Василий Сахаров - Северная война
А дело было так.
Полусотня витязей, которые узнали, что в Данию спешат цистерцианцы и тамплиеры, высадилась в землях Свена Эстридсена. Храмовники осмотрелись, вышли на связь с нашей агентурой и приступили к делу. Доброга навестил ярла Свена и Мальмфриду Мстиславну, затем переговорил с Кнудом Магнуссоном, который сделал своей столицей город Виборг, и выдвинул викингам ультиматум: либо они уничтожают посланцев Бернара Клервоского и Шарля Понтиньи, либо в самом скором времени на их земли навалятся варяги, которые не могут допустить того, чтобы датчане ударили по венедским морским коммуникациям. Викинги сомневались долго, но когда этого требует дело, Доброга умеет быть жёстким и даже жестоким. В конце концов датчане ответили согласием запятнать себя кровью священнослужителей и послали за жизнью собратьев-католиков наёмных норвежцев, которых пригласила в королевство Мальмфрида Мстиславна. И всё бы ничего, вот только норги поставленную перед ними задачу выполнить не смогли, слишком крутыми ребятами оказались рыцари храма Соломона, и тогда пришлось вмешаться храмовникам Святовида, которые сделали эту работу. Правда, Шарль Понтиньи всё же сбежал. Прикрываясь тамплиерами и рядовыми проповедниками, он покинул Датское королевство, и побежал жаловаться своему патрону Бернару из Клерво. Но так даже лучше. Цистерцианский аббат узнает о ненадёжности викингов, и датским верховодам придётся остерегаться не только нас, но и церковников, которые шуток не понимают и имеют долгую память. Однако мы рядом и можем напасть на них прямо сейчас, а Бернар далеко, и его реакция последует позже. Поэтому нас викинги боятся больше, по крайней мере пока, а что будет дальше, посмотрим…
Доброга и храмовники продолжили движение в сторону Руяна, а я догнал нашу эскадру и к утру следующего дня высадился на германский берег невдалеке от озера Зелентер-Зе. Что нам делать, мы знали, а потому сразу же направились в сторону подпитывающего германцев тракта между Гамбургом и разрушенным Любеком. По пути уничтожили несколько патрульных конных групп, а потом, словно диких зверей, загнали и перебили отряд саксонских егерей, которые наблюдали за обезлюдевшими землями Верхней Саксонии. Сделали всё правильно, но когда подошли к тракту и расположились в лесах недалеко от замка, под стенами которого было разбито войско Сигурда Плитерсдорфа, оказалось, что нас уже ожидают. Видать, не всех егерей мы вычислили. Кто-то нас приметил, сообщил о вернувшихся венедах в Гамбург, и там отреагировали быстро. Местные власти и находящийся в городе граф Оттон Амменслебенский выслали нам навстречу трёхтысячный сводный отряд из разноязыкого европейского сброда, который был готов умереть за свои идеи точно так же, как венеды за свою родину. И мы оказались перед выбором: отступить или принять бой.
Сталкиваться с германскими оборвышами, разбойниками и фанатичными безземельными рыцарями под общим командованием барона Юлиуса фон Фаерста желания не было, ибо это потери, которые нам сейчас не нужны. Однако и уходить не хотелось, поскольку мимо нас по тракту шли тяжелогружёные повозки с необходимыми для католиков припасами. В телегах и фургонах находился купленный германскими феодалами и католической церковью овёс из Каринтии, солонина из Баварии, зерно из Аквитании, вино из Бургундии, сыр и мука из Фландрии, масло из Прованса и многое другое. Всё это должно было взвиться к небесам в виде пепла или отправиться в прохладные воды реки Траве. Поэтому я принял следующее решение: основные силы нашего войска, командование которым примет Вартислав, отойдут на северо-запад к реке Брамау и сымитируют рывок к Эльбе и Гамбургу, а я с четырьмя сотнями дружинников останусь в прилегающих к тракту лесах и ударю по вражеским транспортным колоннам.
Зеландские соседи мой план поддержали, и Вартислав начал отступление. Юлиус фон Фаерст, к которому подошло подкрепление в виде лёгких конников из Вормса и Меца, оставил на переправе через Траве пару сотен пехотинцев и кинулся вслед за венедами. С того дня прошло ещё три, и всё это время мой отряд тихо сидел в дебрях и ждал, пока германцы немного расслабятся. Я думал, что католики уменьшат количество охраны в больших обозах. Но нет. Несмотря на то, что Вартислав и Верен приковали к себе основные силы противника, караваны по-прежнему двигались в сопровождении серьёзных воинских отрядов. По лесам бегали саксонские егери, и каждый вражеский обоз на ночь останавливался в удобном для обороны месте, а на опасном направлении выставлял заслон из повозок и сторожей с собаками. Всё это стало меня немного нервировать, и я уже почти решился расколотить один из таких караванов ударом в лоб. Но тут появилась более заманчивая цель.
По дороге двигался отряд королевских рыцарей, восемьдесят отборных головорезов с сотней пехоты и двумя десятками егерей. Они сопровождали тридцать превосходных фургонов и пару десятков лиц, которые выглядели как гражданские. И хотя я не знал, что везут в повозках, но было ясно, что гвардейцы Конрада Третьего не поедут в армию герцога Генриха просто так. Да и сопровождаемые ими граждане, которые были одеты словно вполне обеспеченные горожане, меня заинтересовали. Поэтому выбор цели был очевиден. Бьем рыцарей и хватаем языков и только после этого переходим к продовольственным обозам, которые идут вслед за германскими аристократами…
Позади хрустнула ветка, и, даже не оборачиваясь, я знал, что это Калеви Лайне, Радко Самород, Поято Ратмирович, Гнат Твердятов и Торарин Мох. Командиры моего войска молча остановились рядом, и я отдал им приказы на предстоящий бой:
– Радко, Поято и Гнат атакуете стоянку противника. Варяги обходят германцев слева, киевляне справа, а пруссы бьют по центру. Окружаем их и давим. Так, чтобы ни одна падлюка не ушла и караван на дороге не предупредила. Лайне и Торарин, ваши люди выдвигаются дозорами вдоль тракта. Хеме идут по направлению к реке, а вароги двигаются к Гамбургу. Следите за дорогой. Сейчас рыцарей перебьем, трупы до утра приберём, встанем у дороги и будем ждать обоз. Всё ясно?
Командиры ответили еле слышным выдохом. Они всё понимали, ибо люди опытные, даже Торарин, который за минувшую весну и это лето забрал несколько вражеских жизней.
Пришла пора действовать, и спустя несколько минут за моей спиной скопилась сотня воинов из экипажа «Перкуно». Я прислушался к ночной тишине, уловил, что отряды Твердятова и Саморода готовы к выдвижению, и, не вынимая из ножен клинок, вышел из леса на поле.
Под ногами оказалась высокая трава, на которую уже начала опускаться роса, и я молча двинулся в сторону вражеских костров. В душе царила уверенность, что бой будет выигран малой кровью, и я чувствовал, что ветераны моей дружины готовы к очередной схватке с противником, который будет повержен.
Метров десять прошёл спокойно, когда охранники стоянки наконец подняли тревогу. В темноте разнеслись их гортанные выкрики, и они побежали в сторону повозок. Дружинники напряглись, и я отдал команду:
– Вперёд!
Закованная в броню сотня бросилась вслед за караульщиками, а я продолжил идти, словно находясь на прогулке. Да оно, по сути, так и было, ибо сегодня я в одной брезентовой куртке и свободных штанах, а из оружия – только меч.
Воины из экипажа «Перкуно» обогнули меня, миновали сторожевые костры, влетели на стоянку и вступили в драку. С другого конца лагеря тоже закричали вражеские пехотинцы, а затем пришли звуки боя. Звон стали и хрипы умирающих людей, фырканье лошадей, которые чуяли кровь и пытались вырвать из земли колья с верёвками, щелчки арбалетов и боевые кличи людей. Сегодня всё это не горячило мою кровь, я делал работу, был собран и не собирался кого-то убивать. Однако подраться всё же пришлось, поскольку рыцари, полусонные, без брони и без своих грозных лошадей, показали, на что способны.
Когда бой уже подходил к концу, по окрику кого-то из своих командиров гвардейцы короля Конрада стянулись к одной повозке, встали вокруг неё и отбили первый натиск воинов Поято Ратмировича. Мои дружинники нахрапом лезть не стали, а окружили очаг сопротивления и по команде сотника выдвинули вперёд арбалетчиков, которые начали отстрел рыцарей. Крестоносцы, которых оставалось не более сорока человек, примерно двадцать пять гвардейцев и пехота, после первого же залпа потеряли четверть своих товарищей и рванулись на прорыв.
– С нами Бог и Дева Мария! – услышал я громкий голос вражеского лидера и в свете костров, в которые подкинули сушняка, разглядел крепкого статного воина в сапогах, узких штанах и с мечом в правой руке. Больше у германца не было ничего, но это его не смущало. По пояс обнажённый мускулистый боец выскочил из строя своих товарищей, его клинок указал на лес, и католики бросились на дружинников.
Пруссы приняли рыцарей и немногочисленных пехотинцев на щиты. После чего мечи мореходов стали вонзаться в не прикрытые бронёй тела врагов и кромсать их на куски. Но три человека, два из которых получили ранения, каким-то чудом проломились через строй мореходов и побежали к спасительной для них лесной чаще. Вот только на их пути оказались киевляне Твердятова, и они замерли. Смерть для них была повсюду, позади и впереди – куда ни кинь, всюду клин. И тогда вожак рыцарей, который повёл их в последний бой, посмотрел на своих раненых друзей, вновь повернулся к пруссам, вскинул меч и, потрясая им над головой, закричал:
