Борис и Ольга Фателевичи - Волчья шкура
Как объяснить, что, оказавшись «на гражданке» без профессии, без связей, без жилья, он мог выбрать только два пути: или к бандитам, или в охрану. На деле, «охрана» оказалась теми же бандитами. Опять следствие… Вспомнил, про дедушку-еврея. Подписку о невыезде дать не успели, зато он успел «дернуть» в Израиль. В то время в Грузии достаточно было до самолета добежать с нужными документами.
Так что ребята вроде неплохие, но условия ужасные. Получает столько же, сколько и на взрывах, но смена — двенадцать часов, неделя в день, неделя в ночь с двумя выходными в месяц. В воздухе плотным облаком стоит взвесь мельчайшей стеклянной пыли, пропитанной испарениями химических реакций. Этим и дышишь. Стеклянные блестки оседают на одежде, собираются в складках кожи. Три дня отработал — изодрал себя до крови. Парни из бригады посоветовали стирать одежду после работы и держать ее отдельно в пакете. Но все равно тело и днем и ночью зудит, чешется, не помогает ни душ, ни жесткая мочалка, хоть весь вечер не выходи из ванной. Ночью не заснешь… Нужно искать новую работу.
Анчар вышел в полночь на заводской двор покурить. Над далеким Тель-Авивом небо было в сполохах от фейерверков, а здесь тишина, темнота, моросит дождик из случайной тучки, машины монотонно гудят в «автомате». Арабы что-то лопочут гортанно и смеются. Мог ли он, потомственный офицер, отличник спецназовец представить, что двухтысячный год встретит на том же заводе, откуда собирался «дернуть» на третий день работы! Кто бы предсказал ему, «крутому» парню, что будет так, не поверил бы.
Ладно, Анчар, сегодня так, а там посмотрим…
*****
Каждый вечер заканчивался чаепитием. Миша очень полюбил медовый торт по рецепту бабушки Рады, но с ним было много возни, поэтому сошлись на рассыпчатом печенье, которое Ира пекла впрок и складывала в жестяную коробку.
Малыш оказался внимательным и вдумчивым, слушателем. Сам он говорил мало: неразвитое небо полугодовалого ребенка не могло справиться со всеми звуками, он быстро начинал путаться и замолкал на полуслове.
Два вечера ушло на историю волчьей шкуры и рождения Миши. Завтра утром он велел ехать в Краматорск на место захоронения воина-шамана. Ира давно привыкла слушаться, теперь это не вызывало в ней чувства безразличия, неловкости, или неприязни. Отрывистые, короткие распоряжения больше походили на приказы, но Ира не обижалась: Мише еще очень трудно выражать мысли словами. А уж о том, чтобы поспорить или отказаться, и речи не было, Мише виднее.
На людях они продолжали игру «молодая счастливая мамочка с деточкой-сыночком на руках», хотя Ира все чаще кряхтела: «Ох, Миша, ну и тяжелый же ты, еще немного — и я тебя с места не сдвину!» И норовила при каждом удобном случае усадить его в коляску. Коляску Миша обожал, с удовольствием устраивался на сиденье. Дома он давно уже сам топал из комнаты в комнату, а Елена Александровна радовалась, что Мишенька пойдет еще до года:
— Подожди, потерпи чуток, наш мальчик вот-вот побежит — не догонишь.
Петровна готова была и в школу отвезти в колясочке свое сокровище!
Но в автобусе с коляской не управиться, поэтому Ире пришлось тяжко.
Утром, выглянув в окно, она объявила: ночью подморозило, одеваемся теплее!
— Л-лишнее это… не л-л-юблю… ты знаеш-ш-шь…
Тут Ира, которая до сих пор оставляла на ночь в Мишиной комнате окно нараспашку, возмутилась:
— Ты что, хочешь, чтобы меня родительских прав лишили? Октябрь на дворе, а дитя в распашонке! Кто же меня умной назовет?
— Пр-ра-ва, ни-кто-о… Ку-утай…
Пассажиры с умилением посматривали на смугло-румяную мамашу с хорошенькой, беленькой малышкой на руках. Мишу часто принимали за девочку.
Всю дорогу по просьбе Миши Ира тихонько нашептывала ему краткую историю развития человечества.
На пустыре строили дом «с выпендрежем»: башенки, балкончики — по всем правилам новых хозяев жизни. Рабочие уже подвели кирпичные стены под крышу.
Ира расстроилась. Был пустырь никому не нужный, люди с роду-веку обходили его стороной, и вот, на тебе… Она топталась с Мишей на руках, пока не заметила старушку, у которой летом воду пила. Микитовна, кажется, так милиционер называл ее.
Микитовна увидела ее раньше. Она вышла покормить кур, а тут «молодычка з дытыною», и долго, прикрыв рукой глаза от солнца, рассматривала их. Ира обрадовалась:
— Здравствуйте, Микитовна!
— Ой, доню, а я, стара, дывлюсь, чи ты, чи ни… Живая, здоровая, та гарна яка! А це ж хто в тэбэ? Донэчка? Красуня!
