Они вышли в дверь, госпожа Шлакк подозрительно следила из-за плеча Фуксии за быстрыми движениями юноши с высоко поднятыми плечьми.
Храня молчание, они спустились несколькими маршами лестницы и достигли залы, где доспехи холодно свисали со стен, а по углам составлено было старое оружие, так густо покрытое ржавчиной, как ограда зимнего пляжа. Задерживаться здесь не стоило — каменный пол дышал стужей, холодные капли влаги стыли, как капли пота, на тусклой поверхности железа и стали.
Стирпайк потянул носом промозглый воздух, глаза его быстро пробежались по мешанине заржавелых трофеев, доедаемых ржой доспехов на стенах, по грудам ручного оружия и зацепились за тонкую полосу стали, кончик которой, казалось, уходил в какую-то трубку — подробностей тусклый свет различить не позволил. В голове его вспыхнула мысль о трости с вкладной рапирой, и мысль эта обострила присущий ему инстинкт приобретательства. Впрочем, сейчас не время было рыться в грудах железа, ибо он чувствовал на себе взгляд старухи, и потому юноша, следуя за нею и Фуксией, покинул залу, пообещав себе при первой возможности вновь навестить это знобливое место.
Напротив двери, через которую они вышли, лестница спускалась в середину нездорового вида залы. Миновав и ее, вся троица оказалась в начале дурно освещенного коридора, по стенам которого во множестве висели выцветшие гравюрки. Некоторые были обрамлены, но лишь малая часть этих последних могла похвастаться неразбитыми стеклами. Нянюшка с Фуксией, которым коридор был хорошо знаком, не обратили внимания ни на запущенное его состояние, ни на поблекшие гравюры, передававшие в дотошных, но не отмеченных печатью воображения подробностях наиболее очевидные из живописных видов Горменгаста. Стирпайк мимоходом прошелся рукавом по одной-двум, стирая густую пыль, поскольку не в его характере было позволить какой бы то ни было информации ненароком ускользнуть от него.
