Борис и Ольга Фателевичи - Волчья шкура
Обзор книги Борис и Ольга Фателевичи - Волчья шкура
Борис и Ольга Фателевичи
Волчья шкура
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Переборов тугое злорадство дверной пружины, Ира выскочила из кошачьей вони парадного. Над пластами грязного снега, как застиранная простыня, нависло мокрое небо. Хозяйские галоши, давно отжившие свой век, захлюпали по замусоренным лужицам. В животе опять забурлило, а впереди еще не меньше десяти метров скользкой, коварной тропинки. Черт! Знала ведь, идиотка, что пить нельзя, первый раз, что ли? Быстрее! Быстрее! Только бы успеть…
Вот и черные промерзшие доски общего сортира. Слава Богу, никого нет. Успела… Кажется… Ой-ой! От приступа паники лоб покрылся испариной. Девушка задержала дыхание — может, обойдется — и осторожно, стараясь не касаться загаженных и захарканных стен, завернула подол ночнушки вместе с полами недорогого провинциального пальто.
Среди желтых наледей и испражнений, обрывков бумаги в пятнах дерьма и мерзлых комков бордовой ваты поспешно, но тщательно выбрала относительно безопасные места, утвердила галоши. Все еще не дыша, присела над оплывшей дырой. Медленно-медленно выдохнула…
Шифоновый лоскуток нежно-кремового цвета намертво вмерз в грязный лед. Ира улыбнулась: вовремя Галке платье закончила! Всего на четыре вечера работы, а деньги неплохие…
Из-за замерзших наплывов дерьма и мочи перекошенная дверь не закрывалась до конца. В широкую щель были видны останки старого «Москвича», угол перестроенного под отдельные квартиры барака, не убранная с осени куча веток. Дальше за серым глухим забором «почтового ящика» все размывалось в тумане вековечных испарений построенного на болотах города.
Ира скривилась. Град Петров — город Ленина, северная столица великой державы, чего только ни придумают, чтобы мозги задурить! Невский, Зимний, Адмиралтейство… — там припудренное лицо. А здесь сроду не мытая задница… Ох, не надо было пить, так нет же, захотела, дура, чтоб наверняка… А Галку-то, как на дрожжах разносит, нужно бы талию завысить. Если так пойдет, невеста в двери не пролезет. Хорошо, хоть кремовое сообразила шить. Везет же сучкам! А мне, как кто пошептал. Стыд, никто не поверит: последняя девица империи… Да уж, какая империя, такая и девица.
Вчера вечером в общаге азартно скрипели кроватные сетки, чьи-то колени глухо бились о стену, с притворным смущением вскрикивали и хихикали девчонки. В красном свете обогревателя по потолку метались бесформенные тени. Противно пахло кислятиной дешевого вина и теплым винегретом. Неуютная, безликая комната стала душно-жарким пристанищем безрассудной, нетерпеливой похоти. Лысеющий третьекурсник притиснул Иру к подушке. Она не сопротивлялась: а вдруг сегодня повезет, вон, как, родимый, сопит. Может, подстегнуть трудягу? С усилием освободила правую руку, нашарила на столе стакан с вином. От скуки отхлебнула пару раз. Ведь знала же, что нельзя: наутро понос обеспечен! Протянула парню. Он втянул содержимое стакана, выдохнул, нетерпеливо и грубо полез под блузку, сломал застежку итальянского бюстгальтера и уснул.
Все студенческие вечеринки заканчивались одинаково. И эта не стала исключением. Ира немного побарахталась под безымянным соней, чтобы убедиться, что вместе они уже сделали все, что могли, выбралась сначала из-под него, затем из комнаты.
Потом было метро с мягким креозотовым сквознячком в лицо, надоевшая электричка, разболтанный, исцарапанный автобус, и темные улицы окраины… Расстроенная, с промокшими ногами и привычной, как безденежье, и столь же постылой девственностью добралась до кишащей тараканами комнатушки, которую, на зависть однокурсницам, очень дешево снимала уже третий год.
Ира горестно вздохнула. Привычно удерживая равновесие, левым локтем прижала комок одежек, правой рукой потянула из кармана газету. Эту нехитрую науку она освоила в первую же неделю самостоятельной жизни в Питере, но закреплять навыки приходилось каждый день. Все этапы требовали сноровки и сосредоточенного внимания, особенно зимой, когда голую задницу прихватывало стылой сыростью. В устойчивой, но страшно неудобной позе начала медленно рвать бумагу. Газетный листок был сухим и шершавым на ощупь. Прямо, как волчья шкура из запасников Эрмитажа.
