Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы
– Ты на меня не сердишься? – Он поднял голову и с надеждой посмотрел на нее. – Ну, родился я таким, что я с этим сделаю?
– Я не сержусь, но ты должен понимать…
– Я все понимаю! – заверил он. – Я не слепой, я вижу, что ты такое и чего стоит твоя честь! Но… Клянусь Фрейром… Были бы мы не в лесу, а где-нибудь среди людей… Я бы себя вел иначе.
– Скромнее? – недоверчиво уточнила Ингитора.
– Наоборот! – многозначительно возразил он. – Среди людей я знал бы: пока девушка не зовет на помощь, ей все нравится!
– Отойди!
Смеясь, он поднялся и отошел назад к своей лежанке. «Случалось», дескать! Ингитора ответила ему слегка пренебрежительной усмешкой. В нем было много достоинств, но самоуверенности тоже много. Хотя это оказался именно тот случай, когда очень нелегко провести границу между самоуверенностью и законной верой в себя.
– Ну-ну! – с насмешливым поощрением сказала она. – Попробовал бы… Я, знаешь ли, считалась лучшей невестой в нашей округе. Самой богатой, знатной… С нами жаждала породниться пропасть народу. Так что меня уже не-од-но-кра-тно пытались обольщать. Я знаю, как это делается. Но на их беду я оказалась не только красивой, но еще и умной. И никто пока еще не преуспел.
Она еще не знала, что он почти преуспел в тот миг, когда попросил у нее гребень, а она дала. А любопытно было бы поглядеть, как бы он вел себя, если бы они познакомились, как знакомятся с невестами потомки Ярла. На тинге, на пиру…
– Где-нибудь на тинге ты бы меня и не заметил, – сказала она, потому что не могла вообразить его, с такими же глазами, – и толпу вокруг.
– Я бы не заметил? – Он чуть ли не оскорбился. – Да если бы я плыл на корабле, а ты бы стояла на берегу, я бы за борт выпал! А жених-то у тебя был? – очень заинтересованно спросил он.
– Был. Даже не один. Сначала мать пыталась выдать меня замуж. Мой отец погиб, а брата, чтобы мстить за него, у меня нет, и один человек вызвался это сделать, если я выйду за него. Но он мне совсем не нравился.
– И что ты с ним сделала?
– Я сбежала из дома.
– Так вот почему ты здесь оказалась! – с торжеством воскликнул Аск, словно она наконец-то выдала главную тайну. Ингитора чувствовала, что до этого уже недалеко, но не могла остановиться и засмеялась:
– Да нет же! Это было уже давно. – Ей и правда казалось, что с тех пор прошло лет пять. – Потом у меня завелся еще один жених.
– И тоже обещал отомстить?
– А как ты догадался?
– А у тебя на лице написано, что если ты чего-то хочешь, так не отступишь, пока своего не добьешься.
– Это плохо? – с беспокойством спросила Ингитора, уже понимавшая, что ее целеустремленность никому ничего хорошего не принесла.
– Это здорово. Если бы ты была парнем, я бы взял тебя в дружину. Хотя ты и визжишь иногда очень громко, но это с непривычки. Это пройдет.
Ингитора засмеялась: она стыдилась своего дикого визга при виде троллихи, но все же приятно, когда тебя приглашают в дружину.
– Ты пошла бы ко мне? – спросил он так, будто это имело самое прямое жизненное значение.
– Да. Ты, кажется, подходящий вожак. Ты умеешь бить троллей и даже варить похлебку из лягушек, так что твоя дружина не умрет с голоду! А почему ты один?
Этот последний вопрос Ингитора задала неожиданно для себя: эти несколько дней они не расспрашивали друг друга, по молчаливому уговору уважая чужие тайны, но сейчас все преграды с грохотом рушились и уже не казалось, что спрашивать о чем-то нельзя. По всей повадке Аска было видно, что он человек не простой, и даже не золотые браслеты служили тому главным подтверждением. По всему выходило, что он всегда сам решал, что ему делать, и ни у кого не обязан был спрашивать разрешения. Во всем его поведении сказывалась привычка думать о других и даже за других: Ингитора сейчас составляла всю его «дружину», и он как нечто естественное принимал, что должен обеспечивать ее едой и всяким удобством, возможном в этом лесу. Понимая, что перед ним знатная девушка с белыми нежными руками, не приученная заботиться о себе, он делал все то, что делал бы слуга – добывал и готовил ей еду, резал еловый лапник и траву, чтобы устроить ей лежанку, разводил огонь, – и при всем этом оставался вожаком в их крошечном отряде. Признавая в ней знатную деву, он, однако, не стеснялся давать ей мелкие поручения вроде «отнеси к костру» или «достань у меня соль из мешка», то есть привык, что все вокруг выполняют его распоряжения, а ему самому не приказывает никто. Что, в общем, не удивительно для человека, способного быть достойным врагом или равноправным союзником эриннскому ригу… Такие люди ходят в походы с дружиной и с собственным знаменосцем, и должна быть какая-то очень весомая причина, по которой бы он оказался совсем один в глуши чужой земли.
