Стивен Эриксон - Пыль Снов
Баделле спешила, и толпа словно разделилась надвое. Она видел лица скелетов, сияющие глаза, руки и ноги в сухой коже. Видела длинные кости в руках — подняты словно оружие, но какой в них прок против Казниторов?
«У меня есть лишь слова. А в словах нет веры. Они не могут рушить стены. Не могут сокрушать горы во прах». Лица детей смотрели ей вслед. Она знала всех, и все стали пятнами, и у всех внутри были слезы.
«Но что еще есть? Что я могу использовать? Они Казниторы. Они хвалятся силой голоса». Острова ее разума начали тонуть.
«Я тоже ищу силу в словах.
Я училась у них? Кажется, так. Так ли?»
Жертвы. Истощенные, больные. Она миновала всех и встала одна на стеклянной равнине. Солнце сделало мир белым, горьким от чистоты. «Вот совершенство, столь любимое Казниторами. Но не Казниторы погубили наш мир. Они лишь пришли ответом на гибель наших богов — нашей веры — когда прекратились дожди, когда почернела и умерла последняя трава. Они пришли ответом на наши молитвы. Спасите нас! Спасите нас от себя самих!»
Из мерцающего марева вышли четверо. Быстро приближаются. Словно изломанные ветром куклы, каждый член тела вывернут, свободно болтается. Вихрями окружила их смерть. Монстры, выкарабкавшиеся из памяти. Завитки силы — она увидела открытые рты…
— СДАЙТЕСЬ!
Приказ пронизал Баделле, вбил в почву детей за ее спиной. Раздались голоса, полные ужаса и беспомощности. Она ощутила, как злоба слов сражается с волей. Колени ослабли. А потом треск — словно лопнула тетива — и она свободно взлетела. Увидела ребристую змею, извилистую линию, она вытянулась в стремлении — и часть за частью ее охватывает боль.
Пока приказ летел от кости к кости, Баделле обрела голос. «В их словах сила, но я отвечу силой».
— … осадою чудес
смирение берет вас в руки…
Она отвернулась, чтобы видеть не глазами. Она ощутила, как энергия вылетает, пламенея вспышками.
— ЗАСТЫНЬТЕ!
Удар тяжелого кулака. Губы лопнули, струится кровь. Баделле сплюнула и двинулась вперед. Шаг, всего один шаг.
— В тончайшей тишине
сомнение развертывает кольца…
Она увидела, как ее слова бьют врага. Они зашатались. Она была близко и разглядела смятенные лица, неверие, удивление и нарастающую тревогу. Возмущение. Да, это она понимает. Намеченная добыча решила улизнуть. Жертва показывает фокусы.
Баделле сделала второй шаг.
— Покорствуя, смиритесь, ибо кости
дрожь пронизала вдруг.
Замрите же в тени
под игом недовольства…
Она ощущала пламя в руках и ногах, видела, как ослепительная сила изливается из ладоней. Истина — такое редкое оружие, и потому особенно опасное.
— Мне не швыряйте слов
они осквернены
пустыми добродетелями.
СДАЙТЕСЬ
лжи собственной!
в мгновенье бездыханном
ЗАСТЫНЬТЕ
легкие кричат
ответом тишина
сердца как барабаны
с треском рвется кожа
о кровь, СТРУИСЬ!
Они шатались словно слепые. Синие жидкости струились из лопнувших суставов, рвались из разверстых ртов. Агония исказила угловатые лица. Одна упала и задергалась, ударяя землю пятками. Вторая, что была ближе всех к Баделле и детям, рухнула на колени — касание кристаллической почвы было отмечено двумя всплесками синеватой крови. Казнитор завопила. Оставшиеся двое, мужчина и женщина, качались под ударами незримых кулаков, отступали, неловко пытаясь бежать.
Пламя в Баделле вспыхнуло еще ярче и умерло.
Казниторы заслужили худшего — но в ней не осталось сил на суровый приговор. Они дали ей всего два слова. Недостаточно. Два слова. Покоритесь чести быть убитыми. Примите судьбу. «Но… мы не будем. Мы отказываемся. Мы отказывали судьбе уже очень долго. Мы — верующие в отказ.
Они не подойдут близко. Еще долго не подойдут. Может, вот этих мы вообще не увидим. Я повредила им. Я забрала их слова, присвоила. Заставила силу обратиться в руках и ранить хозяев. Ей пришлось покориться».
Она повернулась. Ребристая змея снова в движении, до странности бездумном, словно ее гонит пастух. Так стадо переходит… реку? «Но где я видела реку?»
Она моргнула. Слизала соленую кровь с губ. Плясали мушки.
Город ждет.
— Мы способны вынести всё, — шепнула она. — Но жизнь — не только страдания.
«Пора найти иное».