На прошлой неделе три часа анализировали этот странный артефакт. Парни, борясь со скукой, выдавали глупейшие гипотезы, щедро и невпопад приплетая происки инопланетян и загадки загробного мира. Девчонки открыто перебрасывались записочками. Доцент Каверзнева, сама чуть не зевая, делала вид, что пытается разжечь интерес молодежи к пыльному хламу и украдкой поглядывала на часы. Дура, что ли эта Каверзнева? Лучшие головы отечественной истории и археологии уже плеши заработали на этой шкуре, а ей все неймется. Странная старая волчья шкура…
Кровь отлила от лица. Кожу на висках потянуло к затылку. В глазах на секунду даже потемнело. Вот ОНО! Вот ее шанс! Как же сразу не догадалась?! Это же так просто…
От нахлынувшего нетерпения заторопилась и чуть не растянулась на скользкой мерзости. Ничего, ничего, теперь у нее есть ДЕЛО! Она всем покажет! Теперь есть шкура, древняя волчья шкура. Загадочный артефакт, никому не нужный хлам.
— Дывысь, Мыколо! Кажись, ще однэ лицо з кавказськой национальнистю…
Что-то твердое неприятно уперлось Ире в бок. Она открыла глаза. Поезд стоял. Лампы заливали вагон ярким светом. Девушка обернулась и наткнулась взглядом на лоснящееся свиное рыло под милицейской фуражкой. В хмельных глазках невероятным образом смешались наглость и умиление.
— Ваши документы, хражда-а-а-аночка!
Ударило запахом лука и свежего самогона.
Ира окончательно проснулась, когда поняла, что мент-боров бесцеремонно тычет в ее бедро пальцем — фу, пакость! Маленький, будто игрушечный, автомат, чтобы не мешал, этот гад небрежно положил ей на ноги. Невыносимо противно было смотреть на короткопалые ручки, поросшие рыжим пухом, на засаленные обшлага мундира, и девушка перевела глаза на напарника «борова».
Второй мент, бледный лейтенант в очках, неприязненно и настороженно косился то на товарища, то на автомат, но молчал. Поня-я-ятно…
Нашарить под подушкой сумку и вытащить из нее паспорт — пара секунд. Девушка привыкла, что ее внешность вызывает повышенный интерес у российской милиции, поэтому паспорт предусмотрительно клала в отдельный кармашек. Теперь вот и родные хохлы не признают за свою.
Смуглая кожа, черные, жесткие волосы, узкое с чуть удлиненным подбородком лицо, прямой, тонкий нос, огромные темно-карие глаза — чеченка. Или гречанка. А может, еврейка? Черт поймет! Одним словом, — кавказская национальность, лучше не придумаешь. И невдомек служивым, что именно такие тонкие, чуть вогнутые лица можно увидеть на старинных лубках и древних православных иконах.
— Та-а-ак, Коваленко Ирина Анатольевна, город Славянск, справка о временной регистрации — Ленинград.
Мордатый с усилием поднял брови. Ира привычно пробормотала на одном выдохе, не отводя дерзких глаз от мутного, неверного взгляда свинорылого:
— Справка о временной регистрации. В институт поступила до распада Союза.
Старшина вернул паспорт, подхватил автомат и, пошатываясь, будто вагон качало, двинулся за лейтенантом.
В купе было душно. Казалось, вся невидимая железнодорожная мерзость: вонь от немытых тел и носков, запахи туалета, дым из прокуренного тамбура — заполонила вагон от пола до потолка.
Ира равнодушно посмотрела в ночное окно, взгляд скользнул вниз, на занавески. Сквозь белое, не первой свежести полотно просвечивали бледно-бледно голубые терриконы и надпись: «ССАБНОД». Зевнув, отметила: «Красота неземная, голубое на белом… Может, сшить что-нибудь такое…»
Вагон дернулся, поезд тронулся, лампы погасли. Веки дремотно прикрылись. Спать… Но с началом движения что-то колыхнулось в душе девушки, поднимая волну радостного ожидания. Ожидания открытия. Вот уже полгода она жила в предвкушении чуда и делала все возможное и невозможное для его приближения. Забросила шитье — плевать на безденежье, — чуть не завалила сессию, тоже плевать. Даже главная беда — неподдающаяся девственность — впервые за последние годы потускнела и отошла на второй, нет, на третий план. Сейчас не до этого.
Все время, все силы были отданы разгадке волчьей шкуры. Ирина в сотый раз представила себя за кафедрой в огромной аудитории. Она имела на это право.
Да, имела! И бороться будет за него до смерти, понятно, что не своей! Глотку перегрызет старперам, если они налетят на нее пыльной сворой. Ирина перевернула горы ветхих рукописей, бредовых рефератов, самоуверенных, высосанных из пальца диссертаций, напыщенных докладов прежде, чем решилась прийти к Каверзневой с тонкой тетрадкой. Какой наивной и доверчивой была она тогда! Ей казалось, что доцентша разрыдается от удовольствия и умиления, прижмет умницу-студентку к тощей груди, и вознесутся они к сияющим, не запятнанным житейскими дрязгами вершинам совершенной мудрости и абсолютного знания.
