Александр Бруссуев - Не от мира сего
— Помоги нам, мил человек. Ты же тахкодай, а мы потом тебе заплатим, как вернем имущество.
— Дадим представление в этой Туксе, охранничкам-то этим подлым деваться некуда, придут посмотреть. Пока я работаю, Матти заберет наш инструмент, может быть, и с повозкой вместе. Уж потом отплатим тебе, честное слово!
— Так что мне делать-то надо? — удивился Илейко. — На руках, что ли, по кругу походить, да подковы погнуть?
Он уже догадался, что обидчики двух скоморохов — это те самые государевы люди, что осели в Туксе с непонятной целью. Помочь парням было можно, не так уж часто к нему с такими просьбами обращаются, но совсем непонятно — как?
Перебивая и дополняя друг друга, братья, наконец, прояснили свои планы. Невиданный трюк всегда в толпе вызывал резонанс, а если еще как следует подзуживать, то обязательно найдется человек, или даже целая группа, уверенных в том, что и они так могут, и нечего тут придумывать. А скоморохов — непременно побить, сволочей и шарлатанов. И — вышвырнуть за околицу.
Трюк заключался в следующем: есть четыре меча, установленные на специальный упор, как ступеньки, остриями кверху. Остроту проверяют, перерубив какую-нибудь ерундовину — кусок материи, тонкую деревяшку, кошку, наконец. А потом один из братьев босиком поднимается по этим ступеням, не разрезав себе ноги и оставшись при этом живым и бодрым.
На последние деньги братья заказали и выкупили у местного кузнеца четыре ржавых полосы металла, длиной в локоть каждая, и сами изготовили деревянный упор.
— Вот из этих железяк мы тебя и просим сделать мечи, — сказал Лука.
— Ты же мастер-тахкодай, как говорят. Вот и заточи нам эти штуки под особым углом, так, чтобы сами были острые-преострые, но и кромка была достаточная.
— Достаточная для чего? — удивился Илейко.
— Ногу поставить, — еще более удивился Матвей, поражаясь недопониманию очевидных вещей.
Будь лив обычным мастеровым, он бы, конечно, не взялся за этот странный заказ — баловство какое-то, да еще и бесплатное. Но он потратил целый день, чтобы вывести на своем точильном круге кромку нужного наклона и остроты. Получились четыре заостренные палки, никак не похожие на мечи. Вот тут в работу включились братья, показывая, что не только скоморошьим ремеслом владеют, но кое-чем прикладным. Зачистив песком и дерюгой железки, они приспособили деревянные рукояти и даже поперечки. Получилось, конечно, отвратительно. Но ничем не хуже слэйвинских мечей.
— Вот смотрю на вас, и два вопроса у меня возникают, — сказал Илейко перед расставанием. — Как вы думаете, отнятое имущество обратно вернуть?
— Да очень просто: сами принесут, — засмеялся Матти. — Если народу понравится, предложим показать еще кое-что. Должны заинтересоваться, вот мы и попросим для представления выдать нам наши реквизиты. Отказать нам не смогут.
— Правда, потом придется улепетывать с этой деревни так быстро, как только можем, — добавил Лука. — Ну, а второй вопрос какой?
— Как же вы, такие сильные и искусные, позволили кучке слэйвинов отобрать у вас все?
— Эх, добрая твоя душа, — снова развеселился Матвей. — Да потому что они — Закон. Какая бы дрянь там записана не была — нам подчиняться.
— Что-то мне эти Законы не нравятся, — пробурчал про себя Илейко.
— Ты, словно не от мира сего, — похлопал его по плечу Лука. — Законы никому не нравятся. Причина проста: они пишутся для тебя теми, для кого Закон не писан.
Илейко потом узнал, что представление прошло знатно, народ диву давался, почему у них, а не в Олонце. Братья демонстрировали остроту своих клинков, разрубая на лету подброшенную ткань, тем самым создавая рекламу для тахкодая. Потом, установив мечи в упоры, принялись поочередно подниматься по ним, как по ступенькам, босыми ногами. Зрителей сразу прибавилось, все были впечатлены. Никто повторить не попытался, зато попросили показать еще что-нибудь.
Глупые дружинники пробовали, было, сделать вид, что не понимают, какой реквизит у них требуют вернуть, но народ настоял. Среди зрителей оказался признанный силач из Большой Сельги — Мика, по прозванию Микула Селянинович. Привыкший к труду землепашца, он не очень уважал бездельников, кичащихся своим сомнительным статусом народных защитников. Взял двоих самых важных за шкирки и хорошенько потряс, пропуская мимо ушей угрозы судом. Народ потешался — давно такого развлечения не было.