Аск ответил не сразу, а сначала некоторое время молча смотрел на нее, выбирая слова.
– Для меня этот не тот поход, где решает число, – сказал он наконец. – Я уже ходил сюда с дружиной, но только зря потерял трех человек. Больше я не хочу, чтобы из-за моего дела гибли люди, а их гибель все равно ничего не решит. Мой враг здесь – не люди, а только моя судьба. А с ней я должен разобраться сам. И я правильно решил, я знаю. Раньше я так переживал, волновался, сомневался. А теперь, уже который день, мне так хорошо и спокойно. Как будто все уже позади.
– А я думала… – нерешительно отозвалась Ингитора. – Я думала, что ты всегда такой… уверенный.
– Увы, не всегда, – он ответил твердо, но отчасти печально. Эта самая уверенность в правильности выбранного пути им обоим одинаково представлялась самым ценным жизненным приобретением. – И мне случалось в гневе ломать скамейки и грызть пальцы с досады, что кто-то что-то делает лучше меня, если кто-то оказывался умнее или удачливее. Или… Я привык, что меня любят, когда я люблю, и я очень плохо переносил, если было по-другому… Короче, я был лучшим воином в дружине и притом балованным ребенком – только меня баловала не мамочка, от нее особо не дождешься, а весь хирд. Но меня научили смеяться над собственной досадой, чтобы лишить ее силы. И я сделал открытие: когда сам вслух назовешь себя дураком или скажешь о том, чего стыдишься, то гораздо легче принимаешь, если то же самое говорят о тебе другие. Больше всего мучает то, что прячешь от себя.
Ингитора слушала, опустив глаза. Все это он говорил о ней, о ее мстительной, горестной и обиженной предубежденности. Теперь уже казалось, что она все делала неправильно – кроме того, что отказалась выйти за Оттара. Она была неправа, когда сочиняла те стихи, которые теперь казались ей гадкими, когда послала Эгвальда в бой, да еще и обещала ему свою руку в награду. Внутренний голос казнил ее все больнее, делалось страшно, и притом она презирала себя за то, что не может сказать об этом вслух. И в эти мгновения ей казалось, что между нею и Аском гораздо больше общего, чем различного. В эти леса их привела одна и та же судьба.
– Ну, так что, ты собираешься возвращаться к тому парню? – спросил вдруг Аск, и голос его звучал как-то странно: напряженно и даже грубовато.
– Какому? – Ингитора уже не помнила, о каком парне они говорили.
– Ну, к жениху, талайм а-герран до дихриб ! Которого я придушу голыми руками, как только узнаю, кто он и где его найти!
– А что ты против него имеешь?
Ингитора вдруг повеселела, потому что эта грубость могла объясняться только ревностью. И он увидел по ее лицу, что на самом деле ему нечего злиться на того несчастного.
– То, что болван не выполняет своих обязанностей! – тоже повеселев, с преувеличенно горячим возмущением продолжал он. – Ты целовала его, а спасать тебя от зубов «волчьей матери» должен я! И еще класть меч на ложе в заботах о чести этого растяпы!
– О моей чести! Я бы тебя поцеловала, но ты очень колючий в этой бороде!
– Ну, ладно! Поцелуешь, когда я побреюсь! – Торвард совсем развеселился, подумав: когда он сбреет свою нынешнюю бороду, ее ждет забавное открытие. – Смотри, не забудь!
Тут Ингитора зевнула, прикрыв рот рукой и отвернувшись, и он сообразил:
– Ну, по-моему, теперь ты уже можешь заснуть. Ложись, я посижу. А утром отойдем подальше и я посплю где-нибудь под кустиком, а ты меня постережешь. Днем эти твари не опасны. А сейчас никого близко нет. Торсхаммер мой остыл, значит, все спокойно. Хочешь, потрогай!
Он подошел, наклонился и подал ей свой амулет на ремешке, не снимая с шеи. Ингитора взяла его, и кремневый молоточек показался ей таким же горячим, как в прошлый раз.
– Горячий!
– Это не он, это я. Ну… так может, ты меня сейчас поцелуешь? Если ты к этому Гуннару возвращаться не собираешься, так может, мы и без меча…
– Иди в свою нору, «зверь благородный»!
Ингитора положила обе руки на его плечи, действительно, такие же горячие, как торсхаммер, и с усилием оттолкнула его. Аск молча ушел на свою лежанку, а она отвернулась от него и закрыла глаза. И сразу заснула, так спокойно, словно ее охраняли стены самого прочного дома на свете.
