Гэрет Уильямс - Часть 7 : ...да не будет разорвано Богом.
Марраго грустно улыбнулся и кивнул.
— Боюсь, что ты можешь быть прав. Давай поторапливаться. Мы не хотим, чтобы нас потревожили.
— Нас не потревожат. — сухо заметила Тиривайл. — Ночью патрули так далеко не заходят, а простые путники — тем более. У подножия этого холма было пять убийств, лишь за один прошедший месяц.
— "Минбарец больше не убьет минбарца." — усмехнулся Маррэйн. — Очередное пророчество Валена обратилось в прах.
— Поглощенное безумием. — горько прошептала Тиривайл. — Пора работать. Как только ваше святотатство закончится, ты можешь убираться, и мне больше не придется тебя видеть, Предатель.
Маррэйн посмотрел на нее.
— Чтобы смягчить твою ненависть ко мне — слова бесполезны, равно как и дела — как и мое отсутствие в твоей жизни. Загляни в свое сердце, моя леди, и может быть, ты увидишь на что направлена твоя истинная ненависть. Но ты права. Пора за работу.
Они принесли лопаты — бесшумные, хоть и медленные и приступили к работе.
Марраго работал, пока мог, но ему пришлось остановиться и долго отдыхать — его дыхание было хриплым и захлебывающимся. Маррэйн работал вовсю, ему помогали сильные мускулы и яростная воля. Он не мог смотреть на Тиривайл — огонь в ее глазу был невыносим также, как и шрамы на ее лице.
Его ум был так поглощен воспоминаниями и гневом, что он и не заметил, как они добрались до деревянного ящика, в котором Деленн похоронила ее любимого. Человеческий обычай, разумеется — и тот, что Маррэйн не мог понять по—настоящему. Воину нужен погребальный костер, великому воину — нужен великий костер. А не какой—то... ящик в земле.
Но это было обычаем людей... и слабых. Тем, чьи деяния не взывают к небесам, не требуется и пламени, чтобы осветить дорогу туда.
Он и Тиривайл очистили ящик, и он попробовал его открыть. Он не ждал запаха гнили — опасаться ему было нечего. Синовал защитил тело от разложения. Не будет ничего неприятного.
Они заставили крышку откинуться.
И замерли, потеряв дар речи.
Гроб был пустым.
Глава 3
Они все знали его. Где бы они ни были, что бы они не делали. Чувство...
...завершенности.
Все близилось к завершению.
То была война, в которой они сражались вечно, война была главным в их жизни. И — медленно поначалу, но быстрее теперь — она двигалась к развязке. Что будет после, если оно будет, это после...
Никто из них, ни даже те, кто владел даром прорицания, не мог сказать этого.
Кроме Истока Душ, разумеется, но если они и могли сказать — они этого не сделали. Они были безмолвны, им было довольно и одной вещи, которую они не знали.
Она близилась к развязке.
Это почувствовали трое на Минбаре, у Турон'вал'на ленн—вэни. Маррэйн и Тиривайл отвели глаза от пустого гроба Джона Шеридана и, двигаясь в унисон, взглянули в небо, забывшись на миг. Марраго задержал хриплое дыхание и отвлекся от созерцания спокойного озера, почувствовав это, и чуть быстрей забились его сердца.
На Центаври—Прайм Лондо очнулся от тревожного сна и всхлипнул, схватившись за грудь, в страхе, что оба его сердца отказали вновь, и, в отличие от предыдущих двух случаев, он этого не переживет. Он очень боялся что умрет прежде, чем все будет достойно завершено.
В тюремной камере Тимов, в жилах которой текла кровь многих поколений пророчиц, подумала, что ей пришло видение, подобное тем, что видела ее пра—пра—пра—прабабка. Но знание явилось лишь на краткий миг, а затем оно исчезло.
Это знал Дурла, сидевший во дворе и смотревший на звезды, которые, как он был убежден, предрекали ему величие. Знал это и Морейл — и лучше чем многие. Он хмуро усмехнулся при мысли о задаче, которую должен был исполнить — шанс вновь послужить Темным Господам, и, в какой—то мере, отомстить за Приносящих Хаос.
Г'Кар почувствовал это, едва ступив на холодную, безжалостную землю Центаври Прайм. Он замер, безмолвный и неподвижный, как камень, и Л'Нир рядом с ним беспокойно обернулась лишь для того, чтобы почувствовать это самой, и замереть.
Министру Виру Котто и Командору Та'Лону не требовались вопросы. Они знали сами. Вир был напуган. Та'Лон — нет.
Сьюзен и Талия почувствовали это, готовясь войти в Сеть, и миг понимания пронесся между двумя женщинами. Они никогда не были подругами, но были связаны одной целью, и этого было достаточно.
