Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы
– Ну, вот и у этой красотки где-то выводок. Хорошо, если она побежала домой подыхать. А если…
– Может, уйдем отсюда? – Теперь этот домик казался Ингиторе ужасным. – Если придут…
– Нет, уходить не стоит! Если есть кому прийти, то нас по следам унюхают и догонят. В темноте мы далеко не уйдем. А здесь все-таки… – Аск оглянулся на чердак, который уже сослужил им службу. – Здесь обороняться легче, чем в лесу.
– А если бы мы не нашли эту избу и ночевали просто в лесу, как раньше?
– Дела наши были бы плохи. Ну, ладно, отцепись от меня, а то я ведь не железный.
Ингитора его сначала не поняла, но Аск вдруг ловко обвил ее талию той рукой, к которой она так прижималась, передвинул с бока на грудь и обнял. Благодаря привычке к бергбурам встреча с троллихой потрясла его гораздо меньше и не так заглушила естественные чувства.
А Ингитора только теперь обнаружила, что в своем слепом испуге виснет на нем, «обвивая рукой» и «вскинув руки на плечи» с такой пылкостью, которой братья Велунда от своих жен-валькирий едва ли видели. И «лебединое оперенье» ее тонкой рубашки – единственная, причем весьма ненадежная преграда между ними.
– Лебяжьебелая моя! – горячо шепнул он, быстро склоняясь к ней, но Ингитора, едва ощутив на щеке его дыхание, ахнула и попыталась его оттолкнуть.
Он тут же ее выпустил; сгорая от смущения, она отпрянула, стараясь не замечать, как он смеется, убежала к своей лежанке, села и поспешно закуталась в плащ, хотя теперь ей стало жарко – от стыда и еще от того, что она словно бы унесла на себе живое тепло его объятий. Никогда в жизни она не подозревала, что в «Песни о Велунде» скрыты такие богатые возможности!.
– Ты какие-нибудь руны знаешь? – спросил он, стоя перед открытой дверью.
– Все знаю. Тебе какие надо?
– Чтобы троллей отгоняли. Дверь и раньше-то была хлипкая, а эта дрянь ее совсем снесла. Начертить бы что-нибудь, чтобы не лезли.
– Хагль помогает, не пускает внутрь то, чему нельзя заходить.
– Годится. А Турс?
– Тоже хорошо. Мйольнира они должны бояться. А еще Алгиз.
Выбрав подходящий уголек, Аск начертил на дверных косяках руны Хагль, Турс и Алгиз, потом их же нацарапал на полу острием копья, чем доказал, что и сам все знает, а ее спрашивал только затем, чтобы она пришла в себя.
– Ну, что, спи! – предложил он, сев на свою лежанку напротив Ингиторы и держа копье между ног. – Я посижу, посторожу тебя. Обоим спать сейчас, конечно, неумно.
– Нет, нет! – Ингитора отчаянно замотала головой. Она была так взбудоражена, так переполнена бурными и разнородными впечатлениями, что заснуть даже не надеялась. – Какое спать! Я не засну. У нас еще есть чем огонь разжечь?
Дрова у них остались, и Аск развел огонь посильнее. Вид пылающего пламени тоже успокаивал, и Ингитора по привычке начала складывать что-то среднее между заклинанием против нечисти и хвалебной песни огню, но тут Аск с копьем вернулся и снова сел напротив нее. И она опять забыла про троллиху, потому что видеть его и думать о чем-то другом было невозможно. Судя по выражению его глаз, он тоже думал о «лебедином оперенье», которое сумел-таки подержать в руках; Ингиторе было от этого и страшно, и весело, и очень хотелось поскорее обратить его мысли в какую-нибудь менее опасную сторону.
– Так ты, оказывается, муж великой учености и понимаешь по-эриннски? – спросила она, вспоминая его ругательство «о погоде».
– Да как сказать! – Аск помедлил, вникая в смысл ее вопроса, потом пожал плечами. – Ну, если мне надо будет договориться с кем-то вроде меня самого, там, обсудить условия поединка – это я бы смог и по-эриннски, мы бы друг друга поняли. А вот вежливо беседовать с прекрасной и изысканной девой вроде тебя – увы, безнадежно. Половину моих эриннских слов, как ни жаль, составляют ругательства. Понимаешь, от эриннов я в основном их слышу. Только у нас бранятся до драки, а у них после.
– А ты у них бывал? – полуутвердительно спросила Ингитора, понимавшая, что в свои знаменитые уладские походы Торвард конунг ходил не один.
– Бывал.
– И много раз?
– Много. О, – Аск повернул к ней правое плечо, на котором начинался и уходил на грудь, ниже ключицы, длинный кривой и толстый шрам. – Сам ард-риг Биле Буада, Дерево Побед, отметился. Три года назад. Правда, через некоторое время я ему понадобился, он сам пришел мириться и дальше мы некоторое время воевали вместе.
– Это как же?
– Ну, ему срочно понадобилось войско, а своего было мало, и он вспомнил про меня. На одном Эриу, не считая островов, пять ригов, один из них ард-риг, то есть самый главный. Считаются «независимыми», но на деле и месяца не могут прожить друг без друга. То дерутся, то скот друг у друга угоняют, земли и сокровища разные отбивают. Иногда если задумают в поход идти вместе, то мирятся, клянутся в вечной дружбе, пьют пиво бочками – один на пиру прямо в такой бочке и утонул – берут друг у друга сестер и дочерей в жены, устраивают пышнейшие празднества со всяким играми и состязаниями… А через два месяца смертельно рассорятся при дележе совместной добычи, и все сначала. Тамошние скальды только и знают песни сочинять: «Дележ золотого котла в Ойбель-Бруге» или «Раздор в Мог Айртер», ну, все в таком духе. И бери их тогда голыми руками… А что я и моя дружина воевать умеем, Буада на своей шкуре убедился. Я убил его второго сына… Первого прикончили в громкой битве еще до меня; зато я захватил в плен его дочь, а это еще лучше, потому что сыновей у Буады было шестеро, а дочь всего одна, и он ею очень гордился.
– И что ты с ней… – начала Ингитора, но устыдилась недостойного любопытства и прикусила язык.
– А ничего! – весело ответил Аск. – Ни-че-го. И он потом выплатил мне выкуп ее невинности, пять кумалов серебром, те же пять марок по-нашему. И получил ее назад в сохранности, чтобы и дальше ею гордиться. У них там есть целый перечень качеств, которыми должна обладать знатная дева, в том числе «дар чистоты». Правда, у них знатные девушки в этом смысле свободнее наших – если кого-то полюбит, то может осчастливить, как ей угодно, и замуж потом выйти это не мешает.
– Для тебя это не было жертвой? – насмешливо осведомилась Ингитора.
– На пять марок серебром сколько молодых рабынь можно купить в Винденэсе?
– Пять простых или полторы высокородных.
– Правильно, вроде того! – Аск весело усмехнулся этому подсчету. – Там одна, а тут пять. Я успел по… скажем вежливо, побывать в объятиях трех женщин из рода конунгов – ну, одна была конунгова невестка, можно ее не считать, зато две другие – родная дочь и внучка конунгов. Так что я точно знаю: в этом смысле простая рабыня от дочери конунга ничем не отличается.
– А за что же их ценят втрое выше простых?
– Ну, во-первых, такие беленькие нежные ручки, как у тебя, ласкают все же приятнее красных и шершавых. А во-вторых, какому-нибудь Ульву бонду с хутора Лягушкино Болото очень приятно держать в доме дочь рига. Соседи уважают… А мне-то что?
И он пожал плечами с таким видом, точно ему и без того принадлежит весь мир. Ингиторе в голову не пришло посчитать все это бахвальством: разве было что-то невероятное в том, что его любили дочери конунгов? Или в том, что Аск с его длинным копьем – достойный противник даже для неистовых эриннских ригов? По всему видно, что он из тех крупных хёвдингов, которые способны самостоятельно снарядить дружину для заморского похода. И даже скорее самостоятельно, потому что невозможно представить, чтобы Аск выслушивал чьи-то приказания или вообще терпел рядом соперников. Его осведомленность о ценах на рабов в разных местах делалась понятна. И при всем богатстве ее собственного воображения Ингиторе отчаянно нравилось его слушать: каждое его слово пылало таким огнем, что даже обычные дружинные байки о заморских подвигах, которые услышишь в каждом доме, звучали как саги о Сигурде. От повествований о чужих любовных похождениях она всегда воротила нос, но у него это выходило так просто и естественно, что вовсе не отталкивало. Только бы он больше не пытался присоединить и ее к своей «военной добыче»!
– А она была красива? – спросила Ингитора, уже воображая целую песнь. – Чего ты смеешься? – обеспокоенно воскликнула она, видя усмешку на его лице и испугавшись, что он припишет этот вопрос чему-то вроде ревности.
– Все женщины об этом спрашивают. Ну, не оскорбляйся, я рад, что ты тоже спросила. Да нет, ничего особенного. То есть считалось, что она исполнена редкой красоты и прочих великих достоинств, но это ведь про каждую дочь конунга говорят. А если бы снять с нее все эти вышитые шелка и золотые ожерелья, то ничего особенного бы не осталось. Ну, не стал я ничего снимать, говорю же. Вернул Буаде, как была.
– А за сына он тебе мстить разве не стал?
– За что, это же был честный бой. У них вообще считают, что для вождя наилучшая судьба – погибнуть в битве перед началом поединка, на глазах у всего войска.
