Грэм Макнилл - Примархи
Наиболее вероятные ответы — для развлечения, для рассечения, в качестве трофеев — его не устраивали. Люций не обнаружил следов волочения, только кровавые отпечатки на тех местах, где падали мертвые, как будто их сущность кем-то была высосана прямо здесь, кем-то, кто черпал силы в смерти.
Люций двинулся дальше по гулкому залу опустевшего театра, и ноги сами собой вывели его в центр партера. Над ним нависло Гнездо Феникса. Он непроизвольно поднял голову в предчувствии опасности, от которого напряглась кожа на затылке. Казалось, будто за ним следит чей-то злобный взгляд, хотя все органы чувств подтверждали его одиночество.
Его взгляд привлекло единственное пятно света во всем театре, и Люций ничуть не удивился, обнаружив, что портрет лорда Фулгрима уже не был тем гениальным произведением искусства, каким он помнил его до перерождения легиона. Точно так же, как и в его сновидении, картина поражала своей безжизненностью. Неискушенному взгляду смертных портрет мог бы показаться отличным, но воин Детей Императора видел в нем лишь жалкую поделку.
По крайней мере, Люций так считал, пока не встретился взглядом с изображением Фулгрима.
Он словно заглянул в бездну. Люций увидел в этом взгляде такую мучительную тоску, такой бездонный колодец боли, что у него перехватило дыхание. В немом восхищении перед столь исключительным страданием он даже приоткрыл рот. Какое же существо способно погрузиться на подобную глубину отчаяния? Это не под силу ни смертным, ни Астартес.
Такой ужас может испытывать только одна личность.
Глаза на портрете в одно мгновение подсказали ему, кто заключен в тюрьме золоченой рамы.
— Фулгрим! — выдохнул он. — Мой лорд…
Глаза молили его, и от сознания тайны, теперь принадлежащей ему, тело Люция содрогнулось в экстазе. Пытаясь постичь глубину падения Детей Императора, он испытал приступ головокружения, а сердце в груди яростно забилось.
Волнение настолько охватило Люция, что он бессознательно побрел к выходу из театра. Грандиозность открытия наполняла его мозг вспышкой сверхновой звезды, а руки дрожали, словно вены пронзил мощный электрический разряд.
Он шатался словно пьяный, выходя из дверей театра, а затем, окончательно утратив контроль над своим телом, рухнул на колени. Люций долго моргал, стараясь избавиться от избыточного света и красок, и тогда мир вокруг стал более реальным, более прочным и вибрирующим новыми перспективами.
Он единственный во всей Галактике знал то, что не было известно больше ни одному существу.
Но даже Люций понимал, что в одиночку ему не справиться.
Как ни горько было это признавать, ему требовалась помощь.
— Тайный союз, — прошептал он. — Я созову Братство Феникса.
9
Они собрались в верхней части «Гордости Императора», на обзорной палубе, откуда перед осмеливавшимися странствовать в этих невообразимых далях смертными открывался грандиозный звездный пейзаж. После Исстваана Братство Феникса еще не собиралось, поскольку его члены были больше заняты удовлетворением личных желаний, чем делами остальных.
Но это не означало, что обзорная палуба все это время пустовала. Те воины, что поглощали галлюциногенные коктейли апотекария Фабия, искали озарения в бесконечных просторах, а многие удовлетворяли здесь свои недавно пробудившиеся жестокие инстинкты в забавах с плотью и оружием. Повсюду виднелись растерзанные тела и груды битого стекла, а из-под беспорядочно сваленных в кучу одежды и кожаных ремней порой доносились стоны.
Прежде это было место спокойного уединения, где воины в своем стремлении к совершенству могли медитировать без помех, теперь же помещение превратилось в арену разврата, беспредельных ужасов и потворства любым страстям, не сдерживаемым никакими нормами морали. Никто больше не приходил сюда с желанием стать лучше, и от дискуссий о грандиозных идеях осталось только слабое эхо. Мало кто вспоминал о былых спорах, а большинство относилось к ним с пренебрежением. Если и было на борту «Гордости Императора» место, наиболее ярко воплощавшее полное перерождение Детей Императора, так это обзорная палуба.
Приглашение Люция заинтриговало многих, и они приходили по двое и по трое, надеясь на новое развлечение, способное пробудить их интерес хоть на некоторое время. То, что приглашение поступило от Люция, никогда не проявлявшего внимания к делам Братства, было уже достаточным поводом на него откликнуться. К тому времени, когда Люций решил, что пора действовать, перед ним стояло двадцать воинов.
Больше, чем он ожидал.
Пришел первый капитан Каэсорон и Марий Вайросеан, и, что более важно, если подозрения Люция верны, пришел апотекарий Фабий. Вслед за ними явились Калим, Даймон и Крисандр, а также Руэн из Двадцать первой роты. Затем пришли Гелитон и Абранкс, и еще кто-то, чьих имен Люций не потрудился запомнить. Собравшиеся смотрели на него с легким изумлением, поскольку в ордене обычно относились к нему с изрядной долей презрения. Люций старался сдерживать свой нрав.
— Зачем ты нас позвал? — спросил Калим. На его унылом лице поблескивали многочисленные кольца и зазубренные крючки. — Это братство для нас теперь ничего не значит.
— Я хочу вам кое-что рассказать, — сказал Люций, глядя на первого капитана Каэсорона.
— Рассказать о чем?! — взревел Вайросеан, не сознавая, насколько громко звучит его голос.
— Фулгрим не тот, за кого себя выдает, — объявил Люций, стараясь сразу же пробудить в них интерес. — Это самозванец.
Крисандр расхохотался, так что кожа на его лице потрескалась. Остальные присоединились к его смеху, но ярость Люция сдерживал тот факт, что Каэсорон и Фабий заинтересованно прищурились.
— Я должен бы убить тебя за такие слова, — заявил Даймон и выхватил из наспинного крепления тяжелый, усыпанный шипами молот.
Одного удара этого чудовищного оружия было достаточно, чтобы сокрушить любого, кому не повезло оказаться в пределах его досягаемости.
Руэн обошел Люция сзади, и из-за спины послышался шорох обнажаемого кинжала убийцы. Он даже облизнул губы, ощутив привкус яда на его лезвии.
— Я знаю, что это звучит невероятно, — произнес Люций.
Теперь его жизнь висела на волоске. Одно дело — справиться с горсткой солдат Гвардии Феникса, но сразиться с двумя десятками капитанов легиона — это совсем другое. При мысли о таком сражении он усмехнулся, хотя и понимал, что шансов остаться в живых у него нет.
— Пусть он говорит, — шипящим шепотом проговорил Фабий. — Я хочу послушать мечника. Интересно, что навело его на подобные мысли.
— Ага, пусть щенок выскажется, — поддержал Каэсорон и занял позицию рядом с Даймоном.
Марий Вайросеан снял с плеча акустическую пушку, провел покрытыми рубцами пальцами по контурам гармоник, и орудие отозвалось низким зубодробительным гулом, на несколько мгновений заполнившим обзорную палубу.
Остальные члены Братства образовали круг, и Люций, как бы он ни наслаждался смертельной опасностью, ощутил себя удивительно живым. Крисандр, глядя на него черными, как у примарха глазами, провел украшенным крючками языком по губам и вытащил из живой плоти обнаженного бедра кинжал с алым лезвием.
— Я сдеру с тебя кожу, Люций, — пообещал он и слизнул с клинка капли застывшей крови.
Калим отстегнул с кольчатого пояса свернутый кнут, по всей длине которого блестели острые клыки карнодона, а на конце имелся встроенный усилитель боли. Кнут, пульсируя, словно тело змеи, обвился вокруг ноги своего хозяина. Абранкс освободил от ножен пару мечей, а его побратим Гелитон надел усиленные загнутыми шипами рукавицы.
Они подошли ближе, сжимая круг, и стали описывать ужасные мучения, которым подвергнут наглеца, посмевшего отнять у них время. Каждый из капитанов старался превзойти своих собратьев, но Люций заставил себя проигнорировать все угрозы.
— Говори, Люций, — велел Каэсорон. — Убеди нас в том, что мы обмануты.
Люций смотрел в безжизненные глаза Каэсорона и надеялся, что первый капитан станет его союзником.
— Я мог бы и не делать этого, не так ли? — спросил Люций.
— Ты глупец, если думаешь, что я тебя не убью, — ответил Каэсорон.
— Я знаю, что ты можешь убить меня, первый капитан. Но я не это имел в виду.
— А что же ты имел в виду? — проворчал Калим, щелкнув кнутом, оставившим на покрытии палубы кровавый след.
Люций обвел взглядом лица собравшихся. Кто-то сохранил свой патрицианский облик, присущий всем воинам до Исстваана, лица других скрывали причудливые маски из кожи или бесполые фарфоровые лики клоунов. Но большую часть лиц обезобразили глубокие раны, неоднократные ожоги, химические рубцы и многочисленный пирсинг.
— Потому что ты и сам об этом знаешь, первый капитан, не так ли? — сказал Люций.