— Нет, Микитовна, не дочка, сынок у меня, Мишенька…
— Хлопчик, теж гарно… — присмотрелась, видно, разгадала нехитрую женскую загадку: «З того лита, мабудь… Ой, дытыно, дытыно, и нэ побоялась привэсты нэ знамо вид кого…» А вслух сказала:
— Бог дав тоби сыночка за мукы твои… Угу, Мишенька, угу…
Мишенька старательно распустил губы в улыбке, приоткрыв два белых зубка.
— А того, — кивнула на пустырь, — так и нэ знайшлы? От же ж подлюка, от же ж гад!.. Ну, ничого, Бог усэ бачить, поробыться йому!.. Милиция прыходила, були у мэнэ, по пустырю ходылы… А тэпэр, бачиш, и слидов нэ знайдэш, понастройилы, тьфу!..
— Да ладно, нам и так хорошо. Не представляю, как без Миши жила, такая радость… Микитовна, а когда яму под дом копали, ничего необычного в земле не нашли?
— Та що там можэ буты, у зэмли?
— Помните, вы что-то говорили об этом месте, что вроде там черт похоронен. Я-то на историка училась, пришлось из-за Мишеньки отпуск взять, отставать не хочется… Может, найду что интересное, а в университете зачтут.
— Да булы якись желэзякы. Зараз запытаю.
Она резво побежала к стройке. Ирина, спотыкаясь, пошла следом.
— Эй, Василь! Училка будущая по истории интэрэсуеться. Може, що цикавэ знайшлы, як копалы?
Рабочий с удовольствием разогнулся, радуясь передышке.
— Та усе, що було, повыкыдувалы.
— И горшок?
— Ни, у горшку мы алебастр замешуваем. И выкынуть потом нэ жалко.
Ирина прижала к себе Мишу, похлопала его по спинке, скрывая радость:
— А можно посмотреть?
— Дывысь, нэ жалко, за цэ грошей нэ трэба.
В черном с белыми потеками «горшке» Ирина сразу узнала рогатый шлем.
— Отдайте мне, дядечка. Если для учебы не пригодится, под горшок малышу приспособлю. Ни у кого такого не будет.
Василь удивленно посмотрел на молодую женщину.
— Та вин же ж тяжеленный, з чугуну, мабудь, як попрэшь с дытыною на руках?
Микитовна дернула его за рукав:
— Отдай, Васылю, нэ обижай молодыцю, йий и так прийшлось, ох, горэ, горэ…
— Ну, ладно, мэни нэ жалко… А магарыч? Бэз магарыча нэ можно, щоб дытына мымо горшка нэ робыла…
Сейчас шлем, отмытый от алебастра, стоял посреди стола. Чистить его до блеска Миша запретил:
— В багаж-же пойдет, чтоб тамож-жня не заметила.
— Какая таможня? Какой багаж? Мы что, едем куда?
Дитя криво усмехнулось, на щечке появилась ямочка:
— Истор-рик… Ал-лл-хеолог… — со сложными словами он еще не справлялся. Ткнул пальчиком в фотографию шкуры. — Не догадалась по стор-ронам света пр-ровер-рить? Куда мор-рда волка смотр-рит?
— На юго-восток…
— И что у нас там, на юго-востоке?
— Черное море…
— А дальше?
— Турция.
— А за Тур-рцией?
— Не знаю, Африка, наверное…
— Сама ты Афр-рика… Ер-р-русалим, знаешь такой?
Ира кивнула.
— Завтра едем в Донецк, в Евр-рейское агенство, оттуда в ОВИР заказывать паспорт, и начинай пр-родавать гараж-ж, маш-шину, квар-ртиру. Деньги нам на Святой Земле по-на-до-бят-ся. А сейчас собирай все документы. У тебя же мама евр-рейка, значит, и ты тоже.
— Да как же, Миша? Украинка я…
— Это здесь ты укр-раинка. А там в самый раз, по закону, Галаха называется. И я еврей.
Ира вышла из кухни и не услышала, как Миша пробормотал ей в след:
— Евр-рейка… Ты такая же евр-рейка, как и укр-раинка. Кетка ты. А я евр-рей.
И принялся взахлеб смеяться, не мог остановиться, пока не закашлялся:
— Я еврей, я еврей…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
«Зной-зной, зной-зной».
Предводитель отряда не заметил, как с размеренного «раз-два, раз-два» перешел на повторение жгуче-злобного короткого слова. Кроме него, не осталось в голове ни мыслей, ни чувств.
Палештим — народ моря. Тяжко его сынам приходится на берегу. И с каждым шагом, отдаляющим их от морского прибоя, все сильнее угнетает то, что привычно для других народов.
Нет, солнце, горячий, сухой воздух, пыльные дороги не для них. Глупо, обливаясь потом, мелко перебирать ногами вместо того, чтобы расставив их пошире, крепко упереться в надежную палубу и вместе с судном покачиваться в вечном ритме моря. Оно само вынесет, куда надо, того, кто умеет с ним договориться.
