Многоликий Янус (СИ) - Малеёнок Светлана

— Марта, — развесь, пожалуйста, все вещи из сундуков, в шкафы. – Отдала я свое первое распоряжение и почувствовала, как невольно, расправляются мои плечи, а подбородок задирается вверх. Так вот, как, оказывается, появляется мания величия! – мелькнула мысль. Но, ни чего, у меня не успеет появиться! – Грустно подумала я, и тут, же запретила себе думать о плохом. А направилась к трюмо, на котором ровным рядком, стояли мои трофейные баночки с гримом, а и лежал брусочек краски для ресниц.

Сзади зашуршала вещами моя камеристка. А я, критически оглядев в зеркале своё лицо, мысленно позвала Ядвигу.

Девушка откликнулась мгновенно, и с одобрением рассмотрев новый наряд, принялась с интересом наблюдать за моим преображением.

Я аккуратно наносила темно бежевый грим на боковую поверхность скул и носа, стараясь визуально сделать их уже, не забывая при этом, мысленно комментировать все свои действия. Затем, с помощью двух ниток, не очень ловко, но всё, же продемонстрировала Ядвиге, как нужно удалять выросшие волоски, недавно мною откорректированных бровей. А потом жестами, показала ей границы, в которые должна вписываться идеальной формы бровь.

Производя все манипуляции, я нет-нет, да и посматривала на Марту. Девушка добросовестно занималась порученной ей работой, лишь пару раз, бросив в мою сторону заинтересованный взгляд.

Закончив с бровями, я взяла странной формы кисточку, сделанную вручную, из жёстких, по всей видимости, конских волос и принялась красить ресницы, мысленно объясняя Ядвиге, как правильно это делать. Откуда начинать окрашивание, и как нужно вести кисточку, чтобы отдельные реснички, как можно меньше склеивались.

Закончив макияж, я вполне довольная собой, повертелась перед зеркалом.

Ядвига в моей голове, восторженно охала и ахала, поражаясь произошедшим с её лицом, преображением.

Я повернулась с камеристке и сказала:

— Марта, я схожу позавтракать, а ты, как закончишь, можешь быть пока свободна.

Девушка подняла на меня глаза, и буквально открыла рот от удивления, уронив на пол одно из моих чудесных платьев.

— Не будешь обсуждать меня с прислугой, научу тебя, как стать красавицей! – с улыбкой пообещала я ей. Прекрасно понимая, что за такую возможность, девушка что угодно для меня сделает.

Не в силах вымолвить ни слова, Марта только закивала в ответ на моё предложение.

Снова обув свои верные «балетки», я решительно вышла из комнаты, и, преисполненная достоинства, направилась на кухню.

________________________________

[1] Карт-бланш – полная свобода действий

Глава 23. Грехи молодости

Граф Ларион Саян

Я, долго сидел в кресле у камина, вспоминая обед с Ядвигой. Чужая, по сути, девушка, глубоко запала мне в сердце. Я не мог понять причины этого, поэтому после обеда наведался в комнату своей дочери и долго сидел, держа за руку и разговаривая с ней.

Я никак не мог понять причину своей симпатии к совершенно чужому для меня человеку. Но что-то такое в моей душе тянулась к Ядвиге, к её непосредственности, храбрости, уму, находчивости и доброте.

Вспомнил, как с грустью смотрел на красивое лицо своей Авроры, втайне мечтая, чтобы она была такая, какой я увидел сегодня служанку, потерявшую память.

А ещё, мне не давала покоя мысль о давно забытой дочери, рожденной моей любимой женщиной, которую я так ни разу не видел с момента ее рождения. Я ругал себя за малодушие, и за то, что так и не решился познакомиться, или хотя бы съездить и посмотреть на неё. А просто отдал распоряжение Гарнии, чтобы та помогала моей дочери, давая кормилице деньги не её содержание, но сам, ни разу не проверил, как она его исполнила.

— Я обязательно с ней поговорю в самое ближайшее время, — пообещал я себе.

Мои мысли снова вернулись к Ядвиге. Вспомнив её лицо и наивную просьбу о работе, невольно улыбнулся. Так что она там говорила? — постарался я вспомнить. Ага! Кажется то, что ей нужны деньги, чтобы купить одежду и обувь. — Молодец девчонка! — усмехнулся я. Не хочет ходить в рванине, но готова сама заработать на новые вещи! Уважаю таких! И вообще, почему-то подумал, что последние сутки улыбаюсь непривычно много. Давно у меня на душе не было так светло и хорошо.

