Степан Мазур - Клятва рода
— На, попробуй. Только не в этих. Убивать научаться твои дети, не ты. Дети всегда прогрессивнее родителей, а сейчас такие времена пойдут; реки крови, всё в огне, потопе, смутные времена на тьму веков и так… пока не прозреете.
Адам пустил стрелу высоко в небо, пристально рассматривая, как оперённая палка улетает за пределы сада, прочь в горы, на свободу из душной резервации, что звался раем, навстречу неизвестной свободе.
— А скоро прозреем-то? — Задал вопрос Адам, на который уже не мог получить ответа.
Третий вопрос.
Световит уходил вдаль, навстречу новым землям…
Скорпион закричал. Отчаянно и безнадёжно.
Но брат больше не появлялся.
Одиночество разума плотно обхватило со всех сторон.
Часть 2 Размышление
Эстония Больница закрытого типа
Подземный этаж.
Ноябрь.
Мигая, загорелись белые лампы. Одинокие шаги прокатились по тихому, холодному помещению. Среднего роста женщина, с пронзительно-зелёными глазами и длинными чёрными волосами, собранными в пучок за плечами, одетая в элегантную кожаную одежду и облегающие сапоги, включила свет и прошлась до металлических полок. Там, в металлических отсеках, застёгнутые в мешки, ждали своего часа отжившие свой век люди. Там, среди десятка остывших тел, лежал тот, кого выносила и вскормила, оставив по велению мужа своей собственной судьбе. Мальчик должен был вырасти сам, в безвестности и без памяти родителей, иначе охотники баланса перечеркнули бы жизнь раньше, чем научился говорить. Умертвив материнские чувства ради спасения дитя, она согласилась на всё.
Всё ради сына.
Его сердце ещё бьётся, медленно и редко, едва гоняя по венам остывающую кровь.
Перчатки упали под ноги и рука, сорвав без видимых усилий нехитрый замок с зелёной печатью Нежити, потянула за выдвигашку. Печать взвилась в воздух, испаряясь ядовитым газом, светясь, как неоновый свет в лампах. Эмиссар в тот же момент должен был узнать о вскрытии, но печать под взглядом Лилит замёрзла, растворившись не до конца. Молекулы газа потяжелели, оборачиваясь водой. Затем потемнели и рухнули на тело Скорпиона сухими льдинками.
Его тело было холодным, а глаза открытыми. Глаза заволокло чернотой. Белок отступил, теряя позиции под натиском яда. Только радужная оболочка ещё отдавала оттенком зелёного, но и она со временем темнела, сливаясь с общим фоном.
По щекам Лилит текли слёзы. Безмолвные и тяжёлые, они достигали подбородка и обрушивались на холодную грудь. Мать разрывало на клочья при виде мучений младшего сына.
Пальцы девы коснулись предплечий, и под ладонями вспыхнул синий свет. Он потёк по пальцам и коснулся татуировок, пробуждая тотемы помимо воли обречённого хозяина. Крылья орла едва заметно шевельнулись, голова повернулась в сторону женщины. Орёл приоткрыл клюв и снова застыл. Тотем скорпиона поводил жалом и щёлкнул клешнёй. Пары ног медленно перебирали на месте, долго и тягуче, словно измазанные в мёде или клею. Низший тотем жаждал вырваться из незримых оков, но хозяин безмолвствовал, и энергии не давал.
Лилит убрала руку от горла и приложила обе к скорпиону. Синий поток усилился вдвое, впитываясь в очернённую татуировкой кожу и вокруг неё. Скорпион радостно помахал клешнями и исчез с предплечья, словно татуировщик в шесть лет Сергея забыл нанести рисунок на кожу. Теперь тотему хватало энергии, чтобы начать действовать.
Тёмновласая вернула руки к груди. Один из ногтей увеличился в размерах и стал не тупее новой бритвы. Неглубокий разрез вдоль ребра в районе сердца сына получился моментальным. Тяжело и неохотно кровь, капля за каплей потекла вдоль рёбер, под спину.
Лилит сделала второй разрез у себя на запястье, и быстрые капли потекли отпрыску на грудь. Красная кровь собралась небольшой лужицей и, против воли физических законов, потекла вверх, устремляясь к началу разреза. Едва кровь Лилит коснулась края, чёрная кровь потекла из Сергея интенсивнее.
Дева перестала дышать, слыша в полной тишине помещения морга стук собственного сердца и возобновляющийся стук сердца сына. Глаза вновь заволокло пеленой и пришлось задушить на корню вскрик от радости, что белые губы сына наливаются алым и понемногу светлеют открытые глаза.
Истерзанный разум Скорпиона пополнился памятью крови матери. Вновь гены отца, потомка богов, смешались с первой сотворённой. Рождённое и сотворённое смешалось в Скорпионе, переплетаясь с ядом Эмиссара. Маленький тотем судорожно активировал все резервы, меняя химический состав яда и разлагая на безопасные составляющие. Он боролся за тело изо всех сил.
За разум же боролся сам Скорпион.
Скорпион Пытки памяти-3
Кавказ. (Алатырские горы)
Очень давно.
Крик разорвал небо, взлетел до самых небес. Снова острый клюв вонзился в бок, разорвал кожу, словно ножом, добрался до печени. Тело пронзило болью, такой, что в глазах потемнело, тело затрясло невыносимой дрожью, а сердце застучало часто-часто, разгоняя кровь в три раза быстрее.
Из разорванной раны горючим бурунчиком извергалась сама жизнь, тяжёлые ручейки текли по животу, по бёдрам, ногам и обрушивались на землю, вновь и вновь впитываясь в раскалённую на солнцепёке пыль.
Прометей стиснул зубы, за десятилетия мучений научился кричать только в первый момент, когда проклятый клюв чёрного ворона, приспешника Зевса, разрывает кожу и вонзается в печень. В дальнейшем уже принимал эту нестерпимую боль, как должное, переживая приступы, как и жгучие лучи палящего Гелиоса, нестерпимого жара светила, что в союзе с Зевсом будут вечно пытать неразумного человека, дерзнувшего перечить богам.
Ворон поднял окровавленный клюв, посмотрел правым глазам в очи вечного узника, гаркнул хриплым нечеловеческим голосом:
— Отрекись от людей… Смысла же нет. За что страдаешь?
Прометей, как и сотни тысяч раз до этого, выжженными на солнце губами обронил:
— Прочь! Прочь…
Ворон что-то гаркнул в ответ по-своему, по-птичьи, то ли в очередной раз удивился человеческой упрямости, то ли решил, что перевоспитывать таких бесполезно. Широкие крылья взмыли вверх, оставляя далеко внизу, среди скал и развалов камней, вечного пленника судьбы.
Прометей вздохнул, по идее он должен был сейчас умереть от потери крови, но проклятье богов, бессмертие, не давало отправиться за грань, в царство Аида, да хотя бы в сам Тартар, куда угодно… И снова ощутил, как края раны затягиваются, на месте разорванной печени взрастает новая, ещё чуть-чуть и всё, что напоминает о ране, это засохшие, покрытые струпьями кровавые дорожки, да испаряющаяся под огненными стрелами лужа, что когда-то была его жизнью.
Проклятье! Сейчас снова начнёт печь солнце. Так всегда: сначала поутру прилетает ворон, клюёт печень, просит отречься и улетает, тут же дело богов подхватывает солнце, а он, распятый на камне, привязанный могучими цепями, не может пошевелить ни ногой, ни рукой, лишь ощущает, как из тела выходит последняя влага, как медленно выгорает кожа, веки, как лопаются губы. И так каждый день, до самого захода… Перед ночью, перед тем, как забыться тревожным сном, он вновь становиться прежним, тем самым, каким был, когда свирепые боги приковали к вечному камню.
Да, он украл! Украл у богов огонь. Не себе, всем людям, чтобы могли выйти из того замкнутого круга, что называлось темным временем, седым веком первобытности. Он сумел, он наделил частицей божественного огня каждого человека, в каждую душу попала божественная икра, зажглась и понесла людям свет.
И вот как наказание, каждый день он обречён на вечные муки, и ни один человек не вправе прийти и освободить его, так как он страдает за всё человечество, что перешло на следующую ступень развития, вышло из животного царства… И он никогда не откажется от правды и веры в свой поступок, потому что он, Прометей, подарил людям огонь их душ.
Сознание плыло и мутилось, палящие лучи безжалостно терзали кожу, щипали веки, резали глаза. В голове стоял гул, как от сотен тысяч молотов. Это кипящая кровь бьёт в виски и молит о пощаде, о тени, и хоть о капле влаги… хотя бы капле…
Язык прилип к нёбу, почувствовал, что рот сможет открыть только порвав губы, содрав кожу… Но не сжалится немилосердное солнце, не пошлёт небо дождя. В этом месте никогда нет дождя, он прикован на краю мира, здесь даже пустынные кусты не растут, только камни и песок, что так же молят о влаге, как и он.
Упрямы боги, но есть люди, что не оступятся от своих слов и поступков, даже на смертном одре, на вечном одре.
Сердце ударило в грудь с такой яростью, что Прометей впервые для себя вылетел из забытья, ощущая ранее невиданное чувство, давно забытое.
Капли жизненной влаги стекали по лицу, он уже и забыл, как ощущается влага. Кожа яростно принялась впитывать в себя всё, что стекало по голове, по лицу, по длинным, выжженным локонам волос. Обоняние выхватило запах воды ещё раньше…
