Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцпринц
— фу-у-ух, — выдохнул я.
— Более того, — продолжил он так же ровно и бесстрастно, — она выказывала такую верность и преданность, какую мы хотели бы видеть в своих женах, но почти никогда не находим. Меня поздравляли и мне завидовали, наконец я понял, что в самом деле обладаю сокровищем.
— фу-у-у-ух, — произнес я с чувством. — И еще раз фу-у-у-ух.
Он хмуро улыбнулся.
— Ваше высочество, как бы трудно ни складывались наши отношения раньше, но сейчас я служу вашему высочеству верно и преданно. Доказательством этому служит хотя бы мое добровольное участие в вашей войне с Мунтвигом.
— Спасибо, герцог, — сказал я. — Да, осадок все еще остается, но я уверен, что за время этой кампании он рассеется полностью.
Я отпустил его кивком и некоторое время смотрел в широчайшую спину, похожую на скалу как размерами, так и крепостью мышц. Осадок все-таки останется, он по-прежнему королем Сен-Мари признает Кейдана, а я для него захватчик, хоть и сумевший заполучить симпатии и поддержку многих местных лордов. Но не всех, далеко не всех.
Когда войско выступило по северной дороге, я трижды объехал его со всех сторон, стараясь убедить себя, что я не последний дурак, все сделал верно.
Даже вот так в походном строю мы способны мгновенно защититься, а если развернемся для битвы, нас ничем не сокрушить… надеюсь.
По настоянию епископа Геллерия пришлось соорудить три больших креста из полотна, распятого на древках копий, и поначалу их везли впереди основной группы войск, а потом переместились в обоз, потому что уставали руки даже у самых фанатичных священников, которых отобрал для похода отец Геллерий.
Когда ветер дул слишком сильно, приходилось наклонять эти полотнища, а то и вовсе опускать, но в остальное время я сам смотрел на них с трепетом и священной гордостью, чувствуя, как сердце наполняется восторгом и чем-то непонятно мистическим, словно и в самом деле существует нечто, ну, эдакое, как бы выше самого человека.
Огромная масса всадников, закованных в стальные доспехи, покрытые кольчужными сетками кони — все это тоже наполняет сердце странным трепетом,
Пехота движется, закинув щиты за спины, белые с красными крестами во всю длину и ширь, от множества поднятых к небу копий рябит в глазах, а разноцветные флажки, прикрепленные сразу под стальными наконечниками, сливаются в некий яркий навес над войском.
Надо ввести погоны не только для пехоты Макса, напомнил я себе. У меня же почти профессиональная армия. Как только закончу с этой нелепой и несвоевременной войной, так сразу… А можно и сейчас дать указание Бальзе, хотя нет, нельзя. Нужно сперва разработать эту систему, нарисовать, продумать, а уже потом Бальзе, тот лишь запустит в производство.
Длинные колонны копейщиков Макса по шестеро в ряд идут с таким напором, что выглядят стальной лавой, стремящейся неудержимо на новые просторы. Воины шагают почти в ногу, земля дрожит от ударов тысяч подкованных сапог, и снова я услышал грозную и торжественную мелодию, что рождается просто из топота, звона металла, грубых мужских голосов и гордого шелеста сотен боевых знамен и тысяч баннеров.
Разведчики Норберта все так же двигаются впереди, перехватывая всех, кто может сообщить о нашем рейде. За ними тяжелая рыцарская конница, а следом вот эта железная пехота Макса. Теперь в ее состав входят арбалетчики и лучники, недавно получившие очередную партию новеньких композитных луков, дорогих, зато дальнобойных с тяжелыми стрелами.
Я велел взять даже обоз, подобрав такие телеги, которыми можно окружать при необходимости лагерь, делая некое подобие гуситского, с какими те прошли всю Европу и громили даже Германию.
Принц Сандорин едет рядом с принцессой Асклан-деллой, а так как он решил, что такие знатные особы, как принц и принцесса, должны быть бок о бок, то Аскланделла оказалась в центре армии, что приняла как само собой разумеющееся.
От скачки ее лицо порозовело, а щеки заалели, я косился иногда просто поневоле и отмечал, что когда просто вот смотрит на дорогу, то не так уж и отвратительна, как когда вспоминает о своем высоком происхождении, даже в какой-то мере временами как бы нормальная… но не больше, зря это Сандорин распинается о ее прекрасности, один известный лекарь сказал же, что в человеке все должно быть прекрасно — и душа, и одежда, и мысли.
Хотя да, о женщинах он обычно помалкивал, интеллигент, лучше промолчать, чем брякнуть, это не я, хотя я тоже в чем-то трусливый интеллигент, но не настолько же, чтобы стыдиться этого ныне опозоренного звания.
Трое суток мы шли на север, останавливаясь только на ночь, на четвертые я велел устроить отдых на сутки. Наша армия, понятно, в состоянии пройти больше, но люди и кони устают, два дневных отдыха в неделю везде и всюду считаются нормой.
Норма дневного перехода десять часов, а это еще с остановками на привалах, потом ночлег с отдыхом на четырнадцать часов, так что армия, увы, движется медленно.
Конечно, можно идти без большого отдыха с неделю, только с привалами, но вскоре слабые либо отстанут, либо их нужно везти на телегах, а потом все равно придется остановиться надолго, чтобы чинить обувь, изношенную конскую сбрую, осматривать копыта и подковывать захромавших лошадей, а еще обязательно подправить некоторые телеги в обозе.
Потому армии даже без боев двигаются медленно, и разведчики на легких конях с двумя-тремя заводными всегда успевают предупреждать о приближении противника.
Я с конниками Норберта выехал далеко вперед, выискивая удобное место, чтоб и место ровное, открытое, и вода близко. Трое умчались под углом в стороны, а мы с Норбертом проехали еще чуть, я начал всматриваться в торчащее далеко впереди из травы нечто ужасающе рогатое, похожее на прильнувшего к земле стегоцефала, подобравшего под себя зад и голову размером с дом.
Норберт тоже заметил, насторожился.
— Ваше высочество…
Я отмахнулся.
— Да ладно, все мы еще те чудовища…
По взмаху его руки сзади выметнулись двое, понеслись во весь опор, но я уже рассмотрел, что за страшилище.
Когда с Норбертом приблизились, он перекрестился, его люди перебирают оружие, я же не мог оторвать взгляда от этой дизайнерски завернутой раковины с четырьмя длинными острыми шипами вверху. Это она, видимо, зарываясь в песок, ими защищалась от нападающих…
Весь отряд примчался и рассыпался вокруг, дивясь перламутрово блестящей поверхности, странным узорам и завитушкам непонятного назначения. Заглянуть в отверстие, довольно узкое, можно только с одной стороны, даже не верится, что там жило нечто такое, что могло ползти, держа эту тяжесть на спине.
Или оно не ползло, а подстерегало добычу?
— Ваше высочество? — спросил Норберт сдержанно. — Это… надеюсь… не опасно.
— И уже давно, — ответил я.
— Точно?
— Поверьте на слово.
— И… как давно перестало быть опасным?
Я ответил раздумчиво:
— Примерно сто миллионов лет тому.
Он присвистнул.
— Я такое даже не выговорю!
— Хотя, может быть, и меньше, — сказал я. — Если море было здесь совсем недавно.
Когда нашли удобное место для ночлега и вели к нему все войско, на обратном пути увидели стадо туров, что, завидя огромную волчью стаю, моментально встали широкой цепью в круг, внутри поместили коров и телят, а сами нацелились рогами в сторону волков.
Те, не успев напасть внезапно, начали кружить вокруг, стараясь увидеть слабое место, но везде в их сторону смотрят низко опущенные лобастые головы с острыми рогами, толстые загривки и мускулистые плечи, где непросто добраться до важных артерий.
— Отобьются, — сказал Норберт с удовольствием, — молодцы, мгновенно перестроились! Как будто их обучал наш Максимилиан фон Брандесгерт, граф Стоунширский.
К нам подъехали епископ Геллерий, принц Сандорин и принцесса Аскланделла, за которой он ухаживает предельно галантно, счастливый возможностью наконец-то применить эти дурацкие правила, которыми его доставали наставники с колыбели.
Она все так же не смотрит в мою сторону, а для ночлега ей уже везут отдельный шатер, богато украшенный и, как мне показалось, даже надушенный.
Епископ пробормотал:
— Да, выучка у них прекрасная. Только благодаря ей и побеждают.
Я взял в руки лук и вытащил стрелу. Принцесса посмотрела в мою сторону, нахмурилась.
Я наложил стрелу, прицелился, а когда разжал кончики пальцев, тут же ухватил вторую стрелу, третью…
Волки еще не успели понять, что стряслось, но, когда пал четвертый, один из туров зачуял кровь врага, с ревом прыгнул вперед и даже не стал бить рогами, а принялся подпрыгивать на теле врага так высоко и быстро, чего как-то не ожидаешь от такого вообще-то грузного животного.
Волки отпрянули и, поджав хвосты, умчались прочь. Принц Сандорин сказал с удовольствием:
