Вторая жизнь Герцогини. Кровь и Дух (СИ) - Ширай Вера

В коридоре к ней присоединился господин Кервин — давний советник, человек с осанкой судьи и голосом наставника. Он был не только союзником, но и щитом вдовствующей герцогини. С ним рядом её слова будут звучать не как мамины упрёки, а как взвешенные доводы взрослых людей, переживающих за будущее рода.

ГЛАВА 39 ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Я отлично понимала: если герцог и оборвал все разговоры в общем зале, это ещё не значит, что он забыл. Наоборот — его молчание было куда опаснее гнева. Оно означало, что его светлость будет ждать момента, чтобы разобраться, когда никто не мешает, и когда он сможет выслушать все стороны.

Мои оппоненты опасались, что, как жена, я успею первой изложить ему свою версию событий. Я понимала, что моя высокопоставленная свекровь — в компании господина Кервина, а возможно, и прибывших гостей — попытается представить свою точку зрения как можно раньше, сразу после трапезы.

Все прекрасно знали — словам, сказанным в спальне, всегда верят больше, чем словам, сказанным в зале. Особенно если они произнесены близкой женщиной.

Времени у меня почти нет, но нужно было согласовать все версии произошедших ночью событий, чтобы избежать разночтений — на случай, если герцог решит допросить не только меня, но и моих слуг. Эвой я занялась сразу после завтрака, в своей спальне.

Девушка сидела на краешке кресла, глаза опухшие от слёз, лицо усталое, с тенями под глазами, она провела ночь в страхе и раскаянии. Синяки бессонной ночи, дрожащие пальцы, бледность говорили намного больше, чем любые слова.

Эва не пыталась оправдываться. Лишь тихо шептала, что всё поняла, что уже готова к наказанию от герцога, что примет любое решение — даже если её выгонят из замка, даже если она больше не будет моей служанкой. Она готова сама пойти и во всем признаться.

Но я не могла и не хотела её терять. Эва была рядом со мной почти с самого начала, и, несмотря на её простоту и чрезмерную импульсивность, в ней была преданность, которую не купишь ни золотом, ни положением.

Да и милорд... он ведь вполне может решить, что мне просто не хватает храбрости признаться самой. Что я прячусь за спиной служанки, позволяя ей отвечать за мои действия. Он не дурак — слишком хорошо знает, как устроен двор, он видел ни раз как легко перекладывают вину те, кто боится последствий. Сложно поверить, что простая служанка пойдёт против воли самого герцога, лишь бы защитить свою госпожу. Слишком уж редки такие примеры в нашем мире, где страх перед властью всегда пересиливает привязанность.

А ещё — герцог мог усомниться в самой сути преданности Эвы, если она решила навредить самому герцогу, хозяину земель. Что она может сделать в следующий раз?

Я чувствовала нутром: если я не возьму всё в свои руки, он решит, что у меня нет ни характера, ни достоинства. И тогда я потеряю не только уважение мужа, но и всякую власть в этом доме.

Бежать и говорить герцогу, что во всём виновата служанка, никто не будет!

Нет, никаких жалких оправданий. Никаких робких отговорок. Я должна говорить прямо, уверенно, как женщина, способная отвечать за свои решения. Пусть он видит, что я не испугаюсь ни его гнева, ни сомнений. Только так я смогу сохранить не только своё положение, но и себя.

Я наклонилась к Эве, взяла за руку и заговорила тихо, но твёрдо:

— В произошедшем нет ничего, что нельзя исправить. Паниковать поздно. Теперь главное — не ошибиться снова. Я придумаю, как всё объяснить. Но ты пообещай мне — больше никаких шагов без моего ведома. И держись подальше от герцога, пусть всё забудется.

Эва кивнула, всхлипывая. Я обняла её на секунду — не как госпожа, а как человек, который понимает, что значит ошибаться.

Рею я тоже строго-настрого запретила упоминать просьбу Эвы. Ни полуслова, ни намека. Он должен был отвечать просто и четко: да, умею. Да, могу заговорить вино. Да, усиливал его свойства. Да, готовил напиток для миледи — и точка. Без фантазий, без оправданий. Остальное — на мне.

Я сама решу, как и когда говорить. Сама посмотрю, в каком настроении будет мой муж, и подберу нужные слова. Всё зависит от его тона, его взгляда, его малейших реакций. Я ведь знаю этого человека не первый год ещё с прошлой жизни… Он упрям, иногда осторожен до крайности, просчитывает на несколько шагов вперёд. Но есть и слабости, есть и эмоции, которые он не всегда может сдержать. И признаться честно — далеко не все его поступки вызывали у меня восхищение.

***

Ближе к обеденному времени, когда шум общей залы затих, а замок наполнился ровным гулом повседневной жизни, мы — моя маленькая, но преданная команда — собрались в библиотеке впервые с момента приезда герцога. Закрыв тяжёлые двери за собой и отпустив слуг, мы окончательно погрузились в тишину, наполненную запахом пыли, старой кожи и воска. Здесь, среди томов забытой мудрости и чётко отсортированных книг, звучали только сдержанные голоса моих помощников.

Господин Хоффман сидел за круглым столом у окна, держа в руках две тетради: одна — подлинная, текущая книга учёта, исписанная его аккуратным почерком, вторая — копия, добытая из кабинета Кервина, со всеми противоречиями и расхождениями. Бумаги дрожали в его пальцах, не то от волнения, не то от негодования.

Рей, расположившийся чуть поодаль, развернул на столе карту герцогства. Тонкие цветные линии прочерчивали дороги, мосты и опасные участки стены. Он уже отметил те места, где подрядчики получили средства, но не выполнили работы. Булавки, воткнутые в пергамент, выглядели как нехороший знак — раны на тонкой бумаге, следы халатности или преднамеренного саботажа уважаемого в этом замке господина.

Леннокс же, в своём привычном настроении, сидел в кресле с видом усталого человека, который слишком долго молчал — и теперь уже не собирался держать язык за зубами. Он уже успел сообщить мне, что герцог тоже пригласил его на разговор, и собирается обсудить с ним дела в ближайшее время. Леннокс заверил меня, что будет просить герцога оставить его в замке, продолжать работать вместе со мной.

— Вам нужно было первой всё доложить мужу, ваша светлость. — сказал он, сцепив пальцы. — Теперь вам придётся не излагать факты, показывая свою вовлеченность, а доказывать свою правоту и защищаться от обвинений. И поверьте, защищаться от его матери вдовствующей герцогини будет куда сложнее, чем от сборщиков налогов.

Я вопросительно на него посмотрела, за последнее время мы с ними так притерлись, что обращение стало неформальным, а мнение более открытым. Но сейчас мне нужна была поддержка или тишина.

— Я ставил герцога в известность, — продолжил он, не дождавшись ответа. — Писал ему, делился всеми вашими нововведениями. Но молчание с его стороны… Вы же должны были подготовить его, миледи. У вас была целая ночь. — ляпнул Леннокс, не успев опомниться.

Я начала краснеть от такого напора и обсуждать ночь не входило в мои планы тем более со служащими. Рей, до этого молчавший, резко фыркнул.

— Не могла миледи, — сказал он с усмешкой, не поднимая глаз от карты. — Эва заняла герцога на всю ночь.

Комната погрузилась в тягостное неловкое молчание. Ироничная интонация Рея вмиг отозвалась ледяной тенью на лицах всех присутствующих, ни Леннокс, ни господин Хофман не знали о произошедшем ночью и неловко косились на девушку, как бы желая узнать подробности.

Эва, сидевшая в углу с переплетёнными руками, вспыхнула ярким румянцем и тут же опустила голову. Слёзы вновь навернулись на её глаза, и она начала беззвучно вытирать их платком.

Я же злилась на Рея. Он мог промолчать, ему следовало так поступить. Таков был мой приказ.

— Это всего лишь вино, Эва принесла очень крепкого вина, усыпляющего вина, она сделала это случайно, по ошибке. Я дала его герцогу. — сказала я, открывая им тайну произошедшего. Все помнили, как мы вином саботировали одно утро.

Господин Хоффман, всё ещё держа свои тетради, взглянул на Рея с негодованием, но ничего не сказал. Его руки снова нервно перебирали страницы, будто проверяя в них все ответы на еще не заданные вопросы. Никто из нас не мог представить, чем закончиться этот день. Я мысленно готовила свою речь для герцога, но мне даже при своих близких людях тяжело было осмелиться произнести эти слова вслух.