Сергей Шведов - Око Соломона
Шевалье де Лузарш с ехидной улыбкой на хорошо очерченных губах перевел эти слова графа рассеянному протовестиарию. Сиятельный Михаил бросил зверский взгляд на Мефодия, провинившийся мышкой затаившегося в углу, но тот лишь развел руками. Скрепя сердце, Михаил вынужден был признать, что султанская семья уже переправлена в Пелекан, но из соображений безопасности об этом не говорят вслух.
– Безопасность – дело святое, – согласился Вермондуа. – Я тоже не стал бы распространяться о миллионах денариев, попавших мне в руки.
– Какие миллионы? – ахнул протовестиарий.
– Те самые, для переброски которых в Пелекан потребовалось пять барок и сто телег, две из которых сломались по дороге. Я прав, благородный Мефодий?
На нотария было страшно смотреть. На лице несчастного Мефодия читался такой ужас, словно его приговорили к смертной казни через повешение. Лицо Мефодия сначала побелело, потом покраснело и, наконец, пошло красными пятнами. Он промямлил что-то совершенно невразумительное, не поддающиеся переводу.
– Мне не хотелось в этом признаваться, дорогой граф, – тяжело вздохнул Михаил. – Но случилось несчастье. Казна султана действительно была переправлена в крепость Святого Георгия, но там произошел мятеж. Пельтасты топотрита Арапсия сговорились с пленными сельджуками, перебили охрану и скрылись, прихватив с собой все золото.
– Во-первых, не все, а лишь треть, – поправил протовестиария осведомленный варвар. – Во-вторых, мятеж был подавлен комитом Радомиром, и золото возвращено в императорскую казну до последнего денье. Я бы на твоем месте, сиятельный Михаил, спросил со своих подчиненных, похоже, они скрыли от тебя очень важные сведения. Надеюсь, не из корыстных побуждений, Мефодий?
Нотарий, услышав столь страшные обвинения из уст графа Вермондуа, немедленно обрел утерянный было дар речи:
– Все ценности доставлены в Пелекан, включая и те, которые были захвачены изменником Арапсием!
Если бы взгляд мог убивать, то несчастный Мефодий сейчас бы лежал бездыханным. Увы, Бог не дал сиятельному Михаилу таких чудесных способностей. И протовестиарию ничего другого не оставалось, как шевелить губами и посылать беззвучные проклятия на голову оплошавшего чиновника.
– К сожалению, я не знал об этом, – промямлил Михаил и поморщился – уж слишком очевидной была ложь, прозвучавшая в его словах.
– Возможно, ты, протовестиарий, забыл и о распоряжении императора? – сочувственно вздохнул Вермондуа.
– О каком еще распоряжении?
– Мне кажется, что мой дорогой друг и сюзерен, Алексей Комнин, которому я верю как самому себе, уже поделил султанскую казну на две равные части. Одна из которых будет передана баронам со всеми положенными в таких случаях церемониями.
– Половина?! – взвился Михаил. – Ты в своем уме, благородный Гуго?! Речь идет о трех миллионах денариев по меньшей мере!
– А сколько это будет в ливрах? – полюбопытствовал Вермондуа.
– Откуда мне знать, как они выглядят, эти твои ливры! – в сердцах воскликнул пойманный с поличным протовестиарий.
Честно говоря, благородный Гуго и сам не помнил, как выглядят ливры. По слухам, они были в ходу еще при Каролингах, тогда как сменившие их Капетинги чеканили только одну монету – серебряный денье. Вермондуа мог бы объяснить протовестиарию, сколько денье составляет один ливр, но того, похоже, это нисколько не интересовало. Сиятельный Михаил вцепился пухлыми руками в султанское золото, и готов был лечь костьми, но не отдавать его лютому врагу, в коих он числил благородного Гуго.
– У меня под рукой есть каноник, по имени Фрумольд, – доверительно сообщил протовестиарию Вермондуа. – На удивление сведущий человек. Уж он-то точно способен перевести султанское золото в ливры. А если с этим не справиться Фрумольд, то я пришлю тебе в помощь папского легата Адемара де Пюи.
Император Алексей Комнин, в отличие от протовестиария Михаила отлично понимал, сколь велико будет разочарование крестоносцев, когда они узнают о взятии Никеи. Но отдавать им город на разграбление он не собирался. Басилевсу нужен был плацдарм в Малой Азии, с которого можно начать отвоевание византийских земель, захваченных сельджуками. И он этот плацдарм получил. Теперь Никею следовало удержать любой ценой, не дав крестоносцам закрепиться в Вифании. Именно поэтому, в отличие от протовестиария Михаила, Алексей Комнин не только не огорчился по поводу притязаний Гуго на казну султана, но уж скорее обрадовался его предложению. Граф Вермондуа, во второй раз подсказал императору выход из трудного положения. Заплатить! И заплатить немедленно, дабы погасить волну недовольства и направить усилия крестоносцев в нужное русло. Пусть идут в Сирию, в Палестину – лишь бы подальше от Вифании, которую басилевс уже считал своей.