Матти и Лука, получив обратно свое имущество, расстарались вовсю — никогда у них еще не получалось столь зрелищного выступления. Однако они скрылись еще до того, как возбужденный увиденным народ начал расходиться. Братья понимали, что они не богатыри из Сельги, авторитета практически нету по причине частых перемен населенных пунктов, поэтому связываться с униженными государевыми дружинниками — себе дороже. Успели только шепнуть одному из крутившихся поблизости мальчишек, чтоб передали Илейке из Вайкойлы: "За ними долг, они его обязательно вернут!" Вместе со скоморохами пропала повозка с лошадью, вероятно — их самих, а также еще одна лошадь, стражников — наверно ушла по своим делам.
Илейко не особо расстроился, что его труд остался без оплаты. Матти и Лука понравились ему. Не были они злыми, да и душа, как говорится, нараспашку. Зато сколько нового он узнал, общаясь с братьями, в его положении это дорогого стоило.
И вновь потекли один за другим дни, недели и месяцы. Как-то 1 января исполнилось ему тридцать три года. Уже не молод, уже ночами думалось о смерти. Нет, умирать не хотелось, но хотелось подвести итоги. Такое настроение тоже, наверно, возрастное изменение организма. Жизнь, оставленная позади, была отмечена всего лишь несколькими событиями, остальное превратилось в один сплошной долгий день, вобравший в себя всё прожитое.
Илейко понимал, что и у обычных людей такое тоже бывает: вроде жил — а вспомнить нечего. Но это неправильно. Надо всего лишь напрячь память, чего боятся делать многие, а некоторым — просто лень. И лив вспоминал.
Матушку и отца, какими они были три десятка лет назад, их заботу. Сейчас заботы практически не чувствовалось, но причина в этом была одна — он сам отказался, пытаясь жить самостоятельно. Совсем не за горами время, когда надо будет ухаживать уже за ними самими, а он не в состоянии, несмотря на всю тревогу и жалость, какие ощущал к постаревшим родителям. Слава богу, кроме него есть другие сыновья и дочки — они помогут, они добрые.
Помнил он и детские драчки с соседскими парнями, недоброжелательность девчонок. Сейчас те люди уже давным-давно сами имеют своих детей, воспитывают их, хорошо ли, плохо. Кличка, данная ему неизвестной "марысей" прижилась, так его и величают в деревне то ли в насмешку, то ли с жалостью "Чома Илья". Он давно смирился со своим убожеством и нисколько не обижался, когда какие-нибудь ребятишки прибегают и из зарослей кустов смотрят, как он тягает свои ноги по двору. Наоборот, разговаривать с малышами — сущая радость. Всегда можно найти общий язык. Жаль, что много лет назад он этого не понимал. Наверно, потому, что сам был таким же, как они. Ну, или почти таким же.
Вспоминал своего единственного настоящего друга — Бусого. Теперь для него перестало быть загадкой, каким образом они настолько хорошо понимали друг друга. Братья-скоморохи, Матти и Лука Петровы разъяснили про передачу мыслей. Сдается, волк лучше умел читать его думы, даже не пользуясь алхимическим жидким кристаллом. Ему в зимних беседах не нужно было и слов произносить, все понятно было и без сотрясания воздуха. А, может быть, он и не произносил ничего вслух.
Сразу же за волком возникали образы рыцаря Дюка Стефана, Дюка Степановича, и попа Михаила, драчливого Мишки. Как насыщенно провели они ту единственную ночь перед часовней в Герпеля! Рыцарь был настоящий, общением с ним следовало гордиться. И его принадлежность к могущественному Ливонскому Ордену лишь добавляла величия. Он изо всех сил боролся за неизвестного ему лива, без остатка вложившись в достижение поставленной цели. Не его вина, что не вполне успешно. Точнее — каждый остался при своем. А чего стоило отвага и боевая ярость попа Миши, вписавшегося в странное и страшное противостояние со Злом! Нет, может быть, результата достичь не удалось, но, зато, не каждый человек может похвалиться чувством принадлежности к боевому братству, какое бы оно ни было. Рыцарь, поп и калека — гроза нечисти. Каждый пошел своей дорогой, но ощущение плеча товарища осталось. Даже спустя столько лет нет стыда за содеянное: бедная часовенка покосилась, да и пришла в запустение. Миша где-то делся, вместо него никто долго не приходил, а когда пришел, то сразу ушел. Очень быстро вокруг все заросло чертополохом, словно пожарище крапивой. Местное население, особенно былые должники, без всякого зазрения совести или душевного трепета прибрали для хозяйства некоторые полезные доски, бревна, утварь и лавки. Словом, когда появился новый поп, очень много надо было восстанавливать снова. На это у него не было сил и, самое главное — желания. Да и не должна стоять церковь на старинных кладбищах метелиляйненов. Религия существование их отрицает, те, пусть даже и мертвые, не могут не противиться в ответ. А Голиаф улыбается со страниц греческой Библии.