* * *Темнота ушла и все же осталась. Осколок, чистый, сулящий уничтожение. Онос Т’оолан мог ощутить где-то впереди мерцающее, манящее присутствие. Его широкие шаги сбились. Горькая ярость вдруг как бы пошатнулась, лишенная сил. Уныние поднималось океанским потопом, поглощая чувство необходимости. Кончик меча коснулся земли. Мщение бессмысленно, даже если первый импульс был всепоглощающим.
Если выбрать эту тропу, то шагать можно вечно. Виновные растянутся в линию до самого горизонта. Бесконечный марш мстителя. Так было с местью Джагутам. Онос всегда понимал тщету мести. Неужели он лишь автомат, не способный замедлить шаг?
И тут он ощутил, как на него мощно давят сзади. Удивленный и испуганный, Первый Меч повернулся, прорезав клинком дугу в почве. Он мог бы сопротивляться. Мог бы отказаться. Но решение не приведет к ответу. Его изгнали из владений смерти. Кровные связи разорваны. Он больше не муж, не отец, не брат. Ему задана месть, но кому можно мстить, сидя в долине на куче трупов? Есть и другие причины, другие поводы, чтобы снова пройтись по жалкому миру. Оносу Т’оолану отказали в заслуженном уходе. Он решил узнать, почему.
Ни один из тысячи приближавшихся Т’лан Имассов не коснулся его мыслью. Они шли, окутанные тишиной. Призраки, родичи, ставшие чужаками.
Он ждал.
Дети Ритуала, да. Но чутье подсказывало ему иное относительно многих. Т’лан Имассы, и все же…
Когда сборище остановилось, вперед вышли шесть Гадающих по костям. Он узнал троих. Бролос Харан, Улаг Тогтиль, Ильм Эбсинос. Гадающие клана Оршайн. Оршайны не смогли прийти на призыв Серебряной Лисы. Неудача намекала на мысль о гибели. Вымерли. Их постигла судьба кланов Ифайле, Бентракт, Керульм.
Суждение, оказавшееся ложным.
Трое других тоже были неправильными, хотя на свой манер. Они одеты в шкуры белых медведей — зверей, появившихся на самом закате эпохи Имассов; лица их более плоские, костяк слабее, нежели у настоящих Имассов. Оружие по большей части из кости, клыков, рогов, с искусно вставленными кусками кремня. Оружие, отвергающее идею тонкости: сложное в изготовлении, но обещающее зверскую жестокость в применении.
Гадающий по костям Улаг Тогтиль заговорил: — Первый Меч. Кто знал, что пыль может быть столь интересной?
Бролос Харан негодующе фыркнул: — Он настаивал, что будет говорить за нас, но говорит вовсе не то, что нужно. Зачем мы согласились — загадка.
— У меня свои пути, — небрежно сказал Улаг. — И не думаю, что Первый Меч лишен терпения.
— Терпения — не лишен, — рявкнул Бролос. — А как насчет терпимости?
— Кость не сразу ломается, Бролос Харан. Я скажу Первому Мечу еще кое-что, прежде чем замолкну в ожидании глубины его слов. Можно?
Бролос Харан повернул голову к Ильм Эбсинос, подняв руку в странном жесте, на миг удивившем Оноса Т’оолана. Потом он понял.
Беспомощность.
— Первый Меч, — снова заговорил Улаг. — Мы не обращались к тебе путем Телланна, потому что не претендуем на помощь. Нас призвали, да, но это было — не сразу нам удалось понять — твоей руки дело. Можешь отвергнуть нас. Нам не по сердцу навязывать свою волю.
Онос Т’оолан спросил: — Кто эти чужаки?
— Воистину глубоко копаешь. Первый Меч, они — Т’лан Имассы второго Ритуала. Потомки тех, что решили следовать за Кайлавой Онасс, отвергнувшей первый Ритуал. Зря они не узнали заранее привычек Кайлавы, ведь она не любит компании. Но если во льду остается всего одна прорубь, всем приходится дышать сообща.
— Моя сестра никого не привечает.
— Увы. Так все и случилось. Вот трое Гадающих по костям клана Бролда. Лид Гер, Лера Эпар и Ном Кала. Всего Т’лан Имассов Бролда две тысячи семьсот один. Большинство остается прахом за нашими спинами. Число воинов Оршайна — семьсот и двенадцать. Все здесь. Если мы потребуемся тебе, готовы служить.
Ном Кала смотрела на Первого Меча, воителя, который считался сказкой, мифом. Лучше бы, решила она, он оставался таковым. Кости его словно склеены из кусочков, причем некоторые явно не принадлежали ему изначально. Первый Меч — не великан из легенд. Изо лба его не растут оленьи рога. Дыхание не несет дара огня. Он явно не жаждет три дня и четыре ночи перечислять свои подвиги, посрамляя славнейших из героев. Она уже подозревает: почти все старинные сказки не относятся к явившейся им личности. Ему ли плясать, перебегая море по спинам китов? Скрещивать клинки с демонами-моржами в подводных башнях? Тайно соблазнять жен, оставшихся в ночи?
