Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцпринц
— А сможете тогда?
Я вздохнул.
— Вряд ли. Но девиз рыцаря — защищать тех, кто сам себя защитить не может. А защита — это не только спасать девственниц от драконов.
Он повернул голову в мою сторону, во взгляде проступило уважение.
— Вы правда это понимаете?
— А что, — спросил я сердито, — есть еще на свете, кто это понимает? Тогда почему не вижу Царства Небесного?
Глава 10
В прошлый раз я нарочито огорошил Альбрехта, пусть, гад, знает, что мы всегда в боренье, покой нам только снится, не мир, но меч, а то и топор. Но с того момента я постоянно чувствовал на себе его вопрошающий взгляд.
Сегодня я решил прекратить мучить ожиданием не столько его, как себя, кивком пригласил его в свой шатер и подробно рассказал, как фактически был сброшен, низвергнут с самой высокой точки в Сен-Мари.
Он посмотрел внимательно, просветлел лицом.
— Фух, наконец-то…
— Что? — спросил я свирепо, — Чего?
— Наконец-то, — сказал он счастливо, — вам кто-то дал по голове дубиной. Или подрезал крылья, все равно. Это же просто везение!
Я стиснул челюсти.
— Дорогой друг… если вы еще друг, а не работаете на Мунтвига, объясните свое глыбокомыслие, пока я вас не удушил собственными руками, не передоверив такое счастье палачу!
Он сказал бодро:
— Помните перстень Поликрата?.. Как-то Поли-крат похвастался, что ему везде и во всем везет. Его друг напомнил, что у него есть один могущественный враг, царь далекой страны, которого надо бояться. Но едва он успел договорить, как прибежал гонец и сообщил, что тот царь разбит войсками Поликрата, вот его отрубленная голова… Тогда друг сказал, что флот еще не вернулся с той войны, а сейчас такие штормы, наверняка все корабли потонули… Но только сказал, как трубы возвестили, что корабли невредимыми вошли в гавань. Друг напомнил, что вообще-то на море хозяйничают пираты, но вбежал гонец и сообщил, что страшная буря затопила корабли пиратов все до одного. Друг в ужасе за Поликрата напомнил, что счастье всегда когда-то кончается, лучше вовремя перестраховаться и потерять самому что-то ценное, и тогда По-ликрат, подумав, снял с пальца самый ценный перстень и бросил его в море. Но пока они беседовали дальше, прибежал повар и подал перстень, найденный в пойманной рыбе… И тогда друг в ужасе бежал от Поликрата подальше, чтобы и его не зацепило грядущей бедой.
— Хреновый у Поликрата друг, — сказал я.
— Это намек? — спросил он.
— Как знаете, — ответил я сварливо. — Но я потерял Сен-Мари, но рыба не принесла мне его взад, держа ни в пасти, ни под плавником, ни даже в заднице!
— Можно рассматривать, — сказал он, — что рыба принесла вам Бриттию, а потом принесет Ирам…
Я сказал в негодовании:
— Типун вам во все места! Никаких новых приобретений! Я гуманист и стою на либеральных ценностях!
Он осторожно полюбопытствовал:
— А что это?
— Откуда я знаю, — огрызнулся я. — Был как-то разок в затурканном королевстве с вусмерть зашуган-ным народом, где если не будешь клясться в приверженности либеральным ценностям, то будут смотреть как на весьма опасного человека, с которым лучше не общаться… В общем, хочешь сказать, что малая доза неприятностей сработает как противоядие на будущее? А у меня выработаются антитела? Ну, это такие крохотные демоны, совсем крохотные… Ладно, пока душить не буду. И бить… погожу. Это я к тому, что мы все равно пойдем дальше. А встретим неудачу, сами ей свернем рога и выю. Выя — это тоже вроде бы шея, но потолще и погрязнее.
Он отмахнулся.
— Оставьте выю себе. А вообще-то, ваше высочество…
Я посмотрел по сторонам, потом с подозрением на него.
— Опять шуточки? Здесь никого нет!
— Простите, Ричард, — сказал он и щедро улыбнулся. — Вообще-то, как я уже говорил, я пошел за вами, чтобы посмотреть, как быстро сломите шею. Потом начал предполагать, что иногда что-то и просчитываете… каким-то странным образом. А когда вот уверился в этом… вдруг понял, что я жестоко ошибся, вы ничегошеньки не просчитываете.
— И снова ждете, когда сломлю шею?
Он улыбнулся левой половинкой рта.
— Да, но только очень не хотелось бы… Начала нравиться вся эта безумная затея сделать мир лучше силами одной маленькой группки.
— Не настолько я наивен, — буркнул я.
