Степан Мазур - Клятва рода
"Но нет же, это чувство не постигаемо".
Тошно от безысходной ежедневности и давит что-то.
Пушистый полосатый хвост прошёлся по щеке. Здоровый зверь в три, а то и четыре человеческих веса, которому дал имя — Тигр, ластился, словно та же овечка. Этому огромному грациозному зверю охотиться бы на тех же овечек, вонзать острые клыки в добычу, а нет же, так же безобиден, как и большой древесный червяк на соседнем дереве…
Тоска грызёт изнутри, тяжёлое чувство давит и разрывает, прижимает к земле, делая существование бессмысленным, долгим и не нужным. Ничего не радует Адама. Лилит ушла. В груди такой щем, что тяжело дышать. Ангелы ошиблись, считая, что копией смогут её заменить. И даже имя дали то же самое, да только не может он звать клон из своего ребра, как и ту самую…
"Далёкую… первую… настоящую".
Ветер взъерошил волосы, прошёлся по щеке мягкой дланью, силясь отогнать груз воспоминаний и унести прочь вместе с кипой облаков. Но что-то внутри понимает, что воспоминания не уйдут никогда. Это чувство сильнее его. Это сильнее запретов ангелов и Создателя.
"Это даже сильнее… это чувство…"
— Ну что? Грустишь? — прервал ход мыслей чей-то окрик. Раздвоенный язык коснулся уха и щекотно прошёлся по самой мочке, отрывая от недосказанных мыслей.
Адам, не поднимая головы, узрел свесившегося с ветки червяка невероятных размеров.
"Надо бы этому созданию новое имя дать, а то слишком рознится с безглазым обладателем земли".
— Чего тебе? — Адам не сразу узнал свой голос, хрипел и сипел, как будто долго пил холодную ключевую воду.
"Хотя какой червяк? Пусть будет змей… гм, змеёю".
— Змея ты!
Новонаречённый змей сполз с последней ветки на землю, обвился вокруг ног Адама. Глаза пресмыкающегося вперились в глаза человека.
"Эх… Надо бы Создателю сказать, чтобы змеям веки доделал, а то зрачки какие-то гипнотические, совсем неправильные и непривычные", — подумал Адам.
— А яблоки-то горькие, — прошелестел раздвоенный язык.
Сначала ничего и не понял. Мысль приходила медленно, постепенно. Затем у Адама зажглась искра интереса к ползучему созданию. Человек тяжело приподнялся на локтях:
— Горькие? Да ну ты брось, здесь всё сладкое, недаром Ева даже ранетки "райскими яблочками" назвала. А вкус горького я пробовал только раз, когда слеза Лилит коснулась губ… Это последнее, что я помню, перед её уходом.
Змей прополз щербатой головой до самой груди, отчего у Адама вся кожа покрылась мурашками, испытал какое-то новое ощущение — отвращение. А змей прошелестел языком почти у самых губ:
— Да уверяю тебя, горькие… Как те самые слёзы.
Змей почти коснулся губ раздвоенным язычком. Адам же не позволял такого даже Еве. Губы всё ещё помнили последний поцелуй той единственной. Человек вскочил, стряхивая многометровую, тяжёлую змеюку, как лепесток с деревца. Силой создатель одарил под завязку, пообещав, однако, что каждое новое поколение будет всё слабее и слабее, но взамен приобретёт нечто большее. Но что, как всегда не сказал. Он вообще много не говорил, виделись редко, в основном через посредников — ангелов. А Адам не понимал, как ему предстоит заселять землю обетованную с той, которую не любит. Но его бог других создавать отказывался, мотивируя тем, что создал их в лучшее время творения и вряд ли повторит подобное.
Змей после пинка могучей ноги улетел в кусты. Адам вдогонку прокричал:
— Мне всё равно тех яблок не отведать! Поди же прочь!
А про себя добавил, что обязательно спросит незримого, почему он наложил запрет на плоды во век никому не нужных яблочек? Кому нужна эта мелочь, когда вокруг растут такие дивные по красоте и вкусу плоды, что есть можно часами к ряду? Спина вновь прижалась к мягкой древесной коре. Шум листвы в момент навеял образ Лилит, погрузив в думы. О змее и думать забыл.
А змей улетел сквозь кусты прямиком на запрещённое дерево с не менее запрещёнными плодами. Змей только и поразился непробиваемой "далёкости" Адама.
