Дэн Абнетт - Лучшее из "Молот и Болтер"
Гургес рухнул с сожженной верхней половиной черепа. Песне это было безразлично. Она продолжала реветь с неослабевающим ликованием. Корвус выстрелил еще шесть раз, и от каждого падал один из членов хора. Он остановился. Песня была не чарами и не механизмом. Это была чума, и убийство отдельных ее переносчиков было бесполезным, даже хуже того. Расходовалось драгоценное время, которое можно было потратить на действия, способные принести результат.
Он выбежал из ложи. Швейцары в вестибюле стали частью хора, и песня преследовала Корвуса, пока он грохотал по мраморным ступеням на мецианин[3], а затем на нижний этаж. Фойе, столь же громадное как концертный зал, вело в Великую галерею искусств. Сводчатое помещение тянулось на целый километр до самого выхода из дворца. С занимавших все пространство от пола до потолка мозаичных витражей на бронзовые изваяния героев взирали примархи. Бессчетные воители попирали ногами врагов Империума, втаптывая их разорванные агонизирующие тела в пьедесталы. Однако галерея более не была торжеством искусства и великолепия. Она превратилась в гортань, и за Корвусом завывала песня. Хотя мелодия и была ему чужда, он чувствовал силу музыки, которая, будучи нематериальной, толкала его с силой урагана. Под ногами струился свет, от которого горло наполнялось едкой желчью.
Он вырвался из огромных дверей на площадь. И, пошатнувшись, замер в ужасе.
Концерт транслировался.
Палестрина, столица Лигеты с тридцатимиллионным населением, кричала. Ее били судороги.
Вечернее сияние города были запятнано не-светом Хаоса. На площади, на улицах, в окнах изящных блистающих башен Палестрины — везде стояли люди, певшие о своей смерти. Дороги превратились в кошмарную мешанину пылающих обломков: одержимые искусством водители врезались друг в друга. Оставшиеся в живых жертвы столкновений пели вместо того, чтобы кричать напоследок. Повсюду к небу возносилось хоровое пение, а небо отвечало огнем и громом. На западе между башнями вспыхивал и грохотал горизонт и расцветали огненные сферы. Корвус осознал, что смотрит на космопорт и видит разрушения, вызванные тем, что все садящиеся и взлетающие корабли внезапно напрочь лишились управления.
Над головой раздался оглушительный рев, и появился низко летящий обезумевший грузовой транспорт с пылающими синевой двигателями. Он врезался в стену башни на расстоянии нескольких кварталов. Корабль взорвался, заполнив небо светом и звуком собственной гибели. Корвус бросился наземь, когда в стороны понеслась волна осколков размером с метеоры, при столкновении оставлявших воронки на улице, в камне и плоти. Башня рухнула с неторопливой величественностью, завалившись на соседние и начав торжество разрушения, напоминавшее падающие кости домино. Стремительно взметнулось удушливое облако пыли. Оно накрыло Корвуса, скрыв зрелище умирающего города, однако песнопение продолжалось.
Он закашлялся, давясь заполнившим горло и легкие песком, пошатнулся, но снова начал двигаться. Хотя видимость и снизилась до нескольких метров, а глаза слезились и болели, он чувствовал, что снова может отчетливо видеть. Скрыв от его взгляда гибель города, пыль как будто разрушила чары. Палестрина была потеряна, однако это не освобождало его от долга перед Императором — на это была способна лишь смерть. Пока он дышит, он должен сражаться за Лигету и спасти все, что в его силах.
Нужно было найти место, куда еще не добралась песня, и людей, не слушавших ее и незатронутых чумой. Там можно будет организовать оборону, возможно даже контрнаступление, пусть это и станет всего лишь очищением выжженной земли. Это будет славный поступок. Но в первую очередь — возможность перегруппироваться. Убежище. Он надеялся, что знает, куда идти.
Он выискивал дорогу вокруг серого чистилища площади, прижав ладонь ко рту и стараясь не выкашлять легкие. Чтобы добраться до дальнего края Дворца культуры у него ушел почти час. К этому времени большая часть пыли осела, к тому же его дополнительно прикрыла громада здания. Он снова мог дышать. Движения стали быстрыми и целеустремленными. Ему нужно было средство передвижения, но с возможностью маневрировать в запутанном хаосе улиц. В полукилометре от площади он нашел искомое. Человек сидел на работающем вхолостую мотоцикле. Песня застигла его перед самым отъездом. Корвус попытался столкнуть его, но тот был таким же неподвижным и прикованным к месту, как и губернатор. Корвус застрелил его. Сбрасывая труп с мотоцикла, он говорил себе, что человек уже был мертв. Если бы Корвус не проявил к нему милосердие, это случилось бы как-нибудь иначе. Распространяющийся пожар. Падающие обломки. А если бы не произошло никакой насильственной смерти, то…
Корвус уставился на поющих пешеходов и задумался над смыслом увиденного. Он был убежден, что ничто уже не могло освободить жертв после того, как песня получала над ними власть. Так что они будут стоять, ничего не делая, там же, где их накрыло. Не будут спать. Не будут есть. Не будут пить. Корвус увидел конечный результат, а с ним и первый спасительный проблеск. С окрепшим чувством долга он вскочил на мотоцикл и уехал.