— Ричард?
— Мы расширяем свою группку, — напомнил я, — орден Марешаля вышел из подполья и развивает кипучую деятельность уже в ряде стран!.. Это настолько могучая сила, что ее, скорее, придется потом сдерживать, чтоб не наломали дров в жажде перестроить мир как можно быстрее!
Он повторил, глядя на меня очень внимательно:
— В Армландии не было никаких орденов, потому плохо представляю, что это такое… Вы говорите, могучая сила?
— Могучайшая, — заверил я. — Это… это как… религия! Религия, что охватывает все королевства и сшивает их в единое пространство!.. Только религия как бы мудра и беззуба, а рыцарский орден — это религия в крепких доспехах, с длинными мечами и несокрушимейшей верой в правоту своей миссии! Великой миссии, дорогой друг.
Он проговорил с сомнением:
— Звучит слишком заманчиво.
— Вы не поверите, — сказал я, — но в руках орденов могут оказываться земли намного более крупные, чем королевства, а воинская мощь вообще…
Он посмотрел с недоверием и даже чуточку испуганно.
— Что с нею?
— Воинская мощь орденов, — сказал я, — будет сокрушать армии королевств играючи. Но главное не
в этом.
— А в чем?
— В королевстве разные люди, — пояснил я. — д орден — это объединение людей, воспламененных одной идеей. И кто против них, если с ними Бог?
— То есть, — уточнил он, — вы?
Дозорные Норберта примчались с донесением, что в нашу сторону по южной дороге двигается большое войско под знаменами сэра Ричарда, однако… тут они сбивались и начинали путано рассказывать, что в арьергарде идут громадные чудовищные тролли, а ведет их тоже, похоже, тролль, только в массивных доспехах с головы до ног, а еще морда почему-то не зеленая.
— Прекрасно! — сказал я, видя, как озабоченные взгляды лордов обратились ко мне. — Как вы видите, весь мир поднялся против чудовищной язвы на теле всего прогрессивного человечества, этого, с позволения сказать, Мунтвига!.. Эту коричневую чуму демократии и гуманизма нужно остановить всеми силами королевств и народов! Даже тролли, как видите, у которых своя жизнь и свои обычаи, ощутили угрозу всему прекрасному и трепетно светлому, потому отдали своих лучших воинов в распоряжение наших полководцев, дабы спасти мир от этого Черного Властелина, именуемого Мунтвигом!
Меревальд спросил пугливо:
— Тролли будут сражаться? На нашей стороне?
— Будут, — подтвердил я. — Они не успели вступить в бой, когда их привели в Вендовер, перемирие Удалось заключить раньше, но здесь они покажут свою звериную доблесть и альмасамцовое мужество в борьбе с препятствиями!
Меревальд отступил и ссутулился, показывая, что он никакое не препятствие, Хродульф тоже счерпа-шился, только Зигмунд Лихтенштейн с братьями, Сулливан и Хенгест смотрят как ни в чем не бывало, дескать, мы сами еще те тролли, что вообще-то верно, и хорошо, что пополнение прибыло.
Вскоре примчался еще гонец с сообщением, что люди Паланта сейчас покажутся на дороге, деликатное напоминание, что желающие встретить могут выдвинуться навстречу, а кому прибывающие неприятны, напротив, могут отойти в сторону по своим якобы делам.
Я вскочил на Зайчика, многие лорды тут же последовали моему примеру, а на дороге заблистали грозные искры на металле, поднялась пыль, потом из нее вынырнули всадники.
Заметив нас, Палант повел войско усиленным маршем — это когда конница вместо обычных пяти миль в час дает на рысях восемь-десять, а кнехты все пять: сейчас можно, впереди отдых…
Вперед вырвался отряд в десяток всадников, почти все армландцы, знакомые лица, во главе Палант. По взмаху его руки остановили коней, а он, соскочив легко, с юношеской грацией, подбежал к Зайчику и преклонил колено, глядя на меня снизу вверх влюбленными глазами.
Когда он явился ко мне впервые, то с гордостью заявил, что сам он из Лонгфельдов, младший сын сэра Гевекса, зовут Палантом, а с ним аж сорок тяжелых всадников, две сотни кнехтов, сотня лучников и тридцать арбалетчиков! А вот сейчас командует ограниченным контингентом войск, что способен на равных вести войну с королевством средних размеров.
Я слез на землю степенно, суетливость в движениях для сюзерена неуместна, поднял его и обнял как старого друга. Он счастливо пискнул в моих руках.
— Палант, — сказал я тепло, — как ты возмужал…
Он смотрел на меня все так же снизу вверх и ответил почти с сочувствием:
