Анатоль Нат - Долгое путешествие на Юг.
Ну помнишь, когда ты только привёз первую партию, они оба по очереди подходили, предлагали купить у них овёс.
А! — понимающе кивнул Корней головой, глядя на удивлённого Сидора. — Ты же тем вечером уже отбыл обратно и ничего не знаешь. — Так вот. Вечером, сразу после того как ты отбыл с Пашей и курсантами за второй партией лошадей, к нам в Берлог подвалил Староста. Без Головы, заметь. Сам! И предложил купить у него овёс, а Голове ничего об этом не говорить. За это пообещал скидку. Хорошую скидку, — усмехнулся Корней.
Маня конечно тут же согласилась ничего не говорить Голове, и купила у него весь овёс, всё кормовое зерно, а заодно и всё будущее сено, что он накосил и ещё накосит на своих лугах. И заплатила вперёд! — с насмешливой ухмылкой Корней смотрел прямо в удивлённо распахнутые глаза Сидора. — Скупила, как говорится, на корню.
А потом точно такую же операцию провернула и с Головой. Тоже пообещав ничего не говорить, теперь уже Старосте.
Так мы полностью обеспечили себя кормовым зерном на плановые сначала пять, а потом, с запасом, и на семь тысяч голов. Плюс ещё наше заготовленное сено. Так что даже на пригнанных восемь тысяч, впроголодь, но нам хватит. А если ещё дополнительно наймём людей и подкосим сена по опушкам, как я с самого начала и предлагал, то совсем можем быть спокойными. На курсантов в этот раз можно не рассчитывать, у них о своих лошадях голова теперь болит.
Вот так и вышло, что мы теперь то никак не зависим от установившихся в городе высоких цен на зерно. А вот курсанты — нет, — тяжело вздохнул он. — Они влипли как кур в ощип. И как теперь ребята будут выбираться, я даже не представляю. У многих из них нет столько денег, сколько надо для годового содержания даже одной лошади. А у некоторых их по нескольку.
Боюсь, что многим теперь придётся лошадей продать, — тяжело вздохнул он.
— И что? — равнодушно зевнул Сидор. — Ну не наше это дело, корней. Пойми ты!
Повторяю! Не наше дело заниматься спасением чужих голодных лошадей.
Я тебя понимаю, — Сидор мотнул недовольно головой. — Лошадей жалко. И мне жалко, — посмотрел он прямо в глаза Корнея. — Но я пальцем о палец больше не ударю чтобы им помочь. И вам с Машей этого сделать не дам, — жёстко отрезал он.
— Простить им не можешь того, как они с тобой там поступили, при делёжке трофеев, — мрачно констатировал Корней. — Зря! Зря ты так!
— Нет! — тихо отозвался Сидор.
Во-первых, это действительно не наша проблема.
Во-вторых, взвалив на свою шею решение чужих проблем мы никакого уважения себе этим от них не добьёмся, чтоб ты тут мне не говорил. Какие бы песни об их благородстве не пел. Ну не такой здесь народ, — раздражённо хлопнул он ладонью себе по коленке. — Как смотрели на нас, как на халявщиков и потенциальных дойных коров, так и смотрят до сих пор. И что бы ты мне тут не расписывал про бедных голодных лошадушек, но сей факт имеет место быть. А эту тенденцию надо ломать. Раз и навсегда.
И я её сломаю, — угрюмо бросил он.
Никто! Никто из твоих курсантов даже не подумал подойти к тебе или ко мне, и хотя бы поговорить о своих проблемах, попросить помощи.
Или скажешь, что не так? Был кто?
Нет! — тихо проговорил Сидор. — Нравится тебе, не нравится, но они хотят за наши деньги решать свои собственные проблемы. Надеются что втихую проскочат за нашей спиной.
А я этого не хочу! И ты прав! Я никому из них не прощу того, что они там на поле сделали. И не потому что мне так хотелось поучаствовать в равном разделе добычи. Или что мне всё барахло никому не нужное досталось. Или что на меня дерьмо тебе известное повесили. А потому что они поступили не по совести.
Я никому не прощу слов, типа того, что у тебя и так всего много, с тебя и этого хватит. Никому! Если делить, то честно. И подсовывать мне, нахрен ни на что не нужные мечи, которые и годны что только на стенку повесить или в переплавку сунуть кузнецам. И какие-то дурацкие родовые печатки баронов в которых и серебра то ни на грош, — это как ни крути, со всех сторон подлость. И ты сам это знаешь. Тем более, что они даже по деньгам далеко не дотягивают до равной доли. И это раненому, кому положена ещё одна дополнительная, половинная доля? Которую просто нагло зажали.
И никакими пленными амазонками, якобы в виде подарков, этого не прикроешь.
И то, что теперь все в городе говорят, что это именно я отдал приказ казнить полторы тысячи раненых рыцарей, что это была полностью моя инициатива, хотя всё там было совсем не так, я им тоже этого не прощу. Это ведь с их слов распускаются подобные слухи.