Единственное, что омрачало мои мысли, это то, что в своей комнате, лежит больная родная дочь и вот уже почти два месяца, не приходит в себя. Почему-то я чувствовал себя по отношению к ней предателем, но мысли опять снова и снова возвращались к Ядвиге.

— А не сделать ли мне этой девочке, подарок!? — подумал я. Тем более что она спасла мне жизнь! Неужели я, граф, буду так не благодарен, что не смогу сделать для неё хоть что-то приятное!?

Немного подумав, взял колокольчик и позвонил. Практически сразу в дверь постучали, и вошёл дворецкий.

— Что угодно вашей светлости?

— Позови-ка ты мне, любезный, личную горничную Авроры!

— Сию секунду, ваша светлость! — и с лёгким поклоном дворецкий удалился.

В дверь тихонько постучали, словно поскреблись, и камеристка моей дочери, сухощавая рыжая Марта, осторожно как мышка, вошла в библиотеку.

Я недовольно поморщился. Не то чтобы не любил некрасивых людей, так как сам считал, что красота, прежде всего в душе человека. Просто не понимал, как кто-то, может не стремиться сам себя сделать немного лучше, как в физическом плане, так и внутренне!? Почему человек не хочет попробовать, сделать себя красивее, особенно женщина, которая по природе своей стремится всячески себя украшать!?

Камеристка Авроры, была именно такой, — довольно неухоженной, некрасивой и глуповатой девушкой. Вообще я не понимал, как можно рядом с собой переносить человека, с которым даже не о чем и поговорить. Но, к сожалению, я прекрасно знал мотивы своей дочери.

Увы, но Аврора не терпела рядом с собой никого, кто мог бы с ней соперничать в красоте, уме и образованности, предпочитая более выгодно выделяться на фоне непривлекательного и недалекого человека.

Рассеянно моргнув, я понял, что молчание неприлично долго затянулась, а камеристка начала нервничать и озираться по сторонам, как бы в поисках путей отступления. Подавив невольную гримасу, я обратился к девушке:

— Скажи-ка мне, есть ли у моей дочери платья, которые я дарил ей, но она отказалась их носить?

— Да, ваша светлость! — присев в лёгком книксене, ответила служанка.

— И много ли таких платьев?

Камеристка покраснела и, принявшись теребить край своего передника, как бы сквозь силу, произнесла:

— Все.

— Все? – в изумлении переспросил я, и поднялся с кресла. – Что, все платья, которые я ей дарил, она признала негодными к носке? — удивлённо вскинул я брови. На душе, словно кошки заскребли, настолько стало неприятно, больно и зябко. Я передернул плечами, словно пытаясь сбросить с себя это ужасное чувство разочарования и обиды. Осознание того, что дочери были так неприятны мои подарки, и что ее улыбки и благодарность, были фальшивыми, просто накрыло с головой. Сделав глубокий вдох, я постарался взять себя в руки. Не сейчас, только не при прислуге, — сказал я себе.

— А где сейчас эти платья? — задал я вопрос, девушке. Ожидая услышать, что Аврора их все просто выбросила.

— Платья находятся в сундуках на чердаке, — ваша светлость! — ответила камеристка и потупилась.

— Так значит, в сундуках, на чердаке, — повторил я и нахмурился, а сердце болезненно сжалось.

— Ну что ж, тем лучше. — И, посмотрев на камеристку, приказал:

— Позови Виктора! Пусть он возьмёт слуг! И принесите все эти сундуки в комнату, в которой сейчас живёт Ядвига. Иди.

— Да, ваша светлость! — быстро поклонилась камеристка и выскочила за дверь.

Я, задумавшись, подошёл к окну, глядя на цветущий яблоневый сад и не замечая его красоты. — А может это наказание за мои грехи? Подумал я, и на меня нахлынули воспоминания:

— В семнадцать лет, благодаря моим юношеским «шалостям», от горничной, у меня родилась внебрачная дочь, — Гарния. Официально я её не признал, но особо выделял среди других слуг. Обязанностей у неё было меньше, комната лучше, а после увольнения старой экономки, именно её я поставил на эту должность.