Стивен Эриксон - Пыль Снов
— Нет ответов, — шипела она. — Нет ответов. Нет ответов!
Таксилиан стоял перед огромным троном, тихо бормоча: — Сулькит его переделал, теперь он ждет. Всё ждет. Ничего не понимаю.
Сулькит стоял неподалеку. Тело изменило форму, вытянулось, плечи опустились, рыло стало шире и короче, клыки блестели от масла. Серые глаза рептилии смотрели прямо, не мигая — трутень перестал быть трутнем. Он теперь Часовой Дж’ан, он стоит перед духом. Нелюдской взор невыносим.
Виид шагнул в комнату, остановился. С меча капала бурая жижа, одежда была залита кровью. Лицо было безжизненным. Глаза смотрели слепо. — Привет, старый друг, — сказал он. — Откуда начать?
Дух отпрянул.
Раутос встал перед женой. Еще один вечер в молчании, но на этот раз в воздухе что-то необузданное. Она искала его глазами, лицо было тусклым и непонятно натянутым. — Неужели у тебя нет жалости, муж?
— Жалость, — ответил он, — это все, что у меня есть.
Она отвернулась. — Вижу.
— Ты сдалась давным-давно, — сказал он. — Я никогда не понимал.
— Не все сдаются добровольно, Раутос.
Он внимательно поглядел на нее. — Но в чем ты находила радость, Эски? День за днем, ночь за ночью. В чем было удовольствие от жизни?
— Ты давно перестал искать.
— О чем ты?
— Ты придумал себе хобби. Лишь с ним твои глаза оживали. Моя радость, муж, была в тебе. А потом ты ушел.
Да, он вспомнил. Та ночь, особенная ночь. — Это было неправильно, — сказал он хриплым голосом. — Всё вкладывать в… другого.
То, как она пожала плечами, ужаснуло Раутоса. — Ты был сам не свой? Но, Раутос, это ведь не вся правда? Нельзя ведь попасть под власть того, чего даже не замечаешь.
— Я замечал.
— Но отвернулся от меня. И теперь стоишь здесь, и в сердце — ты сам сказал — нет ничего кроме жалости. Когда-то ты говорил, что любишь меня.
— Когда-то.
— Раутос Хиванар, что за штуки ты выкопал на берегу реки?
— Механизмы. Так я думаю.
— И что в них было такого восхитительного?
— Не знаю. Я не могу понять их назначение, их функцию… но к чему об этом говорить?
— Раутос, слушай. Это всего лишь детали. Машина, какой бы она ни была, для чего бы ни предназначалась — машина сломана.
— Эски, иди спать.
И она ушла. Так закончился последний их настоящий разговор. Он помнил, как сидел, закрыв лицо руками, внешне молчаливый и неподвижный — а внутри захлебывался рыданиями. Да, она была сломана. Он знал. Ни в одной из деталей не было смысла. Что до жалости… ну, как оказалось, к себе он испытывал тоже лишь жалость.
Раутос ощутил касание клинка и, прежде чем обрушилась боль, успел улыбнуться.
Виид встал над трупом, повернул голову к Таксилиану. Миг спустя его внимание переместилось на Вздох. Она стояла на коленях, зажав в руках монеты. — Нет ответов. Нет решений. Они должны быть здесь, в них! Они закрепляют всё — всем это известно! Где же магия?
— Ты имеешь в виду — иллюзия? — Виид ухмыльнулся.
— Лучшего сорта! А теперь вода поднимается… не могу дышать…
— Не нужно было ему тебя принимать, Пернатая Ведьма. Ты же понимаешь, ведь так? Да, все они были ошибками, фрагментами жизней, которые он вобрал в себя, словно вдохнул дым и гарь — но ты была самой худшей. Странник утопил тебя — а потом ушел от твоей души. Не нужно было так делать, ведь ты была слишком могущественной, слишком опасной. Ты сожрала его треклятый глаз.
Голова ведьмы дернулась, лицо перекосила улыбка: — Кровь Старшего! За ним должок!
Виид оглянулся на духа: — Он хотел сделать то же, что некогда сделал К’рул. Но Икарий не Старший Бог. — Он опять глядел на Пернатую. — Он хотел собственных садков, способных поймать его, приковать к месту. Словно это паутина. Ловушка во времени. Ловушка в пространстве.
— Долг за мной! — визжала Пернатая Ведьма.
— Уже нет, — бросил Виид. — Он переходит к Икарию Хищнику жизней.
— Он сломан!
— Да.
— Не моя вина!
— Нет, не твоя. Да, это нечестно. Но на руках его кровь, в сердце его ужас. Кажется, всем нам придется его чем-то поддержать. Или наоборот? Но дух сейчас здесь, с нами. Икарий здесь. Пора умирать, Пернатая. Таксилиан.
— А тебе? — спросил Таксилиан.
Виид улыбнулся: — И мне тоже.
— Почему? Почему сейчас?