Боятся, — тихо проговорил Корней, глядя в сторону. — Кураж прошёл, вот они теперь и боятся. Боятся мести со стороны родственников казнённых. Вот на тебя всё и сваливают. Ты теперь барон, с тебя спроса нет. Так и с них, теперь, тоже спроса никакого нет.
— А мне говори, не говори, теперь всё одно, — зло буркнул Сидор. — прежде чем что-то решать, могли бы и предупредить. А теперь легенда уже создана, запущена в свет и живёт своей собственной, самостоятельной жизнью. И в ней я полное дерьмо, а не человек. Палач!
Меня с ног до головы облили грязью и что? Предлагаешь утереться? Или терпеливо ждать очередного ведра дерьма на голову?
Мне даже к Изабелле стыдно теперь подойти. Она, наверное, на меня смотрит, как на монстра какого-то. За всё время, что я рядом, в соседней комнате пластом лежал, ни разу не навестила, не подошла. Хоть всё время была рядом, чуть ли не в двух шагах, — тихо проговорил он.
Как ты знаешь, её Маша поселила пока в нашей с профессором землянке, чтобы не так посторонним бросалось в глаза то, что мы не муж и жена. Так после своего возвращения я её практически ни разу не видел. Так, — поморщился он от какого-то неприятного воспоминания, — раз или два за всё это время. Даже за столом не пересекаемся.
Избегает она меня, — тихо проговорил он. — Обедает она отдельно, в обществе только своего Советника. Завтракает и ужинает тоже отдельно. Кухня у неё отдельная — носят пищу из соседнего трактира. Гуляет одна. Даже выход из землянки персонально для себя приспособила отдельный. Тот, что у нас раньше был заколочен и проход куда забит был разным хламом.
Так что мы теперь даже на кухне, даже случайно не пересекаемся, — грустно уточнил он. — В дверь постучишь — "Я занята". Постучишь позже — "Меня ни для кого нет, у меня срочные дела".
Срочные. — грустно улыбнулся он. — Заходил как-то в её отсутствие. Голые стены, голый, без скатерти стол, топчан с рваным одеялом, тощий продавленный матрас, да куцые какие-то занавески на окнах под потолком. Всё её имущество, что она смогла с собой захватить из брошенного замка когда убегала.
Нищета! И это жильё для молодой, красивой женщины?
— Ну так обустроил бы, — заинтересованно хмыкнул Корней. — Тебе что, денег жалко?
— Да сказал уже ящерам, — тяжело вздохнул Сидор. — Они за её отсутствие, пока она где-то гуляла, так всё вылизали и в такой порядок привели, что даже ахнула когда вошла.
Так хоть бы слово, хоть бы спасибо мне сказала. Ни-че-го! Как так и должно.
Я что тебе, железный, что ли? Могла бы хоть улыбнуться, раз уж слов благодарности от неё не дождёшься.
— М-да? — задумчиво хмыкнул Корней. — Трудно тебе с ней будет. Точно тебе говорю. Я таких, с гонором знаю. Шляхта!
Чтоб добиться внимания такой женщины, одних пирожков, да занавесок маловато будет.
— А спасибо? — грустно посмотрел на него Сидор. — Что? Язык отсохнет? Или породистой дамочке вежливости не хватает для прислуги?
— М-да. Трудно тебе с ней будет, — грустно повторил Корней. — Может, бросишь?
— Хотел бы, да не могу, — уныло вздохнул Сидор. — Люблю я её. Как дурак — безумно. Как никогда, никого не любил. Кажется, всю бы жизнь на руках её носил. А как гляну, так сердце кровью обливается. Не нужен я ей.
Это точно, Корней. Уж это-то я точно, всем сердцем понял. Я, ей, не ну-жен, — тихо, по слогам, медленно проговорил Сидор.
Бросить всё? Уехать, что ли куда?
— Я тебе уеду, — мгновенно всполошился Корней. — Куда ты уедешь? — накинулся он на безучастно сидящего Сидора.
— Да куда угодно, — безразлично махнул рукой Сидор. — Да хоть к ящерам, в гости к этой их Императрице. Надо же ей самому-то представиться, а то так и будет раков из нас тянуть, как будто у них своих креветок нету. Или лангустов, каких-нибудь, — грустно заметил он.
— Съест, — мгновенно успокаиваясь, насмешливо ухмыльнулся Корней. — Она, по слухам, как раз любительница подобных тупоголовых путешественников.
Съест, даже не сомневайся. Не раков — тебя, — чуть не рассмеялся он, ехидно глядя в ничего не понимающие глаза Сидора.
— Значит, в другое место, — равнодушно уставился куда-то в угол Сидор. — Туда, где никто не достанет. Где не едят. Где нет этой баронессы. Где я каждый вечер не буду слышать как она ходит по своей половине, шуршит юбкой, что-то делает, завтракает, обедает, ужинает. Делает тысячи дел, в которых для меня нет места.
