Аарон Дембски-Боуден - Хельсрич
— Горстка врагов ничего не изменит, — возразил полковник. — Мы все видели, как упали ”Помыслы”. Немногие из его команды переживут такое.
— Сэр, я прежде сражался с зелёнокожими, — прервал его майор Райкен. — Они крепче шкуры болотной ящерицы. Почти непробиваемы. Уверен, будет достаточно выживших.
— Отправьте титан, — комиссар Фальков улыбнулся без всякого намёка на юмор, и на комнату опустилась тишина. — Это не шутка. Пошлите титан испепелить обломки. Воодушевите людей. Дайте им безоговорочную победу, прежде чем начнётся настоящая битва. Боевой дух в Стальном легионе в лучшем случае посредственный. Он ещё ниже у добровольцев ополчения и едва присутствует у призывников. Поэтому отправьте титан. Нам нужна в первая кровь на этой войне.
— По крайней мере, пошлите истребители Барасата просканировать обломки на наличие выживших, — добавила Тиро, — прежде чем мы пошлём какие либо войска за пределы города.
В течение всего спора Гримальд молчал. Именно его безмолвие убило все разговоры и присутствовавшие повернулись к капеллану.
Рыцарь поднялся на ноги. Несмотря на неспешность движения, его доспех тихо заурчал.
— Комиссар прав, — произнёс он. — Хельсричу нужна безоговорочная победа. Польза для боевого духа человеческих войск будет существенной.
Саррен сглотнул. Никому за столом не понравилось, что Гримальд указал на разницу в происхождении между людьми и генетически изменёнными астартес.
— Пришло время моим рыцарям выйти на поле боя, — продолжил реклюзиарх, его глубокий, мягкий голос вырывался из шлема-черепа подобно механическому рыку. — Людям нужна первая кровь, но мои воины жаждут её. Мы дадим вам вашу победу.
— Скольких из астартес вы возьмёте? — Спросил Саррен после нескольких секунд размышлений.
— Всех.
Полковник побледнел. — Но ведь наверняка вам не…
— Конечно нет. Но это для впечатления. Вам необходима эффектная демонстрация имперской мощи. Я предоставлю её.
— Мы можем сделать даже лучше, — произнесла Кирия. — Если ваши воины достаточно долго простоят в боевом порядке, прежде чем покинут город, чтобы мы организовали прямую пикт-передачу на все зрительные терминалы Хельсрича… — она замолчала и довольно улыбнулась, улыбка ей шла.
Фальков ударил кулаком по столу. — Так начнём же. Первый удар чёрных рыцарей! — он улыбнулся тонкой неприятной улыбкой. — Если это не разожжёт пламя в сердцах всех людей, то ничто не разожжёт.
Приам повернул клинок, расширяя рану, прежде чем выдернуть меч. Зловонная кровь хлынула из груди существа и ксенос умер, царапая доспех рыцаря грязными когтями.
По всему разбитому кораблю, комната за комнатой, коридор за коридором, Храмовники охотились на тварей во имя очищения от скверны.
— Это не смешно, — прошептал он в вокс.
Полученный ответ был приглушён глухим лязгом ударившегося друг об друга оружия. Артарион был где-то позади.
— Назад, чтоб тебя.
Приам почувствовал, что вскоре его ждёт очередная лекция о тщеславии. И пошёл вперед, держа наготове любимый меч и продвигаясь во тьму, которую легко пронзал его превосходный красный визор.
Подобно паразитам орки разбежались по туннелям упавшего судна, выскакивали из засад со своим грубым оружием в руках и хрюкали свои поросячьи боевые кличи. Презрение жгло язык Приама. Они были выше этого. Они Чёрные Храмовники, и боевой дух скулящих людишек не их забота.
Гримальд слишком много времени проводил среди смертных. Реклюзиарх и думать стал, как они. Приам исходил желчью, когда стоял в строю, а парящие вокруг пикт-дроны снимали рыцарей, а сейчас его так же раздражала охота на немногочисленных выживших. Это было недостойно их — всех их. Это работа для Имперской гвардии. Возможно, даже ополчения.
— Мы первыми пустим кровь, — сказал им Гримальд, словно это имело значение — словно это могло повлиять на исход всей битвы. — Присоединяйтесь ко мне братья. Присоединяйтесь, чтобы избавиться от мерзкого оцепенения, которое сковало наши кости и утолить жажду крови святой резнёй.
Остальные, кто выстроился ради смертных в нелепые шеренги, ликовали. Они ликовали.
Приам молчал и сглатывал желчь в горле. В тот миг он отчётливо понял, что не похож на остальных братьев. Они хотели немедленно пролить кровь, словно этот жалкий поступок имел значение.
