Симона Вилар - Ведьма княгини
Некогда Олег с боем брал Любеч. Потомки тех, кто отбивал решительного князя-варяга, теперь говорили о том без обиды, даже гордились, что дали такой отпор. Ибо взяв и разорив Любеч, Олег потом сам же его и отстроил. И теперь мощные городни и частоколы опять высились на крутой возвышенности градского кремля, а вокруг раскинулись подолы, где шла бойкая торговля, строились избы, отходили от причалов как новые ладьи-насады, так и обычные лодки рыбаков.
Когда Свенельд в одежде простого воина сошел со своей ладьи – в кои-то веки не стал рядиться щеголем, а смотрелся, как наемник, – ему и до детинца не пришлось пройти в своих поисках. Первый же кожемяка, какого спросил, отозвался охотно:
– Малфрида? Это не жена ли знахаря Малка?
Свенельд медленно кивнул. Итак… они уже женаты. И волхва Малкиню тут называют знахарем Малком. Хотя чем ему еще тут заниматься, ведуну?
Оказалось, что Малкиня не только знахарством промышлял. Ибо когда Свенельд прошел по берегу к дальней роще на холме, то увидел старого знакомого у небольшого речного причала. Тот возился у перевернутой лодки, разогревал на костре котелок со смолой, чтобы подправить рассохшиеся за зиму борта, подкладывал дрова, помешивал. Сам был одет, как простолюдин: в длинной сермяжной рубахе и лаптях. Но рубаха была чистая, красиво украшенная вышивкой на предплечьях, гладкие длинные волосы аккуратно обхвачены ремешком, дабы не мешали во время работы.
Он не сразу заметил приближение гостя, потом резко обернулся, заслоняясь рукой от солнца. Солнце сейчас было везде: разливалось сиянием в воздухе, отливало на полоскавшихся на ветерке ветвях речной вербы, уже покрытых первым пушком зелени, ярко блистало на воде, отражаясь на песчаном светлом склоне, по которому сходил к реке этот воин в кожаной куртке с богатым поясом и развеваемыми длинными волосами. В сиянии весны он показался Малку темным, неприветливым. Но в тот же миг он уловил мысль прибывшего: тот был рад встрече, подходил улыбаясь.
– Светлого дня тебе, Свенельд-посадник! – шагнул вперед Малкиня, вытирая о рубаху руку и приветливо протягивая для рукопожатия.
Да, он мог теперь так запросто здороваться с важным боярином. Пережитое сблизило их, сделав равными. Ну, почти равными. Поэтому Свенельд и пожал протянутую руку бывшего советника древлянского князя.
– И тебе здравия, Малкиня… знахарь Малк, так тебя тут называют? Отчего же в стороне от людей поселились?
– Знахари обычно так и селятся, чтобы сподручнее было выискивать травы и коренья. Да и Малфрида так захотела. Она у меня ведь непростая баба. Она… Ей лучше в стороне от людей держаться. Да и я сам в толчее теряюсь, голова устает от кружащих мыслей и голосов.
Он держался уверенно, улыбался и выглядел счастливым. Прищурился на Свенельда хитро, потом сказал:
– Ну идем, покажу ее. Однако учти: она хочет забыть прошлое, хочет стать такой, как все. И я в том намерен ей помочь.
– Я тоже этого некогда желал, Малк. Не вышло.
– Знать, не судьба, – усмехнулся спокойно тот, – не сложилось у вас.
– А у тебя с ней сладится?
Малк сделал знак следовать за собой. Когда поднимались на крутой берег к растущим над ним соснам, ответил:
– У всякого своя доля. Каков ты, такова и судьба твоя. У тебя же иной удел, тебя власть и перемены манят. А нам… Нам жить, детей растить.
В пронзенном потоками света сосновом лесу пахло нагретой хвоей и молодой зеленью разросшихся кустов дикой малины. Мощные стволы покачивали где-то в вышине пушистыми кронами, сухая тропинка скоро вывела их к добротному строению на полянке. Двор окружали обычные плетни, с горшками на кольях – красивыми горшками, расписными. Так же красиво были расписаны и наличники маленьких окошек, резные подпоры крыльца. Там, на деревянной ступеньке, Свенельд увидел свою дочь Малушу. Она была в безрукавке заячьего меха и светлой рубахе, темные волосы перевязаны вокруг лба узорной тесьмой.
Похоже, она узнала Свенельда, так как ее темные бровки на миг приподнялись удивленно, а в зеленых по-кошачьи глазах (ну совсем, как у Свенельда!) промелькнуло любопытство. А потом девочка так и поскакала к приближавшемуся Малку.
– Батюшка! Мама краски развела, а мне помалевать не дает!
Она подбежала, подпрыгивая, как котенок. Обхватила колени ведуна, смотрела на него снизу вверх.