— Потому что Хищник оказался там, где должен быть. В нужный момент, в нужном месте. И все мы должны отойти в сторону. — Тут Виид повернулся к духу. — Дж’ан видит лишь тебя, Икарий. Гнездо готово, соки переделаны под твои… вкусы. — Он взмахнул рукой, и на глазах духа Пернатая Ведьма с Таксилианом испарились. — Не думай, что избавился от нас — мы просто внутри, старый друг. Мы пятна на твоей душе.
Дух поглядел вниз, увидел серо-зеленоватую кожу, длинные исцарапанные пальцы. Поднял руки, потрогал лицо, погладил выступающие клыки нижней челюсти. — Что я должен делать?
Но Виид пропал. Икарий остался один.
Часовой Дж’ан, Сулькит, стоял и смотрел на него. Ждал.
Икарий коснулся трона. Машина. Устройство с жилами, артериями, горькими маслами. Связующий времена делатель уверенности.
Ароматы заклубились над ним. Весь город, башня из камня и железа, дрожал.
«Я пробудился. Нет, я… возрожден».
Икарий Хищник жизней шагнул, чтобы занять свой престол.
* * *Берег был изрезанным, он казался соответствующим этому миру — мутная темнота, спуск на пляж, сверху небо, ониксовое, лишенное звезд, но замаранное бурыми облаками — королевство за их спинами манит обещанием чистоты… Но пляж мерцал. Яни Товис спешилась и пошла вперед; сапоги увязали в блестящем песке. Протянула руку — еще не готовая смотреть за пределы береговой линии — и зачерпнула горсть. Холодный, на удивление легкий… она прищурилась…
Не обломки кораллов. Не кусочки камней.
— Кость, — сказал Йедан Дерриг, стоявший в нескольких шагах. — Видишь те палки? По большей части длинные кости. А круглые камни — это…
— Да, — бросила она. — Знаю. — Она отшвырнула костную труху.
— Там, сзади, — продолжал он, — легче. Мы слишком близки…
— Может, помолчишь?
Охваченная непокорностью, она решилась бросить взгляд — и отступила, дыхание со свистом вырвалось между зубов.
Да, море, но поднявшееся подобно стене; его волны катятся, покрывая берег пеной.
Она хмыкнула. Это была не вода. Это был… свет.
Йедан Дерриг сказал сзади: — Возвращается память. Когда они вышли из света, чистота нас ослепила. Мы думали, это благословение, но на деле это оказалось атакой. Закрыв глаза, мы позволили им осуществить предательские замыслы.
— Йедан, эта история мне известна…
— Не так.
Она подавила вздох облегчения, отворачиваясь от широкой стены падающего света, смотря на брата. — О чем ты?
— Дозор служит Берегу особым образом.
— Тогда и я должна обладать особым знанием — ты на это намекаешь, брат?
— Королева — Полутьма, потому что иной она быть не может. Она держит край уходящей ночи. Она — первая защитница против легионов света, готовых разрушить саму тьму. Но мы об этом не просили. Мать Тьма явила снисхождение и, чтобы ознаменовать акт уступки, Полутьма возрождает грань.
— Снова и снова.
Борода Йедана дернулась, челюсти крепко сжались. Лицо его было покрыто кровью. Он покачал головой.
— Ничто не бывает вечным, сестра.
— Неужели мы были такими неискушенными, Йедан? Тогда, в первый раз? Неужели мы были суеверными, невежественными?
Он поднял брови.
Она указала рукой на кипящее Королевство: — Это истинная граница Тюрллана. Ничто иное. Первый Берег — берег между Тьмой и Светом. Мы думали, что родились на берегу — вот здесь — но это не может быть правдой! Берег разрушает — неужели ты не чувствуешь? Откуда бы взяться всем этим костям?
— Да, никакой не дар, — ответил Йедан. — Погляди в воду, сестра. Вглядись в глубину.
Ей не хотелось. Она уже кое-что увидела. — Они не могут тонуть… пусть выглядит так, словно они…
— Ошибаешься. Скажи, почему Лиосан так мало? Почему сила света так слаба во всех иных мирах?
— Иначе мы погибли бы… вообще жизни бы не было!
Он пожал плечами: — У меня нет ответа, сестра. Но думаю, что Мать Тьма и Отец Свет, связав себя узами, связали и свои судьбы. Когда она отвернулась, отвернулся и он. Не было другого выбора — они стали переплетенными силами, совершенными взаимными отражениями. Отец Свет покинул детей своих, они стали потерянным народом — и потерянными они остаются.
Она дрожала. Видения Йедана чудовищны! — Не может быть. Тисте Анди не попали в ловушку, они ушли.
— Нашли путь наружу, да.
— Как?
Он склонил голову к плечу: — Мы, разумеется.
— Что ты говоришь?
— В Полутьме рождена Тень.
— Мне ничего такого не рассказывали! Не верю! Ты говоришь чепуху, Йедан. Тень была бастардом Тьмы и Света, не покорным никому…
