Фрэнк Герберт - Дюна
Он собирается привести Джерни, догадалась Джессика. И удивилась, почему ее переполняют такие странные чувства. Джерни и его музыка неразрывно связывались в ее сознании с милыми временами на Каладане, еще до переезда на Аракис. Ей казалось, что все, происходившее на Каладане, происходило не с ней, а с каким-то другим человеком. С тех пор прошло почти три года. Она и вправду стала другим человеком. Предстоящая встреча с Джерни только подчеркивала эту перемену.
На низком столике справа от нее стоял кофейный сервиз Поля — сплав серебра и жасминиума, унаследованный им от Джамиса. Она разглядывала сервиз и думала о том, сколько рук прикасалось к нему. Весь последний месяц Полю подавала его Чейни.
Что еще может сделать для герцога женщина из пустыни, кроме как подавать ему кофе? Она не может принести ему ни связей, ни имени, Поль должен использовать свой единственный, свой главный шанс — породниться с могущественным Великим Домом, а возможно, даже с императорской фамилией. В конце концов, сейчас там много принцесс на выданье, и все они пройти бен-джессеритскую подготовку.
Джессика представила себе, как она оставляет полную опасностей жизнь Аракиса ради надежного положения и власти, на которые она могла бы рассчитывать как мать императорского наследника. Она бросила взгляд на плотные портьеры, маскировавшие каменные стены вырубленной в скале кельи, и вспомнила, как добиралась сюда: посреди целой армии песчаных червей, паланкинов и грузовых платформ, до верха нагруженных всем необходимым для путешествия.
Пока Чейни жива, Поль не осознает своего долга. Она подарила ему сына, и этого достаточно.
Ее вдруг пронзило внезапное желание увидеть своего внука, ребенка, чьи черты так напоминали деда — герцога Лето. Джессика прижала ладони к щекам и принялась выполнять ритуальные дыхательные упражнения, успокаивающие эмоции и проясняющие сознание, а потом сидя сделала еще несколько наклонов. Привычный комплекс, основанный на принципе «в здоровом теле здоровый дух».
Она понимала, что Поль, бесспорно, принял правильное решение, выбрав для командного пункта Птичью Пещеру. Место было идеальным. Немного севернее пролегала Дорога Ветров, выходившая на окруженное скалами укрепленное поселение. Это поселение, где жили инженеры и техники, было опорной базой всего харконненского оборонительного рубежа.
За портьерами напротив раздалось покашливание. Джессика выпрямилась, сделала глубокий вдох и сказала:
— Войдите.
Тяжелые занавеси разлетелись в стороны и в комнату впрыгнул Джерни Халлек. Она успела только мельком глянуть на его перекошенное странной гримасой лицо, как он оказался за ее спиной и одним рывком поднял ее на ноги, стиснув горло своей загорелой рукой.
— Джерни, глупец, что ты делаешь? — прохрипела Джессика.
В то же мгновение она почувствовала, как к спине прикоснулось острие ножа. Ощущение холода, исходившее от острия, распространилось по всему телу. Она поняла, что Джерни намеревается убить ее. Почему? Она не могла отыскать никакой причины. Джерни был не из тех, кто может вдруг сделаться предателем.
Но она вполне определенно ощущала его намерения. В ее мозгу все перевернулось. Он был не из тех, с кем легко справиться. За ее спиной стоял опытный убийца, поднаторевший во всех тонкостях использования Голоса и во всех тонкостях военной тактики, знающий все, что касается убийства и смерти. За ее спиной стоял механизм, который она помогала запрограммировать своими собственными знаниями.
— Думаешь, как бы сбежать, а, ведьма? — прорычал Джерни.
Не успела она обдумать его вопрос или попытаться ответить, как занавеси раздвинулись и в комнату вошел Поль.
— Вот и он, ма… — он оборвал фразу на полуслове, мгновенно оценив ситуацию.
— Стойте, где стоите, милорд! — воскликнул Джерни.
— Что… — Поль покачал головой.
Джессика попыталась заговорить и почувствовала, как рука еще сильнее сжала ее горло.
— Ты будешь говорить только тогда, когда я тебе разрешу, ведьма. Я хочу, чтобы ты сказала только одну вещь и чтобы ее услышал твой сын. Я всажу этот нож тебе в сердце при первом же признаке противодействия. Говорить будешь монотонно. Мышцы, сама знаешь какие, не напрягать и не расслаблять. Если хочешь продлить себе жизнь на несколько секунд, тебе придется действовать очень осмотрительно. Смею тебя уверить, что это все, на что ты можешь рассчитывать.
Поль сделал шаг вперед.
— Джерни, дружище, что…
— Стойте, где стоите, — рявкнул Халлек. — Еще один шаг — и она умрет.
Рука Поля скользнула к рукояти ножа. С жутким спокойствием он произнес:
— Тебе лучше объясниться, Джерни.
— Я дал клятву убить того, кто предал вашего отца. Неужели вы думаете, что я способен забыть человека, который спас меня из харконненской ямы для рабов, который возвратил мне свободу, жизнь, честь… который предложил мне свою дружбу — то, что было для меня превыше всего? Теперь его предатель у меня под ножом, и никто не остановит меня от…
— Ты не мог бы заблуждаться более, Джерни, — оборвал его Поль.
А Джессика подумала: Вот в чем дело! Какая насмешка судьбы!
— Я, заблуждаться? Пусть она сама скажет. Только пусть помнит, что я давал взятки, нанимал шпионов, собирал слухи, чтобы убедиться в этом. Я даже подсунул семуту начальнику харконненской охраны, чтобы узнать правду.
Джессика почувствовала, что хватка сжимающей ее горло руки слегка ослабла, но прежде чем она успела что-то сказать, заговорил Поль:
— Предателем был Юх. Я потом расскажу тебе все, Джерни. Есть неопровержимые доказательства, подделка исключена. Доктор Юх. Меня не волнует, откуда ты взял свои бредовые сведения, потому что иначе их не назовешь, но если ты причинишь вред моей матери… — Поль извлек ай-клинок из ножен и показал его Халлеку, — я пролью твою кровь.
— Юх был проверенный врач, подготовленный специально для Императорского Дома, — ухмыльнулся Халлек. — Он не мог оказаться предателем.
— Я знаю способ, как обойти все проверки.
— Доказательства! — настаивал Джерни.
— Доказательства не здесь. Они в сиче Табр, далеко на юге, но если…
— Увертка! — фыркнул Джерни, и его рука снова сжала горло Джессики.
— Никаких уверток, Джерни.
В голосе Поля прозвучала нота такой жгучей грусти, что сердце Джессики едва не разорвалось.
— Я видел записку, которую перехватили у харконненского связного. Она ясно указывала на…
— Я тоже видел. Отец показал ее мне и объяснил, в чем заключается хитрость Харконненов — заставить его подозревать женщину, которую он любит.
— Ох! — воскликнул Халлек. — А вы не…
— Спокойно, — оборвал его Поль, и в его тихом, размеренном голосе слышался приказ более жесткий, чем в самой суровой команде.
Какое у него самообладание! восхитилась Джессика. Она почувствовала, как дрогнула рука Джерни. В острие ножа, прижатом к ее спине, больше не было уверенности.
— Ты многого не знаешь, — продолжал Поль. — Не знаешь, как моя мать плакала по ночам о своем погибшем герцоге. Ты не видел огня, который загорается в ее глазах, когда она призывает убивать Харконненов.
Значит, он слышал, подумала Джессика. Слезы застилали ей глаза.
— Ты забыл те уроки, которые получил в харконненской яме. Ты говоришь, что гордишься дружбой моего отца! Неужели ты не видишь разницы между Харконненами и Атрейдсами, неужели не можешь разглядеть обман, от которого за версту воняет харконненщиной? Неужели ты не понял, что Атрейдсы за верность платят любовью, тогда как Харконнены расплачиваются ненавистью? Неужели ты до сих пор не постиг внутренней сути этого предательства?
— Но Юх? — пробормотал Халлек.
— То доказательство, которое у нас есть, — это записка доктора Юха, где он признается нам в своем предательстве. Я клянусь тебе в этом той любовью, которую я испытываю к тебе, любовью, которую я буду испытывать, даже когда твой труп будет лежать здесь на полу.
Слушая сына, Джессика изумлялась точности его доводов — мысли Поля представали как высвеченные прожектором.
— У моего отца было безошибочное чутье на друзей. Он дарил свою любовь избирательно и при этом никогда не ошибался. Его слабость заключалась в не совсем правильном понимании сути ненависти. Ему казалось, что любой, ненавидящий Харконненов, не может предать его, — Поль бросил взгляд на мать. — Она знает это. Я передал ей слова моего отца о том, что он всегда доверял ей,
Джессика почувствовала, что не в силах больше владеть собой и прикусила губу Она видела, с какой сухостью и бесстрастием излагает все Поль, и понимала, чего это ему стоит. Ей захотелось броситься к нему и прижать его голову к груди — то, чего она никогда не делала. Но рука на ее горле уже перестала дрожать, и нож упирался в спину с прежней решимостью.
