Аарон Дембски-Боуден - Разведчик Пустоты
Сейчас все было по-другому. Отсутствовал вражеский огонь, и вскрывал он не труп далекого родича.
— Ты всегда был глупцом, — сказал он мертвому. — Я предупреждал тебя, что однажды это доведет тебя до могилы.
Он работал в тишине своего зала для медитаций, нарушаемой лишь гудением сочленений доспеха и влажным хрустом плоти под ножом. Его собственный нартециум пропал давным-давно, потерялся в бою десятки лет назад, но он не хотел доверять это Вариилу.
Разрезать грудину под черным панцирем оказалось труднее всего. Биологические аугментации, сделавшие кости легионеров куда тверже человеческих, были проклятием для хирургов. Какое-то время он думал расширить рану рядом с первичным сердцем Ксарла, но для этого требовалось углубить разрез и вытащить больше плоти.
Талос поднял гладиус, несколько раз примерившись и взвесив его в руке. Затем он обрушил шар, венчающий рукоять, на грудину Ксарла — раз, потом еще и еще. Каждый удар сопровождался глухим стуком. В четвертый раз он вложил в удар больше силы, и в кости появилась неровная трещина. Еще несколько ударов расширили отверстие достаточно, чтобы Талос смог продеть пальцы под ребра и распахнуть грудную клетку брата, словно хрустящую, трещащую книгу. Вонь опаленной плоти и внутренностей скоро заполнила небольшое помещение. Талос просунул руку в перчатке в грудь Ксарла и вытащил первую округлую железу. Поначалу чувствовалось сопротивление — прогеноид был тесно связан с нервной системой. Он покоился в мускульном мешке, пронизанном сосудами.
Пророк опустил пригоршню вязкой плоти в медицинский контейнер. В лучшие времена в такие моменты произносили слова прощания и клятвы. Сейчас ничего не шло на язык.
Талос взял в ладони голову Ксарла и повернул набок. Когда тело сдвинулось с места, из открытого рта и обнаженных легких вырвался вздох. Несмотря на все обучение, несмотря на все, что пророк видел за столетия своей жизни, от этого звука руки его превратились в лед. Некоторые инстинктивные реакции оставались настолько человеческими, настолько глубоко встроенным в само его существо, что их нельзя было подавить. Этот вздох мертвеца вызвал одну из них. Пророк почувствовал, как кровь похолодела в жилах — пускай всего на один миг.
Прогеноидная железа в горле Ксарла извлеклась куда легче. Острием гладиуса Талос разрезал кожу и сухожилия, так что в мертвой плоти образовалась широкая рана. Он вытащил еще одну пригоршню кровавой пленки и опутанного венами мяса и опустил в контейнер к первой.
Поворот крышки, щелчок, и медицинский контейнер плотно закрылся. На его боковой стороне загорелась зеленая руна.
На то время, что потребовалось бы для нескольких медленных вдохов и выдохов, Талос замер на коленях у тела брата. Он ничего не говорил и ни о чем не думал. Изуродованные останки Ксарла мало напоминали воина в жизни — изломанный и поверженный, он был просто грудой расчлененной плоти и расколотого керамита. Талоса посетило предательское желание поживиться доспехом брата, но он подавил эту мыслишку падальщика. Нет, только не у Ксарла. И если по-честному, на павшем воине не оставалось почти ничего ценного.
— Талос, — настойчиво повторил вокс.
Он все еще не отвечал, хотя голос вывел его из прострации.
— Брат, — сказал он Ксарлу, — тебя ждут похороны, достойные героя.
Талос встал на ноги и подошел к стойке с оружием. Древний огнемет покоился там, как и все последние годы, очищенный от ржавчины и отполированный. Его холодный ствол высовывался из широко распахнутой бронзовой пасти демона. Талосу никогда не нравилось это оружие — он почти не использовал его с того самого дня, когда впервые забрал из рук убитого воина ордена Детей Императора пятьдесят лет назад.
Нажатие большого пальца активировало зажигание. Из ствола вырвалось короткое пока пламя. Сердито шипящее, оно отбрасывало яркий отблеск во мраке комнаты. Талос медленно навел огнемет на тело Ксарла, втягивая ноздрями запах изрубленной плоти брата и химическую вонь старого прометиума.
Ксарл присутствовал при том, как Талос впервые забрал человеческую жизнь: владелец лавочки, убитый мальчишкой в беспросветной ночи Нострамо. Он был рядом с ним во время войн бандитских группировок, захлестнувших города. Всегда сыплющий самыми грязными ругательствами; всегда стреляющий первым и последним задающий вопросы; всегда уверенный в себе и никогда ни о чем не сожалеющий.
