Анатоль Нат - Операция "Бешеные лошади"
— Догадайся с двух раз, — насмешливый голос, донёсшийся из самого тёмного угла трюма, ясно указал где сидел, или лежал тот, кто знал место доставки.
Тусклого света одиного фонаря, раскачивающегося под низким потолком, едва хватало только для освещения крохотного пятачка под ним, куда обычно тюремщики досталяли бочки с бурдой на завтрак и ужин, и поэтому кто там говорил было не видно.
— Эй, кто-нибудь, посветите туда, — хрипло приказал Паша.
Метнувшаяся к фонарю маленькая юркая фигура, отозвалась в душе его теплом облегченья. Отрядный воспитанник юнга Юрок оказывается был жив.
— Юрчик, жив шельмец.
— Жив, атаман, — донеслось из-под фонаря.
— Почему без цепей?
— Браслеты слишком большие. На мои кости размеру не нашлось. Потому так бросили, — хохотнуло оттуда.
Узкий луч направленного света осветил тёмный до того дальний угол трюма.
Ящер, — довольно констатировал Юрка. — Чьих будешь?
Продолжительное молчание было ему ответом.
— Что значит чьих? — наконец-то донеслось из угла.
— Какого клана, спрашиваю, — сердито переспросил Паша. — Может кто из наших?
— Из ваших это из каких, — опять после длительного молчания отозвался ящер.
— Ты вопросом на вопрос не отвечай, — Паша резко перебил попытавшегося что-то ответить Юрка. — Говори когда спрашивают. Какого клана, кто Глава, из каких земель будешь.
— Странные вы какие-то, — донёсся до них тихий смешок. — Кланом интересуетесь. Вам что, безразлично что я людоед?
— А ты людоед? — вяло поинтересовался чей-то равнодушный голос из темноты. — Что, в самом деле? Вот же повезло встретить. А то ящеров мы видели, а вот чтоб людоедов — нет. Может ты один из них. А те, не людоеды которые, вроде как люди неплохие. По крайней мере мастера знатные, — с тяжёлым вздохом донеслось из угла.
— Мастер я, каменных дел, — опять после длительного молчания отозвался ящер. В этот раз его уже никто не торопил. Все ждали что он ответит. В долгой пустоте ничегониделания даже услышать что-то новое уже было интересно.
— По вашему, муродел буду.
— По нашему, паря, ты архитектор был бы или инженер-строитель, — чей-то тяжёлый вздох из темноты прервал ящера.
— А насчёт кланов ничего не скажу. Чтоб не соврать, — с таким же тяжёлым вздохом добавил ящер. — Не знаю. Мне бы самому хотелось бы знать, сохранился ли кто ещё в Империи. Такой же как и я.
— А кто тебе сказал что в Империи, — хохотнули из другого угла. — Мы все здешние с Левобережья будем.
— И там видели таких ящеров?
— А то где же ещё, — удивился всё тот же голос. — Я вообще, пока в этот трюм к тебе в гости не попал и не знал, что они оказывается ещё бывают и людоеды.
— Спасибо что просветил, — хохотнули оттуда.
— Кто там такой умный, — мрачно проскрипел атаман. — Посвети Юрок. Глянем кто это у нас такой просветитель, — недовольно проворчал он.
— Толян? — удивился атаман. Видя разбитое в кровь лицо, с вытекшим правым глазом, он мрачно пошутил. — Теперь ты будешь Одноглазый Толян.
Тихий, незлобивый смех прошелестел по вонючему трюму. Теперь у них оставались лишь такие беззлобные шутки. Если было не над кем смеяться, то стоило посмеяться и над самим собой. Чтобы не сойти с ума от открывающейся перед ними безысходности.
С торфяного Плато, как сказал ящер, никто не возвращался.
Чудом вырвавшийся из трюма и цепей работорговцев, Седой с содроганием вспоминал проведённые там часы. Они ему показались даже не годами — столетиями, настолько невыносимо для него было там находиться. Как другие могли выдерживать в рабстве несколько лет, Содой совершенно искренне не понимал. Лучше было умереть, чем быть рабом. И он бы и сам умер, чтобы не испытывать на своей шкуре участь раба, если бы не одно интересное предложение. Предложение, перевернувшее всю его теперешнюю жизнь, но давшее саму её возможность. Предложение, принятое им одним, одним их всех выживших его бывших товарищей.
Но иначе бы он умер. Сам. Так, как этому обучил их Пашка, его старый друг и атаман, показавший последний путь ухода из жизни, если у человека уже всё, край, если уже нет больше сил терпеть.
Бывший друг и бывший атаман, как вынужден был сам себе с горечью признаться Седой. Потому как он, если когда-либо узнает что Седой сотворил, что пошёл на союз, а честнее сказать, продался всеми своими потрохами работорговцам, Пашка бы его убил. Сам, своей рукой. Как убил бы его любой другой из их отряда.
— "Хорошо что их уже нет, — с глухой тоской подумал Седой. — Точнее, — поправился он, — уже никогда не будет".
Седой поморщился. Работорговцы слишком высоко ценили свой живой товар, чтобы соглашаться на простое устранение кого бы ни было. Неважно кого, но они никогда никого не убивали. По крайней мере сознательно и преднамеренно, если только их к тому не вынуждали. Жизнь раба была для них безценна — потому как имела вполне реальную, материальную стоимость, выраженную в золоте.
Соглашение, заключённое Седым с Изей Белым, а точнее с семьёй этого, как он сам неизменно при каждой их встрече подчёркивавшего, почтенного работорговца, было совершенно однозначно, и не подразумевало двойных или иных толкований.
Паша со всеми остальными выжившими на сегодняшний день ушкуйниками, захваченными Изей в плен, никогда не должны были вернуться обратно на Лонгару. Никогда! А для этого был лишь один способ — мраморные каменоломни Западного Поморья или мифическое Торфяное Плато, где имперские маги-ящеры проводили какие-то свои чудовищные магические опыты. И где постоянно не хватало людей. Слишком велика там была смертность.
Никто не жил там больше года, двух. Основная масса умирала вообще в течении первого полугодия. Оттого и ценился так высоко там живой товар, что расход был весьма велик.
Седой впал в глубокую задумчивость. Точнее, он из неё все дни после пленения и не выходил. В то что даже с мифического Торфяного Плато, куда обещались работорговцы продать его бывшего атамана не было побегов и оттуда не возвращались, он не поверил. Зная что из себя представляет Паша, Седой ни секунды не допускал и мысли что тот и оттуда не сбежит, как в своё время сбежал из казалось бы невозможных для побега мест.
Слишком многих таких подобных мест, откуда Паша в своё время с блеском сбежал. Так что, по всему выходило что следовало самому предпринять превентивные меры по устранению и Паши, и всей оставшейся ещё в живых команды. А для этого был лишь один путь — княжна. Его тайный союзник, которая даже лица его не видела. Но тем не менее дала своё княжеское слово точка в точку выполнить их тайное соглашение.
И Седой теперь знал что ей ещё можно было предложить, дабы ещё больше скрепить внезапно возникшую между ними дружбу.
Место!
Место, где теряются следы банды Паши-ушкуйника. И где она совершенно спокойно могла теперь достать своего врага.
Оставалась лишь одна проблема. Надо было сначала добраться до Старого Ключа и перевести на себя все права на серебряный рудник. А потом можно было и заняться Пашей. Уж этот-то вопрос терпел. Путь Паши далеко на север был не скор и не близок. Его же, в обратную сторону, в Старый Ключ, много короче.
Склонившись над низким бортом малой торговой лодьи какого-то речного барона, направляющегося куда-то в верховья Лонгары по каким-то своим, баронским делам, и с охоткой взявшего на борт одинокого пассажира, Седой тупо уставился на мутные речные воды, рассекаемые форштевнем.
— У меня всё получится! — жёстко дал он установку самому себе. — У меня всё получится, — это было всё, что ему сейчас было надо.
Глава 18 Девичье поле
.
Ах, телега ты моя…, давно не мытая… *Грязное днище "штабной" телеги Сидора, под которой у него при каждой ночёвке устраивалось персональное лежбище, казалось было изучено им за прошедший месяц от и до. Но постоянно возникающие на нём всё новые и новые нашлёпки грязи от безкрайнего бездорожья Левобережья, вносили в его нижний рельеф всё новые и новые интересные оттенки. Изучать его было прикольно, особенно ленясь лёжа и фантазируя всякую хрень. Особенно когда для того было свободное время. Вот как сейчас…
Сидор валялся под своей командирской телегой, на своей любимой толстой кошме из грубой шерсти верхнелонгской породы местных овец, и сладостно прищурившись смотрел на грязное днище телеги у себя над головой. Снизу вверх. Было покойно и лениво.
Сонные ещё после сна мысли, вяло шевелились в его голове. Было самое его любимое время, когда он уже проснулся, но ещё можно было немного поваляться, понежиться в постели перед долгим трудовым днём. И он снова вернулся к мыслям о произошедшем за последний месяц.
Казалось бы обычное, рядовое дело — перегнать несколько тысяч голов живого скота. Ну, непривычное скажем прямо, незнакомое дело. Но, казалось бы что и с того? Только вот сколько в нём оказалось тяжёлого, изнуряющего труда…