– Скажи ей! У меня тоже получится!
Свенельд ее совсем не интересовал.
Но тут из избы вышла сама Малфрида. Свенельд так и замер, глядя на нее. До того же красивой показалась! А ведь не в парче и уборах сверкающих, как у него, хаживала. Стоит себе этакая краля в вышитой по подолу северянскими зигзагами темной поневе[112], на плечах тоже заячья безрукавка, беленую рубаху на груди украшают простые бусы из засушенных ягод рябины. А ведь все одно госпожой смотрится – статная, горделивая, голова независимо вскинута на высокой шее. Даром что и растрепана, коса хоть и уложена короной на затылке, но непокорные завитки выбиваются, ниспадают волнистыми прядями сзади на шею, обрамляют кудряшками лоб. А как улыбнулась гостю, так и повеяло ее дивным чародейским очарованием. Свенельд сам не заметил, как тоже заулыбался в ответ.
В руках у Малфриды был горшочек, в котором она размешивала краску. Пальцы испачканы синим, да и на щеке полоса от краски. Но вон же смеется. Потом позвала кого-то из избы:
– Гапка, принеси воды и полотенца. Мне дорогого гостя встретить-приветить надо.
Толстенькая расторопная девка-прислужница кинулась выполнять приказание. Потом Малфрида расцеловала Свенельда в обе щеки.
– Не заревнуешь? – хитро подмигнул варяг Малку.
– Тут так принято, – отозвался тот, тоже улыбаясь. – Да и знаю уже, кто ей люб.
И так они с женой переглянулись весело и ласково, что Свенельд только и мог, что вздохнуть. Потом обнял их обоих и прошел в дом.
Маленький Добрыня спал в колыбели в углу. А как проснулся, заревел в голос. Малк сам взял его на руки, кормил молоком из рожка. Малфрида же беспечно болтала. Малуша залезла ей на колени, Малфрида тискала ее, прижимала ласково. Свенельду показалось, что к их дочери она более внимательна и ласкова, чем к Добрыне. А тот… На мать не похож, серьезный такой, крепенький, голубоглазый. В руках Малка вел себя преспокойно, поглядывал на него снизу вверх, улыбнулся – отчего на щеках появились обаятельные ямочки.
«И за этого глуздыря я чуть жизнь не положил!» – будто с удивлением думал Свенельд. Ну дитя и дитя, таких немало в русских избах.
Сама изба оказалась богатой: половицы из сосны покрыты полосатыми дорожками, таким же тканым полосатым сукном занавешены полати в углу да выход в сени; на полках вдоль стен глиняная и деревянная утварь. Свенельд отметил, что бревенчатая кладка избы еще не потемнела от копоти, даже у продыха в кровле лишь немного сажи осело.
– Давно тут отстроились? Кто помогал? Кажется, у тебя тут родня, Малк?
Однако они сообщили, что эту избу для них возвели по наказу княгини. Как привезли от нее им Малушу, тогда и отстроились. То Ольга наказала, чтобы в холе и тепле жила ее воспитанница, чтобы нужды не знала. Да и самих молодоженов так милостью оделить хотела.
По наказу Ольги им и рабыню купили на рынке, Гапку эту расторопную. Она в основном и суетилась на хозяйстве, выставляла на стол квашеную капусту, хлеб, резала копченую вепрятину, подала и казанок с только приготовленной ароматной солянкой. А наливки вынесла лично Малфрида, похвалялась, что сама их настаивает. Вкусные были, ягодные, хмельные. Свенельд от них совсем расслабился, развеселился.
Так и просидели до вечера за разговорами. Малуша стала задевать Свенельда, играть хотела. И он – увидь кто, не поверил бы, – подкидывал ее на коленях, щекотал, чмокал в макушку. Малк озадаченно переглянулся с Малфридой, слегка нахмурился. Но тут же отвлекся, когда у него на руках захныкал Добрыня.
Малфрида на недовольство сына даже бровью не повела, зато Гапка подскочила, понесла менять пеленки, потом укачивала его на лавке за занавеской, напевала колыбельную. Под этот монотонный напев и Малуша стала подремывать, уложив темноволосую головку на колени матери.
Малфрида гладила ее по волосам, рассказывала:
– Я Малка отыскала, когда он тут уже знахарничать начал. Он ведь ведун, любую траву знает, любой настой умеет изготовить. Вот к нему люди и потянулись с подношениями, живем, не бедствуем. Ну и я когда помогаю.
При этом в ее темных глазах вдруг сверкнуло желтоватое пламя. И Свенельд понял – от чародейства своего ведьма не отказывается, но теперь оно на добро направлено. И все же при мысли, что она осталась такой же, как была, Свенельду отчего-то сделалось легче. Значит, она все та же, что и волновала его, и отпугивала. Но она одна такая.