К тому моменту, как город остался позади, шел первый час после рассвета. Покинув холмы Палестрины, Корвус поехал еще быстрее по иссушенным грязевым равнинам. Вода этой некогда плодородной земли ушла на утоление жажды города. На горизонте звезды заслоняла тень горы Горек. У ее основания виднелись крохотные огоньки. Они и были его целью и надеждой.
У базы земля вновь начинала подниматься вверх. Он приблизился к главным воротам и не услышал пения. Стена представляла собой железный заслон высотой в пятьдесят метров — покатый гофрированный заслон силы. Каждые десять метров по всей двухкилометровой протяженности стены были выбиты гигантские аквилы, еще более темные, чем чернота железа. Из-за стены слышалась работа двигателей, звуки стрельбы с полигонов и марширующих ботинок. Звуки дисциплины. Она ощущалась с самого момента прибытия. Если часовые и удивились, увидев его запыленным и изможденным на гражданском средстве передвижения вместо штабного автомобиля, то не подали виду. Они четко, как машины, отсалютовали и открыли перед ним ворота. Он вошел в форт Горек, обещавший спасение.
По эту сторону стены располагалось место без искусства и музыки. У Корвуса свалился груз с плеч, когда он увидел размеренный барабанный ритм военной мощи. Ее сила доходила до совершенства, но, во имя Трона, чуть также не была утрачена. Днем ранее поступил запрос от капитана базы Иеронима Тарранта. Принимая во внимание важность такого события планетарного масштаба, как новое сочинение Гургеса Парфамена, не позволит ли полковник сделать перерыв в тренировках, чтобы солдаты могли послушать вокс-трансляцию концерта? Корвус не просто с ходу отказал в запросе, он запретил все виды приема и передачи представления. Ему нужны солдаты, сообщил он Иерониму. Если бы ему были нужны дилетанты, он бы нашел целую кучу в ложах Дворца культуры. Направляясь на концерт, Корвус ломал голову относительно мотивов этого своего распоряжения. Ревность? Неужто он настолько мелочен? Теперь он знал, что это не так и он был прав. Задача баз вроде этой — поддерживать Гвардию в состоянии постоянной готовности, потому что война может начаться в любую секунду.
Как это случилось сейчас.
Он пересек строевой плац, направляясь к приземистой командной башне в задней части базы, примостившейся к базальтовой стене горы. Корвус едва успел слезть с мотоцикла, когда из башни появился трясущийся Иероним. Он был бледен и почти безумен, но не забыл отсалютовать. Дисциплина, подумал Корвус. Она уже их спасла. И приведет к победе.
— Сэр, — произнес Иероним. — Вы знаете, что происходит? Нас атакуют? Мы не можем ни с кем связаться.
— Да, мы на военном положении, — ответил Корвус, быстро шагая к двери. — Никто на базе не имел внешних контактов за последние десять часов?
Иероним покачал головой.
— Нет, сэр. Какая-то бессмыслица. Все, кто выходит с нами на связь, шлют что-то похожее на музыку.
— Вы слушали? — прервал его Корвус.
— Всего пару секунд. Когда мы обнаружили, что повсюду какая-то чушь, мы выключили звук. Никто не передает ничего связного. Даже «Коса правосудия».
Итак, лигетский флагман пал. Это не удивило Корвуса, однако он все равно обнаружил, что ощущает смятение. Но то обстоятельство, что база пережила передачи, кое о чем ему сказало. Зараза получала контроль не сразу. Он припомнил, что хор и аудитория не начали петь, пока Гургес не довел рефрен до конца. Похоже, содержащееся в песне послание должно было быть завершено, чтобы она смогла поглотить слушателя.
— Что вы предприняли? — спросил он Иеронима, пока они шли по лестнице в командный пункт.
— Разослали по всем частотам запросы о подтверждении приема сообщения. Я перевел базу в состояние повышенной готовности. А поскольку мы ни от кого ничего не услышали, я отправил сигнал бедствия.