Воины, которые называли его тщеславным, не видели истину: слава не могла быть напрасной. Он не был безрассудным, а просто считал, что мастерство проведёт его через любое испытание, как великого Сигизмунда — первого Высшего маршала Чёрных Храмовников. Разве это слабость? Разве не правильно взять себе в пример ярость основателя ордена и любимого сына Рогала Дорна? Как можно было так считать, когда деяния и триумфы Приама уже возносили его над братьями?
Движение впереди.
Приам прищурился, наводя взглядом захваты целеуказателей на грубые очертания, столпившиеся во тьме широкого неосвещённого коридора.
Трое зелёнокожих — их инопланетная плоть источала масляную грибковую вонь, которая достигла рыцаря ещё за дюжину метров. Они спрятались в детской засаде и полагали, что их не видно за упавшими балками и полуразрушенной дверью переборки.
Приам слышал, как они переговаривались друг с другом на том, что считалось шёпотом в их грязном языке.
Это всё на что они способны. Это их искусная засада на воина, созданного подобным Императору. Рыцарь шёпотом выругался, слова не покинули его шлем, и бросился в атаку.
Артарион облизнул стальные зубы. Я услышал это, несмотря на то, что он был в шлеме.
— Приам? — спросил он. Вокс ответил тишиной.
В отличие от мечника, я был не один. Я шёл с Артарионом, и мы прорубали себе путь сквозь машинное отделение. Сопротивление было слабым. Большую часть пути мы пинками убирали с дороги трупы орков или забивали одиноких отставших тварей.
Большинство моих Храмовников рассредоточились по пустошам на ”Носорогах” и ”Лэндрейдерах” и выслеживали переживших кораблекрушение и пытавшихся скрыться в дебрях. Я отдал им приказ и отправил на охоту. Лучше перебить зелёнокожих сейчас, пока они не зализали раны и не присоединились к своим жестоким сородичам после начала настоящего вторжения. Для зачистки сбитого крейсера я взял с собой лишь несколько воинов.
— Оставь его, — сказал я Артариону. — Позволь ему поохотиться. Сейчас ему надо побыть одному.
Артарион взял паузу перед ответом. Я достаточно хорошо его знал и понял, что он нахмурился.
— Ему нужна дисциплина.
— Ему нужно наше доверие, — моя интонация пресекла дальнейшие препирательства.
Корабль разбился вдребезги. Неровный пол раскололся или погнулся при падении. Мы повернули за угол и, лязгая сапогами по покатой палубе, вошли в камеру охлаждения плазменного генератора. Большую часть огромной, как главный зал кафедрального собора, камеры занимала цилиндрическая металлическая ниша, в которую поместили загадочные капризные механизмы, используемые для охлаждения двигателей корабля.
Я не видел ничего живого. Я не слышал ничего живого. И всё же…
— Чую свежую кровь, — сказал я по воксу Артариону, — выживший, истекает кровью. Я указал крозиусом на огромную башню хладагента. Нажал руну активации и молнии вспыхнули на булаве. — Там затаился чужой.
Впрочем, его едва ли можно было назвать живым. Его завалило обломками, они пробили ему живот и прибили к полу. Когда мы приблизились, он пролаял команду на примитивном готике. Судя по луже остывающей крови, которая растеклась из разбитого тела, жизнь орка измерялась несколькими минутами. Свирепые красные глаза впились в нас взглядом. Свиноподобная рожа скривилась в гневном оскале.
Артарион поднял цепной меч, запуская мотор. Режущие воздух зубья завыли.
— Нет.
Артарион застыл. Сначала мой брат-рыцарь решил, что ослышался. Он покосился на меня.
— Что ты сказал?
— Я сказал… — произнося ответ, я подходил ближе к умирающему чужаку, смотря на него сквозь череполикую маску, — …нет.
Артарион опустил меч. Зубья неохотно остановились.
— Они всегда кажутся такими невосприимчивыми к боли, — я почувствовал, как мой голос снизился до шёпота. И наступил ногой на кровоточащую грудь твари. Орк лязгнул зубами, выплёвывая из разорванных лёгких кровь.
Наверняка Артарион заметил в моём голосе веселье. — Но нет. Брат, посмотри в его глаза.
Артарион подчинился. Я понял по его нерешительности, что он не заметил того, что видел я. Он посмотрел вниз и узрел лишь бессильный гнев.
— Я вижу ярость, — сказал мне он. — Отчаяние. Даже не ненависть. Только гнев.
— Тогда смотри внимательней, — я надавил ногой. Рёбра трескались одно за другим со звуком ломающихся сухих веток. Из лёгких орка донеслись бормотание и рык.