– Заплатите Гуго Вермондуа и его рыцарям столько, сколько они потребуют, – приказал Алексей своим опешившим чиновникам. – И оповестите об этом всех франкских баронов. Объявите так же, что долю получат только те бароны и рыцари, которые уже принесли мне вассальную присягу. Все прочие могут это сделать здесь в Пелекане и получить то, что им причитается по праву.
Протовестиарий Михаил был потрясен распоряжением императора до такой степени, что допустил бестактность, издав раскрывшимся от удивления ртом звук, который вполне могли расценить как неприличный.
– Что-нибудь еще? – удивленно покосился на него басилевс.
– Франки просили пустить их в Никею, – мгновенно обрел себя под недоумевающим взглядом басилевса сиятельный Михаил.
– Ни в коем случае!
– А если небольшими группами? – предложил находчивый лагофет секретов. – Человек по десять. Все же франки более месяца стояли под стенами города. Чего доброго, они сочтут себя оскорбленными.
– Пожалуй, – задумчиво произнес Алексей. – Передайте дуке Мануилу, чтобы не чинил препятствий любопытным, но в то же время не допускал никаких эксцессов ни перед воротами города, ни, тем более, за его стенами.
Каноник Фрумольд, потратив на это почтенное занятие несколько дней, все-таки сумел перевести в ливры часть добычи, доставшейся графу Вермондуа при разделе. К счастью для благородного Гуго, боявшегося слова «миллион» как черт ладана, речь шла всего лишь о семи тысячах золотых ливров. Но даже эта цифра до того поразила Вермондуа, что он строго настрого запретил Фрумольду переводить эти ливры в серебряные денье, дабы не сойти с ума от выпавшей на его долю удачи. Простым шевалье перепало, конечно, поменьше, чем благородному Гуго, но недовольных среди французов не было. Зато нашлись люди, которые решили не искушать далее судьбу и повернуть коней к дому. И только вмешательство папского легата Адемара де Пюи утихомирило страсти. Епископ пристыдил малодушных, напомнил им о принесенной клятве и, между прочим, намекнул, что Никея далеко не последний богатый город на пути крестоносцев к Палестине. И кто знает, во сколько раз возрастет их добыча, когда они, наконец, достигнут стен Иерусалима.
После этого заявления разговоры о возвращении среди крестоносцев прекратились сами собой. Зато все сразу заговорили об Антиохии, огромном городе, расположенном где-то в далекой Сирии и ныне захваченном безбожными сельджуками. Об Антиохии бредили все, не только бароны и рыцари, но даже простолюдины. Не слишком-то разбогатевшие, к слову, после взятия Никеи.
В Пелекане, куда съехались едва ли не все сколько-нибудь значительные участники похода, произошло еще одно взволновавшее всех событие. Племянник Боэмунда Тарентского благородный Танкред вынужден был в числе других рыцарей принести оммаж императору. Среди баронов по этому поводу прозвучало немало шуток, однако практически все они явились к храму святого Петра, дабы отдать дань уважения Алексею Комнину. Церемония получилась на редкость пышной. Похоже, басилевс пытался сделать все возможное, чтобы отправляющиеся на завоевание Сирии крестоносцы не забыли о своем сюзерене. Площадь перед храмом была буквально забита вооруженными людьми. В храм, где служился молебен во славу Христова воинства, освободившего Вифанию от неверных, попали немногие. Зато все могли наблюдать за пышной процессией знатных вельмож во главе с императором, которые сначала вошли в храм, а потом какое-то время спустя его покинули в сопровождении бравых варангов и архонтопулов.
Венцелин в храм не пошел, остался на площади в кругу своих сержантов и знакомых шевалье. Гаст рассчитывал перекинуться несколькими словами с комитом Радомиром, сопровождавшим императора. Ничего подозрительного Венцелин не заметил. Собравшиеся на площади люди громкими криками на разных языках приветствовали императора и своих вождей. Алексей Комнин отозвался на приветствия величественным взмахом руки и стал медленно спускаться по ступенькам вниз. Гвардейцы, облаченные в кольчуги, стояли плотной стеной по обеим сторонам лестницы. Комит Радомир шел по правую руку от Гуго Вермондуа в нескольких шагах позади императора. Внезапно варанг, стоявший поодаль словно статуя, качнулся вперед, в руке у него блеснул нож. Венцелин издал предостерегающий крик, но опоздал – клинок уже вошел в ничем не прикрытую грудь комита Радомира. Площадь в ужасе замерла. Граф Вермондуа выхватил меч и наотмашь рубанул по голове убийцы. Это случилось так быстро, что Радомир и варанг упали почти одновременно. Когда Гуго склонился над комитом, тот еще дышал.
