Андрей Валентинов - Нарушители равновесия. Если смерть проснется. Печать на сердце твоём
Впрочем, сейчас кресло пустовало. Улада сидела рядом, в кресле поскромнее и пониже. Узнать длинноносую было мудрено, и Згуру подумалось, что голосистый слуга не зря тратил силы, поясняя, кто пришел и к кому. Сам он мог бы и ошибиться.
Девушка сидела ровно и прямо, уронив руки на резные подлокотники. Набеленное лицо было недвижно, даже глаза светились не привычным живым блеском, а больше походили на самоцветы. Серебряная сетка легла на волосы, лоб охватывал сверкающий обруч. На платье лучше и не смотреть — за такой наряд можно купить даже не село, а целый посад. Згур вздохнул. К чему это все? Длинноносая хотела его удивить? Ну что ж, будем считать, удивила.
Его толкнули в спину, и Згур, опомнился. Сейчас самое время поклоны бить да в ноги падать. Нет, не дождется, «боярыня»! Згур расправил плечи, улыбнулся прямо в неподвижное каменное лицо.
— Чолом, сиятельная! Здорова ли ты? Не больна ли? Кажется, так и должно послам обращаться, но, конечно, не в таком тоне. Згур почувствовал, как в спину ему вновь воткнулся чей-то ретивый кулак. Он лишь дернул плечом, не желая связываться. Неужели она так и будет сидеть?
— Здравствуй, сотник! Я здорова, здоров ли ты? Ярко накрашенные губы дернулись и вновь застыли. Згур понял — Улада не шутит. Его вновь ставят на место. Только теперь, в дворцовых палатах, это легче, чем на лесной поляне или в черном подземелье.
— Простыл малость, — Згур вполне натурально кашлянул, почему-то вспомнив Ярчука. — Все в трудах, сиятельная, все в заботах…
Говоря это, Згур, не глядя, показал кулак тому, кто стоял сзади. Кажется, подействовало — невидимый доброхот на этот раз ничем себя не проявил.
— Труды твои на благо Ории вознаграждены будут, сотник. Однако же прибыл ты по делу, и о деле будет моя речь. Ведомо мне, что согласился ты стать обручником жениха моего, славного Кея Велегоста, сына Войчемира…
Да, она не шутила и даже не играла. Игры кончились, Сиятельная Улада говорила с сотником Згуром именно так, как и должна разговаривать дочь одного из первых вельмож Ории.
— …Ведай же и ты, сотник, что радостна мне эта новость, но еще радостней станет день, когда смогуя повидаться с будущим мужем моим, Кеем Велегостом. Тебя же ждет моя благодарность и щедрая награда от отца моего, сиятельного Ивора сына Ивора, великого дедича Дубеня, наместника и Великого Палатина Валинского. Пока же иди, не надобен боле. Как понадобишься, кликнут…
Згуру показалось, что ладонь девушки вновь бьет его по лицу. И поделом! Можно было не смолчать, надерзить в ответ. Да только зачем? Все и так ясно…
Кресло давно опустело, а Згур все стоял, словно надеясь, что Улада вернется. Но горница была пуста, если не считать безмолвной стражи и нетерпеливого слуги за спиной. В конце концов Згура слегка подтолкнули, намекая, что пора честь и место знать. Услужливый холоп перестарался. Згур перехватил руку, резко рванул, бросил обмякшее тело на пол и, не слушая жалобных воплей обиженного в лучших чувствах слуги, повернулся и, не оглядываясь, шагнул к порогу.
Зимний вечер наступил рано, но забот хватило до самой полуночи. Вновь пришлось зайти к кравцу, поспешившему с радостным хмыканьем утыкать Згура иголками, затем в дворцовой кладовой ему долго подбирали шапку, да не простую, а с красным верхом, горлатую, шитую серебром да бисером. А дальше — и того хуже. Толстячок-управитель привел двух ухмыляющихся холопов, дабы те гостю все про свадьбу изъяснили, а буде не изъяснят — подсказали. Холопы оказались почти на одно лицо — оба рыжие, конопатые и ушастые, не иначе — братья. И звали так, что перепутать можно — Лешко да Вашко. Згур был отдан им на милость, но вскоре стало ясно, что милости ждать не придется. Лешко, по всему видать старший, с усмешкой пояснил, что господская свадьба — не всяким там селянским чета, а посему к делу надлежит подойти серьезно, можно сказать, ответственно. При этих словах Вашко мерзко хихикнул, Лешко тоже осклабился, после чего принялся обстоятельно пояснять, что есть свадьба и как на оной свадьбе жениху себя вести надлежит, дабы не осрамиться и в придачу живым остаться. При этом Вашко то и дело посмеивался и даже гоготал, а Лешко обстоятельно перечислял все хитрости да тонкости, коим не было видно конца. Разо-шедшись не на шутку, парень напялил на умиравшего от смеха приятеля девичий убрус и начал показывать наиболее важную часть обряда вживую, изображая, соответственно, жениха. При этом «жених» заговорил густым басом, «невеста» же перешла на писк и даже весьма натурально всплакнула.
Наконец Згур взмолился, попросив дотошных ребят быть с ним рядом и вовремя подсказывать, что и было ему обещано, после чего Лешко махнул рукой, заявив, что в таком деле главное — принять ковш румского или алеман-ского, а дальше все само, как по маслу, пойдет. Вашко, ги-гикнув, добавил, что жениху, конечно, обычай пить не велит, обручник же — другое дело, ему в трезвом виде на свадьбу идти как-то даже негоже. Главное — остановиться вовремя, у брачного ложа, на которое обручнику надлежит ложиться, во-первых, одетым, во-вторых, с мечом в руках, меч же должно положить между собой и невестой, а можно и не класть, особенно если жених приедет не скоро, а невеста хороша. Лешко с видом знатока добавил, что в давние годы обручники так и поступали, и припоздавший жених порой заставал невесту уже с приплодом, который — смех, да и только! — считался вполне законным. Продолжать эту неисчерпаемую тему парни не смогли — хохот буквально валил их с ног. Наконец Згуру предложили выпить упомянутый ковш уже сейчас, дабы назавтра не оплошать.
Парни Згуру понравились, но пить он не стал, хотя во рту было горько, и несколько глотков того же румского пришлись бы кстати. Странная мысль не покидала его:перед боем не пьют. Мысль нелепая, неуместная, но Згур привык верить предчувствиям. Он даже ощутил знакомый холод, идущий от самого сердца — как тогда, год назад, ранним утром на Четырех Полях. Их сотня выстраивалась, утаптывая глубокий хрустящий снег, а из-за леса уже выкатывались орущие толпы, потрясавшие каменными секирами…
Надо было выспаться, но хлопоты не кончились. В своей комнате Згур застал девицу, которая с озабоченным видом расстилала его ложе. Делала она это, наверно, уже в десятый раз, поскольку, тут же оставив ни в чем не повинную подушку, радостно обернулась и поспешила ухмыльнуться — не хуже самого Лешко. Згур начал понимать. Девица, явно из дворцовых холопок, была хороша, быть может, даже с излишком. Большие, ярко накрашенные губы алели на набеленном лице, высокие груди так и норовили прорвать полотняную рубаху, платье же, предусмотрительно снятое и аккуратно сложенное, лежало тут же, на ложе. Згур застыл у порога, девица же вновь ухмыльнулась и не спеша провела по губам дразнящим язычком.Згур почему-то подумал об Иворе, затем — об Уладе. Не они ли расстарались? Вспомнилась набеленная кукла в горнице, обещавшая «кликнуть» его, буде возникнет надобность, и душу вновь захлестнула злость. Ну и пусть! Говорят, так тоже мстят. Наглая холопка по крайней мере похожа на женщину, а не на кмета из дворцовой охраны. Пусть сиятельная Улада подавится своей гордыней, а он будет всю ночь сжимать эту послушную плоть, это покорное мясо, с которым не надо ни о чем говорить, как не разговаривают с обжаренной на вертеле косулей…
Девица, словно услыхав его мысли, шагнула ближе, рубаха сама собой приспустилась, оголяя белое плечо, ткань на груди заколыхалась, грозя порваться на клочья. Холопка, явно искушенная в подобных делах, молчала, будто чувствуя, что первое же слово может спугнуть, но молчание ее казалось красноречивее любых слов. Згур усмехнулся, зачем-то поправил ворот рубахи…
»…Я тебе ничего больше не должна, наемник! Слышишь? Мы в расчете!» Большие неумелые губы, скользящие по его лицу, отчаяние в широко раскрытых глазах. «Ты ведь не женишься на мне, наемник? Тебе не позволят?» И крик, отчаянный крик: «Не его! Не его!..»
Згур глубоко вздохнул, помотал головой. Нет, даже если это месть, мстить он не станет. Не имеет права.
Девица, что-то почуя, нерешительно замерла. Згур облегченно вздохнул, словно избавившись от мары, и весело улыбнулся:
— Постелила? Ну, беги!
Накрашенный рот изумленно раскрылся, но Згур уже шагнул к ложу, взял сложенное платье:
— Лови!
—А-а…
Девица была в растерянности, явно не зная, что делать. Згур вновь усмехнулся, кивнул:
— Беги, беги! Как понадобишься — кликнут!
Похоже, искусительница ничего не поняла, но объясняться Згур не стал и выразительно указал на дверь. Холопка шмыгнула носом, нерешительно шагнула к порогу. Когда дверь с легким скрипом затворилась, Згур облегченно вздохнул и рассмеялся. Интересно, к кому сейчас побежала смазливая девица?
Спать расхотелось. Згур упал на ложе, закинул руки за голову и стал глядеть в низкий неровный потолок. Ну что ж, он, кажется, опять сделал глупость. Не первую и не последнюю. Где же он ошибся? Когда? Впрочем, ответ ясен: прошлым летом он оказался слишком непонятлив. «Не Палатина, не Кея. Ее — как выйдет». Исполни он приказ — и не было бы ничего. Мертвую Уладу ели бы черви где-нибудь в лесном овраге, а он спокойно служил бы в Коростене. Наверно, ему бы уже дали учебную сотню — дядя Барсак обещал… Не вышло. И хвала Матери Болот, что не вышло! Лучше так, чем всю жизнь видеть по ночам ее призрак…