В Сети Альфреду Бестеру выдался миг ясности, позволивший ему назвать имена всех женщин, которых он когда—либо целовал прежде, чем встретил Талию — а ее имя вновь ускользнуло от него. И все же он знал, что она придет к нему — и скоро. И он знал, что должен будет сделать тогда.
На Проксиме это почувствовал Дэвид Корвин и он плакал в тихом, горьком отчаянии, ибо каким еще мог быть конец горестей для народа этого несчастного, осажденного мира.
Это почувствовал и Зак но он не распознал — что же это было. Он уже наполовину уговорил бутылку старого виски, которую нашел несколько недель назад и хранил для особого случая. Джулия отказалась разделить ее с ним.
В своей палате слепой, безумный мужчина ненадолго перестал бредить и выкрикнул имя, которое никто из бывших с ним рядом не слышал от него прежде, но этот момент вскоре прошел и кошмары вернулись к нему.
Деленн сидела в одиночестве, размышляя о ее недавнем госте, вспоминая о старой любви, о всех, кого она знала прежде — и кто был мертв сейчас. Конечно, все кроме него, того кто так и не умрет, и это его дар и проклятие. Она думала о том, чем все заканчивается, и знала что для него ничто не закончилось.
Сам Синовал стоял на башне, прокручивая в уме детали атаки на Казоми 7. Он узнал это и улыбнулся.
Где—то это же почувствовал и Себастьян, и он также улыбнулся, ибо он знал то, чего не знал Синовал.
А Исток?
Исток знал ответ на любой когда—либо заданный вопрос кроме одного; было несколько тех кто знал этот вопрос, и никого, кто знал бы на него ответ.
Но Истоку было открыто будущее. Оно редко показывало подробности, и лишь очень немногие могли уловить по ним истину пророчеств, но это было возможно. Величайшую истину будущего Исток хранил для себя.
Все заканчивается смертью.
Все.
* * *И где—то женщина, которая казалась юной по всему ее облику — но старше многих городов — подняла голову, отягощенная оковами и взглянула на своих пленителей.
И она улыбнулась разбитыми губами.
Все кончается смертью.
* * *— Исчез. — бесцветно сказал Маррэйн. — Исчез.
Тиривайл молчала, ее единственный глаз был полузакрыт. Она, казалось, медитировала. Маррэйн сидел на склоне холма, глядя на город, на озеро перед ним.
— Исчез.
Марраго рядом с ним чуть повернул голову, изучая Йедор. Прежде он никогда не был на Минбаре. Маррэйн хотел бы, чтобы в его силах было показать другу настоящее лицо планеты, такое, каким он его помнил. Храмы Секигахары, величие Широхиды, белые стены Ашинагачи.
А не этот... монумент Валену.
— Прекрасно, не так ли? — сказал Марраго.
— Я всегда не любил этот город. Это его город. Здесь я слишком слаб.
— Это знак. Йедор был уничтожен, разорван на части огнем, безумием и возмездием с небес. Взгляни на него теперь. Восставший из пепла. Этот город снова живет. Это дает мне надежду. Это было сделано однажды, значит это можно сделать вновь. Мой мир может ожить.
Маррэйн посмотрел на него, помедлил и пожал плечами. Это было правдой. Да, это было правдой.
Он поднялся.
— Что ж, тело Шеридана исчезло. Мы здесь ничего сделать не можем. Значит, мы возвращаемся на базу. Мы уже слишком много времени потратили на это задание.
— Еще немного. Я хочу просто... посмотреть.
Маррэйн со вздохом отвернулся от своего друга и обнаружил, что смотрит на Тиривайл. Она медитировала, была неподвижна, и, казалось, не замечала его присутствия. Даже в медитации, действии созданном для достижения мира и неподвижности, ее внутренние конфликты все равно просвечивали наружу. Она никогда не позволяла себе принять то, чем она на самом деле являлась. Она отказывалась от своего собственного величия и преувеличивала свои недостатки. Она никогда не знала истинного покоя.
Он мог понять. Ибо он уже так давно находил покой лишь в самых беспокойных местах и временах. На войне, с Дераннимер, после смерти. Он изменился, возродившись к жизни, и лишь с возвращением на Минбар он понял — насколько сильно.
Его сердце рвалось к ней. Что потребуется ей, чтобы обрести свой покой — также, как он обрел свой?
Ее веки затрепетали и она пошевелилась, открывая глаза. Первым, что она увидела — был он, смотрящий на нее, и она растерялась. Она попыталась что—то сказать, но запнулась и вздрогнула.
— Что?
— Ничего. — хрипло ответил он. — Она отвергла его, а не наоборот. Это ее собственная ошибка. Он принимал себя таким, каков он есть, и не собирался это менять. Если этого не принимает она...