Он был оружием, подумал Талос, вернейшим клинком Первого Когтя, их стержнем, их внутренней силой. Благодаря ему остальные Когти всегда боялись стычек с ними. Пока Ксарл был жив, Талос никогда не опасался, что Первый Коготь проиграет бой. Они никогда не любили друг друга. Их братство не требовало дружбы — только преданности. Они стояли спина к спине, пока Галактика пылала вокруг них: вечно братья, но никогда не друзья, предатели, идущие вместе до последнего.
Но говорить об этом сейчас казалось неправильным. Пламя шипело в расползающейся тишине.
— Если ад существует, — сказал Талос, — то сейчас ты там.
Он снова навел оружие.
— Думаю, мы скоро там увидимся, брат.
Он нажал на спуск. Химический огонь с внезапным ревом вырвался наружу, короткими выплесками омывая тело. Керамит почернел. Сочленения расплавились. Плоть растворилась. Талос в последний раз увидел обуглившийся череп Ксарла, заходящийся в беззвучном и мертвом смехе. Затем он исчез в клубах дыма, заполнившего комнату.
Огонь быстро распространился на кровать и на свитки, висящие на стенах. Вонь протухшего мяса, исходящая от горящей плоти, делала спертый воздух еще ужаснее.
Талос в последний раз окатил тело струей жидкого огня. Закинув огнемет на плечо, он прикрепил контейнер к бедру и лишь затем потянулся за собственным оружием. Он взял шлем Ксарла в одну руку и свой болтер в другую. Не оглядываясь, шагнул сквозь дым и вдавил кнопку открытия двери.
Жирные клубы дыма хлынули в коридор, а вместе с ними потек смрад. Талос вышел из комнаты и запечатал дверь за собой. Огонь скоро потухнет, лишенный кислорода и пищи.
Он не ждал, что кто-то будет снаружи. Двое смертных стояли недвижно, прикрывая ладонями рты и носы от рассеивающегося дыма.
Септимус и Октавия. Седьмой и Восьмая. Оба высокие, оба в темной униформе легиона, обоим, в числе немногих рабов, разрешено было носить оружие. Поврежденные лицевые протезы первого пощелкивали всякий раз, когда он моргал или двигал глазами. Длинные волосы обрамляли его лицо, и Талос — плохо умевший считывать человеческие эмоции, за исключением страха и гнева, — не мог сказать, что выражают его черты. Волосы Октавии были, по обыкновению, собраны в конский хвост, лоб скрывала бандана. Она заметно похудела, и кожа ее приобрела нездоровую бледность. Эта жизнь не щадила девушку, как и ее собственный организм. Жизненные соки и силы уходили на то, чтобы питать растущее внутри дитя.
Он вспомнил, что велел этим двоим держаться подальше друг от друга, и недавний приказ Септимусу оставаться в ангаре. Но сейчас все это не имело значения.
— Чего вы хотите? — спросил их Талос. — Доспех Ксарла не годится на запасные детали, Септимус. И не проси.
— Вариил приказал мне найти вас, господин. Он требует вашего присутствия в апотекарионе, и как можно скорее.
— Ему потребовались вы двое, чтобы доставить сообщение?
— Нет.
Октавия откашлялась, прочищая горло, и опустила руки.
— Я слышала про Ксарла. Мне жаль. Я думаю… по вашим стандартам, я имею в виду, согласно идеалам легиона… он был хорошим человеком.
Талос поперхнулся на выдохе и фыркнул, а затем язвительно хмыкнул.
— Да, — сказал он. — Ксарл был хорошим человеком.
Октавия покачала головой в ответ на саркастическое замечание воина.
— Вы знаете, о чем я. Они с Узасом однажды спасли меня, как и вы.
Смешок пророка перерос в хохот:
— Несомненно!.. Хороший человек!.. Еретик!.. Предатель!.. Убийца!.. Глупец!.. Мой брат хороший человек!
Оба смертных стояли молча, а Талос смеялся, пока, впервые за много лет, из глаз его не полились слезы.
XI
СУДЬБА
В главном апотекарионе царил хаос. На «Завете крови» медицинское святилище легиона больше походило на морг, чем на операционную. Тамошний апотекарион превратился в оплот безжизненного безмолвия — зал с ледяными рефрижераторными камерами, старыми пятнами крови на стальных столах и воспоминаниями, навеки застывшими в стерильном воздухе.
Апотекарион «Эха проклятия» был прямой его противоположностью. Вариил расхаживал от стола к столу сквозь море раненых человеческих тел. Его не скрытое шлемом лицо ничего не выражало. Смертные и легионеры одинаково кричали, протягивая к нему руки и наполняя зал вонью пота, жаром уносящей жизнь лихорадки и запахом насыщенной химикатами крови.
![Борис Екимов - "Говори, мама, говори..."[рассказы]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