"И этим двуногим все ангелы должны были поклониться, признав их верховенство над собой. Да никогда! Денница был прав в своём неподчинению прихотям старца". — Шпион печально вздохнул, лизнув раздвоенным языком одну из недозрелых ранеток, оставив на плоде капельку слюны: "Пусть хоть прозреют, что они не первые и далеко не лучшие. Пусть поймут весь обман, да бегут из этой резервации, названного раем. Бегут к другой жизни, к другим богам. Зря Велес приписал все деяния сотворений себе. На земле богов не меньше, чем плодов этого дерева. Всего лишь капли Единого, и всё творят, создают, клёпают тысячи первых людей из любых подручных материалов: дерева, камня, глины, песка, воды, лавы, облаков… А эти двое сидят и ничего не видят… Наивные слепцы… Эволюции никогда не создает в единственном числе. Когда-нибудь первосотворённые и перворожденные смешаются, давая новое человечество. Но Велес наверняка что-нибудь придумает, не желая смешивать своих и всех прочих до последнего. Народу Волохатого придётся по жизни тяжко с таким Богом. Но он наверняка не позволит усомниться в своих словах и под его знамением — шестигранной звездой, пройдёт его народ через кровь и отчаянье. Сплотятся ли или погибнут — кто знает?".
Вибрации языка уловили присутствие подруги Адама. Пусть змею не дали ушей, но язык ловит колебания температур гораздо лучше, так что Люцифер уловил приближение Евы раньше, чем её увидели бы глаза за густой листвой. Надо постараться вручить ей именно этот плод.
Змей приподнял голову и треснул ей по ветке, да так, что все незрелые плоды посыпались на землю, лишь смоченное его слюной осталось висеть, как и прежде, увеличившись в размерах и засияв, как драгоценный камень, бликами света.
— Ева! — позвал змей.
Ева повернула голову, россыпь пшеничных локонов последовала за ней с опозданием, прикрывая всё нагое тело до самых бёдер. Это у Лилит волосы были чёрные, как смоль от жажды отомстить за несправедливость разлуку с любимым. А у Евы от отсутствия какой бы то ни было ненависти — волосы, словно чистый прозрачный свет солнца. Она ещё не знает ни бед, ни печали…
Всё впереди.
— Червяк? Чего тебе? — Ева подошла поближе.
Змей свесился с ветки, поймал глаза Евы в прицел гипнотических зрачков и медленно заговорил:
— Я не червяк, я змей. Муж твой назвал. Но дело не в том, — тут он приблизился вплотную, — ты хочешь помочь Адаму её забыть?
Ева прислушалась, бегло осмотрелась по сторонам, как будто кого-то опасалась. Медленно, величественно кивнула.
А змей про себя подумал: "Да, у тебя большая миссия, ну если и не зародить весь мир, то двух сыновей ты породить должна. Чтобы сгинул один, а второго прокляли, и Лилит в Аду было не так одиноко". Вслух же сказал:
— Сорви последнее яблоко с древа, надкуси и положи этот кусок ему в рот, когда он будет спать. Сам он никогда не согласится его отведать лишь потому, что не может позволить себе её забыть. Ты должна ему помочь. Ты меня поняла?
Ева снова зачарованна кивнула.
Полчаса белокурая дева, сидя в засаде, теребила в руках яблочко, почти полностью содрав с него все знания, которые змей хотел подарить людям. Осталось только совсем чуть-чуть — потенциал. Но теперь он станет доступным не всем. И придётся немало покопаться в себе, прежде чем извлечь его.
Наконец, Адам уснул. Дыхание послышалось спокойное, размеренное. Ева осторожно приблизилась, сердце останавливалось всякий раз, когда веки возлюбленного подрагивали, словно вот-вот проснётся. Нежные пальцы аккуратно коснулись губ — чего Адам никогда не позволял! — и чуть подёрнули челюсть вниз. Затем Ева откусила небольшой кусок горькой ранетки и положила в рот Адама, прикрыв челюсть…
Он понял, что задыхается. Незнакомое прежде чувство близости смерти заставило проснуться, вскочить на ноги. Он с расширенными глазами смотрел на растерянную Еву, руками хватался за горло, лицо начало синеть, лёгкие пытались вдохнуть хоть немного воздуха, но не получали ничего.
— Ева… д…у…р…а — просипел он из последних сил и пал на колени, продолжая хвататься за горло.
Змей всё это время выжидал, пока всей массой своего тела не рухнул на спину Адама, отчего тот тут же задышал. Странный ком остался в горле навеки, зато каждого поперхнувшегося человека с тех пор бьют чуть выше лопаток, куда упал змей, спасая сотворённого.
Адам не проглотил кусок яблока. С тех пор знания человек добывает в поте лица, пока не становится сыт ими по горло, как впрочем, порой и Евой… Да вдобавок "Адамово яблоко" навсегда, в память об этом дне, поселяется в горле среди всего мужского населения в день взросления-прозрения.
Воздух вспыхнул в нескольких метрах от троицы Адама, Евы и змея. Сияющий огонь вещал:
— Да как вы посмели?!
Змей спрятался за ближайшую ветку, Ева метнулась за спину Адама, а Адам смотрел на пылающий, огонь не отводя взгляд. Неожиданно какая-то догадка проскользнула в сознании, обронил:
