Сайфер: Владыка Падших (ЛП) - Френч Джон
– И насколько ты в этом уверена?
– У всех нас есть сильные стороны, смотритель. Моя – знания о будущем. Напомни, а чем занимаешься ты?
Хеккаррон поднимает руку, обрывая перепалку.
– От имени Адептус Кустодес я готов поддержать предложение от авгура Анции к Оффицио. Вы согласны?
Опускается тишина. Анция и Хеккаррон не сводят глаз с ассасинов. Хорошее они разыграли представление, как думаешь?
Убивает затянувшееся молчание не Крад, но Тета, Глас Бездны.
– Мы согласны, кустодий. Меч вновь увидит свет.
– Примите благодарность Трона, – отвечает Хеккаррон. Кустодии не преклоняют колени ни перед кем, кроме Императора, но его кивок – высшее проявление уважения.
– Не благодари нас, – отвечает ему Глас Бездны. – У таких даров есть цена, кустодий. И об этом следует помнить даже тем, кто слеп к будущему…
И с этими словами все трое исчезают, будто развеянный ветром туман.
Десятая глава
В лесу идёт дождь. Листья содрогаются под тяжёлыми каплями и шелестят по ветру. Азхар открывает то, что считает своими глазами. Над ним нависают стволы и ветви вековечной дубравы, кривые ветки цепляются за серое небо, еле виднеющееся сквозь тёмный полог. Воин поднимается на ноги, шагает вперёд – туда, где вдалеке виднеется просвет. По его лицу стекает вода. И когда он поднимает голову, подставляя щёки каплям, то ощущает на губках и языке такой знакомый вкус. Вкус потерянного дома.
– Так вот каким он был… – раздаётся позади голос.
Азхар оглядывается и видит сидящего на сложенной из поросших мхом камней пирамиде человека. Тот облачён в белёсую накидку. Из-под накинутого капюшона виднеется кожа цвета меди. Азхар молча глядит на незнакомца. а потом поворачивается к чащобе. Она выглядит такой знакомой, такой настоящей, но при этом абсолютно нереальной.
– Да, – наконец, отвечает он. Его голос спокоен. В нём больше не тлеет неугасимый гнев. Нет, теперь он говорит, как человек, понимающий, что его путь в сём мире подошёл к концу. – Это – Калибан, каким он был… до Льва, дол Лютера, до Империума. До всех нас, – вздыхает он, покосившись на собеседника. – Знаю, ты никогда не видел его прежде.
– И знаешь, кто я такой?
– Естественно. Я ведь видел тебя на мосту. Ты – библиарий капитула, несущего бремя имени и позора легиона, частью которого когда-то был.
– И всё ещё являешься, – возражает Мордекай, – как и я.
Азхар смеётся. Его лицо выглядит моложе, чище, его не марает не сходившее в реальности выражение кривой усмешки.
– И ты ведь и в самом деле в это веришь, а? Но ведь мы оба понимаем, что это не так. Легион давно мёртв. Я – призрак его ошибок, ты – отголосок гордыни.
– Это не так, – отвечает Мордекай и поднимается на ноги, сбрасывая с лица капюшон. Его кожа отмечена шрамами, оставшимися после испытаний, штифтами за выслугу лет и татуировками. – Ты – мой брат, и пусть ты и пал, оступившись, ты всё ещё можешь покаяться. Обрести искупление.
– А кому оно действительно нужно – мне или тебе? – Азхар разводит руками. – Пусть нас и окружают мои воспоминания, мои мысли, в реальности мы стоим где-то в глубинах Имперского Дворца. Какие злодеяния ты совершил, зайдя так далеко, библиарий? Какие новые грехи бросил на груду старых лишь чтобы предложить мне искупление?
– Моя совесть чиста.
– Как и моя.
Под шелест листьев и капли дождя воины стоят, не сводя друг с друга глаз, среди грёзы о давно сгинувшем мире.
– Ты предал Льва, – нарушает молчание Мордекай. – Обратился против своих братьев. Присягнув отродьям тьмы. Разве тебя не гложут муки совести?
– Нет, – возражает Азхар. – Не гложут. Предать можно лишь тех, кто был достоин верности, а не лживых глупцов.
Мордекай молча отворачивается, вглядывается в листву.
– Но ведь сейчас не обычная ситуация, не так ли? Вы ведь не уводите нас в чертоги позабытых воспоминаний, чтобы предложить покаяние под каплями дождя… для этого есть ножи.
– Ты много не знаешь и не понимаешь, предатель.
Азхар качает головой. Но на его лице видна не горечь, но скорее понимание.
– Знаешь, мы ведь тоже брали в плен твоих братьев, и они многое нам рассказали о том, как проходят дознания… Пусть и не сразу. Обычно задают вопросы и предлагают искупление череполикие капелланы. Вы же – не спасители, а помощники, ищущие истину среди плевел лжи.
– Жестокость – не единственный путь к прощению, – возражает Мордекай. – Но самый лёгкий и привычный.
– Неужели? И какие же другие?
– Исповеди, епитимьи… – мысленный образ библиария пожимает плечами, и деревья содрогаются. Грохочет гром. Азхар с улыбкой оглядывается по сторонам.
– Песчинки утекают, а, библиарий? Во Дворце ты ведь такой же беглец, как и все мы. Каждый миг в моём разуме таит опасность раскрытия, поимки, не говоря уже о том, что ты такое… и где мы на самом деле.
Дождь умолкает. Поднимаются порывы ветра. С деревьев осыпается листва. Земля дрожит. Мордекай оглядывается по сторонам, чувствуя, как трескается его кожа, как голоса в порывах ветра зовут его.
– Ты – колдун, библиарий. Здесь… на Терре, так близко к Золотому Трону – твоя сила, бремя, которого я бы никому не пожелал.
И голоса становятся всё громче, всё яснее. Мордекай пытается их заглушить. Его воля сильна, очень сильна. Нельзя стать эпистолярием Тёмных Ангелов без воли, способной сокрушить железо. Но психическое давление нарастает, и даже самому сильному из людей не удержать целый океан.
– Нет, ты здесь не для того, чтобы вести меня к искуплению. Времени убедить меня в греховности моих деяний нет, а? Значит, тебе что-то от меня нужно…
Мордекай успокаивает дрожащие мысли, ветер утихает, лес замирает. Образ его лица вновь становится цельным. Азхар глядит на него со всё той же искренней улыбкой, которую никто из нас не видел уже много веков.
– Ведь дело в нём, а? В Сайфере. Он – твоя цель. Понимаю, я ведь тоже когда-то пытался его прикончить. И не смог. Видишь ли, твои собратья могут ненавидеть нас, жалеть… пытаться дать нам искупление. Но я никогда не чувствовал к нему ничего, кроме отвращения.
В ответ Мордекай просто кивает. Простое движение требует таких усилий, что по небу пробегает раздвоённая молния.
– Куда он направляется? Чего он хочет?
Библиарий пытается удержать телепатическую связь, но варп кипит. Голоса на ветру впиваются в его разум, будто бритвы.
– Ты ведь убьёшь меня, Тёмный Ангел, – вздыхает Азхар. – Сколь ни говори про искупление, конец один… Но, пожалуй, я готов к последнему предательству.
Лес исчез. Теперь мыслеобразы космодесантников стоят среди серой бесконечности. Азхар улыбается ещё шире.
– Хочешь, я посвящу тебя в тайну?
Крад сидит на камнях в зале, высоко на краю башни. У стен лежат серые снежинки. По полу скрежещут и катятся кости и перья мёртвых ворон. Внутрь не ведёт дверь. Единственное окно – неровный пролом, рваная рана, оставленная в стене после попадания ракеты. Мебели нет. Зал – всего лишь огороженное стенами пространство, и посреди него на закрытом люке восседает Крад, выгнув спину. Он всё ещё облачён в мешковатую мантию хранителя, а на лице всё так же маска. Он ёжится, чувствуя боль в костях, чувствуя тяжкий груз личины.
Всё дело в том, что для убийцы из храма Каллидус выбранное лицо становится отчасти настоящим. Они вживаются в чужие жизни вне зависимости от того, становятся ли они сорванцами-попрошайками или грозными полководцами. Вбирая всё – муки, языки, привычки. Они надевают тяжёлый плащ чужой жизни и какое-то время проживают её, будто два человека в одном теле. Они думают и как убийца, и как личина, живут чужие жизни, пока носят чужие лица. Как ещё им бы удавалось избежать обнаружения? Любой другой подход стал бы полумерой, а Оффицио Ассасинорум по природе своей не приемлет полумер.
