Елизавета Дворецкая - Стоячие камни, кн. 1: Квиттинская ведьма
– Нет, стойте! – Опомнившись, Ингвильда бросилась вперед. – Прекратите! Вильмунд! Опомнись! Не сейчас! Уймись, или ты от меня больше ни одного слова в жизни не услышишь, клянусь богиней Фригг!
Вильмунд поднялся на ноги, закусив губу и сжимая ладонью запястье другой руки. Его глаза горели таким бешенством, какое Ингвильда видела один раз в жизни – в лице берсерка* Гроди Снежной Бороды. Она снова встала между ним и Хродмаром, и теперь ему уже не удалось бы ее отодвинуть.
– Мало чести… – задыхаясь, выговорил Вильмунд, минуя взглядом Ингвильду и с ненавистью глядя на Хродмара. – Потом скажут… Потом, когда ты окрепнешь и возьмешь свое оружие…
– В любой день, когда ты посчитаешь нужным, – ответил Хродмар, и его дыхание тоже прерывалось: он был еще слишком слаб. – Моим врагам не приходится долго меня искать. А когда найдут, многие начинают жалеть об этом.
– Полгода тебе хватит?
– Да, через полгода никто не упрекнет тебя в том, что ты бился с больным, – согласился Хродмар. – Мы встретимся с тобой в первый день праздников Середины Зимы. Назови место.
– Здесь. – Вильмунд криво усмехнулся и сплюнул на песок. – Зачем искать другое?
– Один и Тор пусть будут свидетелями. – Хродмар вынул из-под рубахи маленький серебряный молоточек-торсхаммер, один из тех амулетов, какие носят на груди все мужчины племени фьяллей. – Если только я буду жив и вправе распоряжаться собой – я буду здесь.
– Клянусь Одноруким Асом – тебе не придется ждать меня! – Вильмунд в свою очередь показал свой, квиттинский амулет – серебряную руку Тюра.
Ингвильда молчала, не вмешиваясь больше.
Вильмунд ушел в усадьбу, широко шагая и не оглядываясь. Но его гнев и досада остались: они так и висели над берегом.
Хродмар снова сел на бревно, глубоко вдохнул.
– До чего же хорошо, что опять не больно дышать! – тихо сказал он. – Когда я там валялся, мне казалось, что вместо воздуха я вдыхаю кипящую смолу… А что этот Фрейр меча так на меня набросился? – помолчав, спросил Хродмар. – Он кидается на всех гостей твоего отца, или это я так ему не понравился?
Ингвильда села рядом с ним и вздохнула. До Середины Зимы еще далеко, но боги были призваны в свидетели клятвы, и через полгода Вильмунд и Хродмар сойдутся в поединке. Из-за чего, кому это нужно? Ах, отчего Стюрмир конунг не забрал своего наследника еще после Праздника Дис*, когда сам был здесь, и не отправил в летний поход куда-нибудь к бьяррам?
– Значит, это я так ему не понравился. – Хродмар сделал вывод из ее молчания. – Он твой жених? Почему ты мне не сказала?
– Он вовсе мне не жених! – горячо воскликнула Ингвильда и сама вдруг устыдилась своей горячности. – Вовсе нет! – тихо добавила она.
– Тогда какое право он…
Хродмар вдруг запнулся, словно о чем-то вспомнил. Постепенно до него доходило все то, что ему высказал Вильмунд и чего он в горячке ссоры не заметил сразу. Оглянувшись, он взял с земли блюдо с медвежьими ребрами, с небрежностью богатого человека выкинул дорогое угощение на землю, перевернул блюдо и заглянул в его гладко отполированное светлое дно. Ингвильда ахнула, схватила его за руки, стараясь помешать, но было уже поздно. Он уже все увидел.
Некоторое время Хродмар внимательно разглядывал свое лицо. Потом он выпустил из рук блюдо, и оно мягко упало на песок. Отвернувшись, Хродмар медленно опустился на землю, словно у него больше не было сил стоять. Потом он закрыл лицо руками. Ингвильда вспомнила слова Модольва: «Ведь он самый красивый парень во всем Фьялленланде». Был. Должно быть, самому Хродмару это небезразлично.
А Хродмар лег на землю, опустил голову на руки, как будто ему было противно смотреть на свет. Даже его затылок и спина выражали такое болезненное отчаянье, что сердце Ингвильды перевернулось от жалости.
– Хродмар! – Она села рядом с ним и положила руку ему на спину, потом погладила по волосам. Волосы, отмытые после болезни, были очень красивы и свивались в мягкие колечки на концах. Хродмар не пошевелился. – Хродмар, перестань! – умоляюще заговорила Ингвильда. – Не слушай Вильмунда. Он дурак! – решительно добавила она, всей душой негодуя на товарища своего детства.
– Нет, он все правильно сказал, – глухо выговорил Хродмар, не оборачиваясь. – Я похож на старого тролля. Я не подумал… Я был так рад, что выжил… Но что я выжил таким … Что это… Это останется навсегда?
