Анна Ирам - Грязный свет. Браво Его Величества
Масун несколько минут напряженно вглядывался в лицо Аратима, после чего с тяжелым вздохом узника, идущего на казнь, протянул ему руку в знак того, что он принимает его условия.
— Я сделаю ровно то, что ты мне велишь. Если они откажутся убивать Медана — в этом не будет моей вины, и мы все равно будем свободны.
Аратим колебался несколько мгновений, но, взвесив все за и против, все же пожал руку Масуна. Если мужчине удастся незаметно для Гирата подговорить других участников данного мероприятия совершить весьма справедливое действие, Аратим будет очень доволен. Если не удастся — он вмешается сам или попросит Джога. В любом случае наличие хоть какого-то шанса уйти из Беростана незапачканным пока еще грело душу специального поверенного, а потому даже такая сомнительная сделка могла принести свои плоды.
Глава 19
Солнце палило нещадно.
В горячем воздухе плыли запахи гари и крови, рассеивалась пыль с мостовых, поднятая галопирующими лошадьми, и развевались на ветру истерзанные красные ленты. На дворцовой площади толпился народ — пронесся слух, что Принцесса Арно мертва. Никто, однако, не торопился раскладывать по камешкам и бревнышкам эшафот, все ждали, растерянно переглядывались и перешептывались. Люди свободно проходили через ворота во дворец, толпа росла, стражники не препятствовали массовому скоплению и также казались рассеянными.
Аратим стоял в стороне, как и в прошлый раз, укрывшись под сенью раскидистых деревьев. Он наблюдал. Предпринимать что-либо было пока еще рано. Специальный поверенный посмотрел вверх, на солнце — время перевалило за полдень. Он начинал переживать.
В этот момент послышался невнятный гул толпы, который нарастал по мере восхождения на трибуну советника Медана. Аратим присмотрелся: руки мужчины оказались связаны, позади него шли двое из отряда Гирата в сопровождении Масуна.
Напряженное ожидание сменилось еще более стойким ощущением, что они не успеют или не сумеют казнить советника, и Аратим начал судорожно просчитывать все возможные варианты развития событий. Каждый раз он приходил к тому, что Медана либо спрячут, либо увезут под охраной, и тогда он уж точно не сможет добраться до объекта, поэтому нужно что-то предпринимать именно здесь и сейчас.
Тайнир и Абдул, приведшие советника на площадь, оказались под пристальным вниманием специального поверенного. Заученным движением Таланта он распознал эманации гнева и страха и начал очень аккуратно подпитывать их извне. Собирая по крупицам состояние толпы, вычленяя нотки злорадства и торжества, вкупе с редкими аккордами ненависти и желания мести, он плел новую песню, которая постепенно начала звучать все громче в голове двух мужчин позади Медана. Он молился только о том, чтобы что-нибудь задержало Гирата, который в этот момент проводил в город Лиадэ с ребенком, дабы доказать ликующей толпе возрождение прежней власти.
Совсем скоро с трибуны, оккупированной слугами, зазвучали призывные лозунги совершить месть. На площадь вывели освобожденных илоток. К некоторым из них тут же бросились родные и начали уводить их с улицы домой, чтобы отмыть и вылечить израненные тела. Тайнир усмотрел среди них свою дочь, уведенную из Силая несколько месяцев назад, и не поверил своему счастью. Это и стало катализатором момента: Тайнир вытащил девушку из толпы, поднял на эшафот и, прижимая к телу вновь обретенное дитя, произнес пламенную речь. Толпа подхватывала и повторяла практически каждое слово, из разных уголков слышались одобрительные возгласы, женщины плакали, мужчины готовы были идти в бой. И вот настал тот момент, когда народ не выдержал — первые ряды кинулись вершить правосудие.
Медан не сопротивлялся. Ни когда его привязывали к лошадям за руки и ноги, ни когда под восторженные крики толпы, животные погнали в разные стороны. Он смиренно улыбался, представляя себе, как там, в пучинах новой жизни, встретится с ней и снова будет её рабом. Гират увидел лишь жалкие останки своего сына, но в знак солидарности с народом не стал ни скорбеть, ни наказывать виновных прилюдно. Вместо этого он поднялся к своим соратникам и приказал вынести во двор тело Принцессы Арно. Мертвая, но все равно прекрасная, она была штырями прибита к деревянной плите, перерезанное горло чернело на фоне бледно-серого тела, белые кудри падали до земли, а окровавленное лицо нисколько не потеряло своего великолепия. Её оставили гнить. И каждый желающий имел право издеваться над этим телом, сколько угодно. Но никто к нему не прикоснулся — слишком свежа была память, слишком отвратительным находили для себя люди уподобляться такой мерзости.
Еще одна пламенна речь о восстановлении мира и былого величия закончилась появлением маленького Асаха и Лиадэ, которых люди приняли с опаской, но весьма благожелательно. Гират тем временем приглашал всех желающих вершить праведный суд над приближенными и восстанавливать справедливость, не продолжая кровавую бойню, гуманно, но строго. Народ, наконец, вздохнул с облегчением: праздника на костях и крови не состоялось. Тела были убраны к вечеру, а мостовая очищена.
Вечером между Аратимом и Гиратом состоялся короткий диалог, в ходе которого была назначена решающая встреча при дворе Користана Второго. После этого специальный поверенный самоустранился, стараясь больше не привлекать к себе внимания, дабы советника не обвинили в сговоре с соседними государствами.
На сборы ушло полтора дня. Отыскать подходящую карету для перевозки Цесы оказалось не так просто, и если бы не помощь Найдэ, вряд ли они управились бы за такое короткое время.
Утром третьего дня, когда солнце только показалось из-за горизонта, Джог вынес перебинтованную и закутанную в два одеяла Цесу на улицу и понес к карете. Ведьма шипела и извивалась, потому, как бинты саднили свежие раны, а браво не сильно старался смягчить её мучения.
— Твою мать, Джог! Ты не мешок с картошкой несешь! — наконец не выдержала Цеса, но её жалкий хрип не был принят во внимание. Джог, не стараясь угодить, как мог, уложил Цесу на подушки в карете и бросил:
— Не выделывайся. А то накажу.
— В самом деле, Джоги, прояви хоть каплю сочувствия. — Вступился Аратим и был красочно послан на хрен с предложением не лезть туда, куда с самого начала не полез.
— Тима, она слишком хилая. Я привык таскать тяжести. А баб обычно за волосы. Так что не обессудь.
— Уроды… — раздалось из открытой двери кареты. Но и этот удручающий всхлип не произвел должного впечатления. Джог, проходя к лошади, мимоходом захлопнул дверцу, дабы больше не слышать булькающих замечаний новоиспеченной героини.
Дорога домой пролегала в туманном забытьи с редкими вкраплениями осознанных сцен, когда Цесе насильно впихивали какую-то еду и перевязывали раны. Ведьма отчетливо помнила, что её постоянно знобило, ощущала жжение в груди и зуд на обожженных местах, спину саднило. Однако при всем при этом душу грело осознание того, что она хоть и частично, но жива, и едет туда, где о ней смогут позаботиться лекари. Уровень доверия к спутникам слегка возрос, поэтому она не ожидала гадостей ни от Джога, ни от Аратима, и уж тем более не могло прийти ей в голову, что соучастники преступления смогут бросить её где-нибудь на полпути умирать в одиночестве. Иначе, зачем они с таким усердием искали для неё экипаж? Поэтому Цеса дала себе волю, расслабилась, насколько это было возможно, и позволяла себе выныривать из туманных сновидений лишь в условиях острой необходимости.
Они миновали границу Ландоса, когда солнце уже практически скрылось за горизонтом.
Решено было переночевать на уже облюбованной ими ранее полянке в тени вековых дубов. Аратим по обыкновению развел костер, Джог за уши вытащил из куста упитанного и очень любопытного кролика, а Цеса, лишившись привычных укачиваний в карете, также вынуждена была насильно вытащить себя из сна и прислушаться.
На поляне потрескивали ветки. Джог натачивал нож. Аратим что-то мурлыкал себе под нос, зажаривая мясо на огне.
Где-то совсем близко шуршали опавшие дубовые листья, хрустели желуди под копытами диких зверей. Прямо над головой путников негромко ухал филин, а мотыльки, шелестя крылышками, без опаски летели на свет пламени. Где-то слева в высокой траве стрекотала неуемная последняя цикада.
Цеса зевнула и попыталась повернуться, чтобы хоть как-то облегчить страдания тех частей тела, которые она уже успела отлежать. Шорох её движений органично смешался с многообразием звуков на улице и остался незамеченным.
— Джог, глянь, может быть, она проснулась. — Небрежно бросил Аратим, не отводя взгляда от тлеющих углей.
— Да дрыхнет! — махнул рукой браво, продолжая полировать нож и даже не двинувшись с места.
Аратим задумчиво посмотрел на дверцу кареты и решил дать Цесе еще десять минут драгоценного сна.
