Сергей Шведов - Око Соломона
– Лотарингцы и провансальцы ворвались в город двумя колоннами. Граф Тулузский движется к цитадели, где укрылся почтенный Саббах, а Готфрид Бульонский скоро будет у мечети Аль-Аксы.
Бузург-Умид смотрел на взволнованного Кахини с ужасом. Ведь ничто не предвещало поражения. Гарнизон города действительно понес чувствительный урон во время двух предыдущих штурмов, но ведь франки потеряли под стенами Иерусалима вдвое, а то и втрое больше людей.
– Но как им удалось захватить ворота?! – спросил потрясенный даис Палестины.
– Саббах слишком рано отвел людей на отдых, – зло выдохнул Кахини. – Кровавая волна катится к твоему дому, Бузург-Умид. Не время предаваться унынию, надо действовать быстро и решительно.
На руках у даиса Палестины была казна, за которую он нес личную ответственность перед шейхом Гассаном, и сейчас главной его заботой было спасение золота, а не охота за таинственным камнем, чьи магические свойства могли выдохнуться за минувшие века.
– Я просил у тебя людей, почтенный Бузург-Умид.
– Двадцать моих лучших федави в твоем распоряжении, Кахини.
Шум с улицы слышался все отчетливее. Крестоносцы Готфрида Бульонского медленно продвигались к мечети Аль-Аксы, несмотря на упорное сопротивление арабов, отнюдь не спешивших отдавать город, вверенный их заботам халифом Каира и его визирем. Утро уже вступило в свои права, и теперь Кахини мог собственными глазами наблюдать, как к мечети со всего квартала стекаются сотни и тысячи правоверных мусульман, включая женщин и детей, дабы просить защиты у Аллаха.
– Я оставлю тебе своего человека, даис, – сказал Кахини Бузург-Умиду. – Андроник прекрасно владеет языком франков. Ты скажешь, что этот дом принадлежит ему. Он сумеет договориться с крестоносцами в мое отсутствие.
Бузург-Умид с интересом глянул на невысокого толстяка, стоявшего за спиной Хусейна. Человек с такой внешностью мог быть и армянином, и арабом, и греком, и сельджуком. Одет Андроник был со скромностью, подобающей купцу средней руки, а самым примечательным в его одежде был крест, нашитый на груди.
– Тебе тоже придется переодеться, даис, – ласково улыбнулся хозяину Андроник. – Я не собираюсь прятать у себя ни мусульман, ни иудеев, дабы не вызвать гнев франков и не допустить разграбление собственного дома.
– Разумно, – кивнул Бузург-Умид.
Четверо других спутников Хусейна Кахини тоже выглядели как христиане и наверняка прятали под одеждой кресты, чтобы успеть слиться с крестоносцами раньше, чем мечи озверевших франков обрушаться на их головы.
– Прикажи своим федави спуститься в подвал, почтенный даис, – попросил Кахини Бузург-Умида. – Пусть ждут меня у подземного хода. Я скоро вернусь.
Даис Палестины трусом не был, Бузург-Умид не раз рисковал жизнью во славу Аллаха, но в данном случае он решил смириться с неизбежным. Город Иерусалим халиф вверил заботам Саббаха, и тот не оправдал надежд правоверных. Но война еще только начинается, и разумный человек в такой ситуации должен в первую очередь позаботиться о себе. Тридцать пять лет Бузург-Умид прожил персом и мусульманином, теперь ему предстояло несколько дней прожить в шкуре армянина. Прямо скажем, не слишком высокая плата за спасение.
За время отсутствия Кахини Бузург-Умид успел превратиться из почтенного даиса в одного из слуг купца Андроника. Хусейн вернулся не один, с ним были четверо чужаков с белыми крестами на забрызганных кровью плащах. Кровь они лили мусульманскую, и Бузург-Умид невольно сжал кулаки при виде незваных гостей. Впрочем, задержались они в доме недолго, успели только осушить по кубку вина, приготовленных для них любезным Андроником, и ринулись вслед за Кахини в подвал, где их поджидали два десятка федави, специально отобранных лично Бузург-Умидом для рискованного дела.
Благородный Аршамбо держался настороже. Впрочем, скорее по привычке, чем из недоверия к Вальтеру и Гундомару, которых он, конечно же, знал, как людей, преданных императору Генриху душой и телом. Как и предполагал Кахини, ведун сам вышел на посланцев Генриха перед решающим штурмом. И, видимо, Вальтеру фон Зальцу удалось убедить его в том, что в лице армянина Самвела он обретет верного помощника и преданного человека. Похоже, Монбар оценил и маскарад, организованный для него расторопным Андроником. Желание христиан, исстрадавшихся под гнетом арабов, помочь единоверцам-победителям, не должно было вызвать у ведуна никаких подозрений. Он и на ассасинов, сгрудившихся в дальнем углу подвала, не обратил ни малейшего внимания.
– Ты уверен, почтенный Самвел, что подземный ход выведет нас прямо в сокровищницу? – обернулся к даису Аршамбо.
Шевалье де Монбар не единожды посещал «армянина» в Антиохии и не раз участвовал в разговорах, которые велись во дворце, который Боэмунд Тарентский уступил Самвелу в знак признания его заслуг. О том, что это именно Самвел свел Боэмунда с изменником Фирузом в лагере крестоносцев, знали все. Конечно, ведун догадывался, что Самвел сомнительный христианин. И даже намекнул ему однажды, что за катарскую ересь в лагере крестоносцев можно поплатиться головой, но, к счастью, он даже представить себе не мог, что под личиной катара скрывается исмаилит.
– Я встречался со старыми иудеями, – шепотом пояснил Кахини. – У них сохранился чертеж этого сооружения. Конечно, никаких гарантий я не могу тебе дать, благородный Аршамбо. Но очень надеюсь, что мои друзья меня не обманули.
– На твоем месте я бы обчистил сокровищницу еще до нашего прихода, – криво усмехнулся Монбар.
– Я дал слово раввинам, что не войду в мечеть до тех пор, пока в город не ворвутся крестоносцы. Арабы ведь не дураки. Узнав о похищении сокровищ, они в первую очередь взялись бы за иудеев. И тогда реки крови пролились бы на многострадальную землю Палестины.
– А какое дело до чужой крови армянину? – насмешливо спросил Аршамбо.
– Я веду с рахдонитами большие дела, – скромно потупился Кахини.
– Наслышан, – коротко бросил ведун. – Веди нас, почтенный Самвел.
Лузарш и Гаст держались в средине наступающей лотарингской армии. Свое дело они завершили успешно и теперь с охотою уступили место в авангарде другим рыцарям, охочим до кровавых схваток. Венцелин фон Рюстов не хотел рисковать жизнью на виду у огромного мрачного сооружения, построенного по слухам царем Соломоном на самой высокой горе города Иерусалима. Этот иудейский храм, которому суждено было стать мечетью, способен был укрыть под своими сводами многие тысячи людей. Собственно они там и укрылись, превратив Аль-Аксу в неприступную крепость. Лотарингцам пришлось продвигаться к мечети по колено в крови. Они шли по широкой улице, ведущей к вершине, тупым клином, не забывая при этом обшарить каждый встречающийся на пути дом. Вопли несчастных обывателей, убиваемых озверевшими франками, перемежались пронзительными криками насилуемых женщин. Крестоносцы были верны заключенным договоренностям, а потому спешили прибрать к рукам не только золото, но и жилища, отчасти для того, чтобы иметь крышу над головой, но большей частью, чтобы с выгодой продать чужую собственность подвернувшимся покупателям. Рыцари обычно прибивали к дверям захваченного дома свой щит или укрепляли штандарт. Простолюдины оставляли над входом часть одежды или амуниции, дабы потом громко заявить о своих правах. Венцелину пока удавалось удерживать в повиновение своих сержантов. Кузнец Бланшар, Проныра, Коротышка и их товарищи, которых Глеб знал как облупленных, продолжали невозмутимо вышагивать по иерусалимской мостовой, не обращая внимания на поднявшуюся вокруг суету. Похоже, Гасту пришлось немало заплатить им за терпение, и теперь эти люди честно отрабатывали полученную плату. За три года непрерывных боев бывшие крестьяне, поденщики и ремесленники набрались такого опыта, что почти сравнялись с доблестными рыцарями в воинском искусстве. Они если и выделялись среди прочих крестоносцев, то только доспехами. Кольчуги на них были либо византийской, либо сельджукской выделки. Об оружии говорить не приходилось. Пожалуй, только кузнец Бланшар сохранил верность тяжелой секире, сработанной собственными руками, все остальные успели поменять косы и неуклюжие пики на мечи и сабли. Сельджукские сабли особенно ценились среди сержантов-кавалеристов, рубить ими с седла оказалось куда удобнее, чем франкскими мечами.
У самой мечети люди Бульонского встретили ожесточенное сопротивление. Судя по всему, сюда стекались арабы со всех концов Иерусалима. По слухам, распространившимся среди лотарингцев, практически все городские ворота были взяты крестоносцами. Иерусалим заполнялся озверевшими от крови людьми, не желавшими сдерживать свои порывы. Ненависть хлестала по узким улочкам города, оставляя после себя горы обезображенных трупов. Крестоносцы не делали различий между мужчинами, женщинами и детьми, убивая всех, кто попадался под руку. Здесь у мечети Аль-Акса Лузарш натолкнулся на сенешала Алдара, прорвавшегося с частью отряда от Иродовых ворот.