– Нет, – слабо возразила Ингвильда, не слишком веря своим словам. – Со временем… Кожа снова станет почти белой, как раньше, а эти рубцы немного сгладятся… Будет не так заметно… – сказала она, не отваживаясь на прямую ложь.
– Значит, это навсегда, – сказал Хродмар, по-прежнему не поворачиваясь. – Раньше меня звали Хродмар Щеголь. Теперь меня будут звать Хродмар Рябой. Или Хродмар Тролль.
Он глухо вздохнул, и этот вздох был похож на стон. Он понимал, что мужчине не годится так много значения придавать своей красоте, но смириться с тем, что отныне у тебя будет такое лицо, было нелегко. Сейчас Хродмару казалось, что он никогда не наберется мужества повернуться к свету, никогда больше не сможет радоваться жизни или хотя бы прямо смотреть на людей. С таким лицом среди людей не место. С таким лицом следует жить в троллиных подземельях.
– Хродмар! – Ингвильда снова погладила его по спине, как ребенка, который упал и ушибся. Голос ее был таким жалобным, как будто это она больна и просит о помощи. – Лицо – это ерунда. Вот у нас в Кремнистом Склоне есть один человек, Ульв Однорукий, пастух. Он еще молодым так сильно обжегся на пожаре, что ему отняли кисть правой руки. И ничего! Он приспособился все делать одной рукой и остался таким же веселым, и все девушки его обожали! Он женился потом на Ауд, она очень красивая. У нее все руки-ноги целы, и приданое было неплохое, то есть она вполне могла выбрать здорового парня. А выбрала Ульва и вовсе не считала, что ее муж чем-то хуже других. Я сама все это знаю, потому и говорю.
Но Хродмар, похоже, ее не слушал – история незнакомого пастуха не могла его утешить.
– Ты смела, как валькирия, – отозвался он. – И как ты могла столько времени сидеть рядом со мной, смотреть на меня и не убежала прочь от страха!
– А почему это я должна была убежать? – неожиданно возмутилась Ингвильда. – Я не трусиха. Конечно, теперь никто не скажет, что ты хорош собой, как сам Бальдр*, но мужчине вовсе не обязательно быть красивым. Доблесть мужчины совсем не в красоте. И мне казалось, что ты сам должен об этом знать!
Теперь она говорила от всей души. Когда Хродмар шагнул навстречу Вильмунду, хотя сам едва держался на ногах от слабости, в ней что-то сдвинулось так сильно и решительно, что обратной дороги этому чувству уже не было. Вся его фигура была полна той гордой внутренней силы, которая превыше любого недуга, уродства, даже увечья. Все ее накопленные за эти дни впечатления о Хродмаре получили завершение и вошли в ее сердце как нечто цельное, новое, изменяющее душу. Его ужасное лицо внезапно осветилось в ее глазах ярким негасимым светом. Хродмар словно стал частью ее самой, и ей была не нужна его красота.
Хродмар медленно повернулся, приподнялся на локтях и сел. У Ингвильды немного отлегло от сердца.
Он смотрел в море, словно не решался взглянуть на нее. Море все так же улыбалось, равнодушное к человеческим бедам и разочарованиям, гордое лишь собственной красотой и силой.
– Да, – наконец сказал Хродмар. – Я об этом знаю. И теперь мне придется привыкнуть к мысли, что самым красивым во мне будет мой меч. К моей Грозе Щитов, слава Тору, не пристает зараза. Но ваш визгливый молодой конунг прав – теперь меня полюбит разве что троллиха!
Ингвильда передвинулась и села так, чтобы видеть его лицо. Хродмар бросил на нее беглый взгляд и снова отвел глаза. Ему было стыдно, что еще сегодня утром он мог мечтать о любви такой красивой девушки.
– Вильмунд наговорил глупостей, а ты повторяешь! – с упреком сказала Ингвильда. – Только глупые женщины ищут красивых мужчин. Умные женщины ценят силу, великодушие, достоинство. А тебе разве нужна любовь глупых женщин?
Хродмар снова поднял на нее глаза и теперь смотрел долго. Его лицо чуть-чуть смягчилось. После своей болезни он доверял Ингвильде, как самой богине Фригг, и сейчас не мог ей не поверить.
Ингвильда сама взяла его за руку и сжала ее обеими руками.
– Да, – тихо сказал он. – Наверное, ты права. Любовь глупых женщин мне не нужна. И я сейчас подумал – а может, мне хватит любви одной-единственной женщины? Такой, как ты.
Когда начало темнеть, Гримкель Черная Борода оставил свое почетное место напротив хозяйского и вышел из дома. От крепкого пива фру Альмвейги его чуть пошатывало, но зато вечерний воздух казался необычайно теплым и душистым, ветер с моря пел приветливую песню. С пригорка, на котором стояла усадьба, было видно множество костров, разложенных окрестными жителями в честь Высокого Солнца. Где-то за перелеском пели и смеялись.
