Андрей Демидов - Тайны Звенящих холмов
Дружинники в этот момент следили за княжеским охотничьим соколом, сидящим на рукавице одного из мечников.
С сокола только что сняли шапочку, и он, дёргая головой, привыкал к ослепительному свету и словно поёживался, двигая ещё не расправленными крыльями. Наконец он сорвался с руки сокольничего и взмыл вверх, закружил над холмом, над стягом Стовова и звуками рога.
– Ну что, други, хороша птаха? – улыбнулся Стовов, наблюдая за стремительным силуэтом и затеняя ладонью глаза. – Ладно. Стребляне, как пить дать, скоро перегрызутся друг с другом. Я хочу поспеть к концу их сшибки и перерезать победивших. Тогда не нужно будет по снегам вылавливать их в чащобах и брать на копьё Буйце. Клянусь Велесом, Буйце упадёт к нашим ногам, как сухой лист.
Глаза Ацура алчно засветились.
– Мудро. Так же сделал конунг Гелан из Триннелага, когда пошёл воевать данов и Гетланд. Клянусь Одином!
– Не стоит забираться в глухомань, пока не отстроим детинец. Если стребляне замирятся, мы не успеем уйти за Лисий брод с обозом и рабами. К тому же тут будет княжич. Не нужно подвергать опасности первенца, князь, клянусь Велесом! – возразил Семик.
Стовов некоторое время раздумывал, глядя, как сокол раз за разом падает с неба на голубей, как они в панике разлетаются в разные стороны, теряя перья и маленькие жизни.
– Они не замирятся, – наконец сказал он. – А княжич Часлав пусть привыкает к опасности. А это кто? – Стовов обернулся к реке, привлечённый пронзительным звуком чужого рога.
Вверх по Вожне, уже миновав место, где стояли в ожидании ладьи и челны товаринов, на вёслах быстро шла низкобокая, в круглых щитах, высокогрудая ладья. На носу, под изогнутой головой морского чудища, стояли готовые к бою люди, блестело обнажённое оружие, шлемы и взбаламученная вода под вёслами. Ладья, не замедляя, скорее наращивая ход, шла прямо на цепь и княжескую ладью, не обращая внимания на пускаемые ей навстречу стрелы.
– Это, наверно, варяги из Ранрикии. Они, когда свёртывают, никогда не подвязывают парус по краям, – сказал Ацур. – Лежебоки!
– Варяги? – переспросил Стовов и хлопнул себя ладонью по животу. – Вот кто мне пригодится сейчас. Быстро иди на берег, скажи им, что с ними хочет говорить князь Ладоги и Тёмной Земли. А цепь пусть опустят. Варяги! Чтоб без резни!
Ацур быстро сбежал вниз, придерживая меч, крикнул, чтоб рабы не глазели, продолжали работу, а цепь опустили. Остановив мечников, загружающихся в лодки, чтоб идти на выручку ладье, он прыгнул в крошечную однодеревку и мощными гребками двинул её наперерез. Цепь упала, исчезнув в воде, после чего варяги взяли левее, намереваясь пройти между буем и берегом.
Стовов нетерпеливо притопывал ногой, наблюдая, как Ацур приблизился к ладье, едва не подстреленный, вступил в переговоры, а несколько челнов товаринов, было тронувшиеся с места вслед за неожиданным тараном, разочарованно поворачивают обратно.
Варяги начали табанить, приближаясь к берегу в двух сотнях шагов выше Стовграда; хотя оружие пока всё-таки мерцало на солнце, стало ясно, что их вождь желает узнать, что нужно от него князю, столь дерзко и бесцеремонно перегородившему Великий путь.
Когда викинги осушили вёсла и взялись за шесты, осторожно причаливая со стороны Моста Русалок, показалась процессия.
Впереди ехали несколько мечников во главе с Сигуном, за ним, в одном седле с дюжим стариком, мальчик лет шести, дальше два воза, везущие несколько женщин и рабов, следом ещё группа воинов.
– Часлав, слава Велесу, – сказал Семик. – С ним кормилица, няньки и волх Акила. Куда их принимать, князь?
– Веди в мой шатёр. Нянек в шалаши, да приглядывай, чтоб вои их не особо щупали. Сегодня праздник пострига и сажание на коня, – ответил Стовов, все ещё смотря в сторону причалившей ладьи.
– Наконец, давно надо было княжича делать воем. – Довольный Семик поспешил навстречу отряду.
Под приветственные крики дружинников, поклоны челяди и рабов княжича повезли вокруг строящегося укрепления.
Наставник что-то строго говорил ему на ухо, тыча пальцем то в сруб колодца, предназначенного предохранять сторожу от жажды в случае осады, то на низкую широкую въездную башню, единственную в кольце сплошного частокола.
Мальчик устало кивал, глядел на уже вытоптанную траву холма, гладя маленькой рукой конскую шею и вороша перепутанную гриву.
Его ввели в княжеский шатер из противно воняющей воловьей кожи, уложили на войлочный топчан, сунули в руку маковую лепёшку.
Няньки засуетились, готовя воду к умыванию, вытащили маленький парчовый плащ, тканый золотой нитью, крошечные яловые сапожки, белоснежную льняную рубаху, расшитую петухами и змеями.
– Деда Ладожанина привезли! – разнеслось среди люда, когда волх Акила, крепкий старик с кувалдоподобными руками, облаченный просто, без обычных для кудесников просторных плащей, рогатых шапок, бронзовых блях, затянутый в чёрную кожаную рубаху, снял с одного из возов дымящийся глиняный горшок, завёрнутый в самое драное, по обычаю, полотенце.
Он понёс горшок с углями, набранными из очага княжеских хором в Каменной Ладоге, к печи единственной, недостроенной избы, поклонился у порога, а сопровождавший его дружинник пригвоздил засапожным ножом над дверью оскаленную медвежью голову.
– От недоброго домового, чтоб с нашим не вступил в войну, в перепалку и не ослабил его, – объявил Акила, а собравшаяся толпа согласно закивала, подтверждая правильность содеянного. Окурив медвежью голову дымом от сухих сот, Акила ещё раз поклонился перед порогом: – Прошу части твои, добрый дедушка, к новому жилищу, да поможет нам норов твой и сила Даждьбогова. Будь с нами вовек. – Волх вошёл внутрь, высыпал угли в печь, на специально просушенную в последний день берзозоля осиновую кору и начал раздувать пламя, бормоча чудодейственную тарабарщину.
Пламя ярко вспыхнуло, запаляя тут же подставленные лучины.
Дружинники, радуясь спорому огню в новой печи, понесли лучины на двор, окуривать свои мечи, остроги, кистени и панцири, они надеялись, что новый дедушка Стовграда вступится за них в бою.
Тем временем волх грянул горшок о землю и закопал осколки под правым углом печи:
– Ни дух, ни червь лесной и речной отныне не властны над этим местом. Только плоть, от которой мы укроем Стовград телами и доспехом своим.
– Укроем! – грянули разом дружинники, потрясая оружием.
Акила отправился к тому месту, где лежал, готовый встать, тотем Перуна, а Стовов, издали наблюдавший обряд переселения дедушки, пошёл навстречу группе варягов, которых сопровождал Ацур.
Не дойдя десятка шагов до частокола, варяги остановились. Их было пятеро, свирепых, увешанных оружием и золотом. Среди них Стовов безошибочно определил конунга, по нарочито надменному взгляду и излишне богатой отделке доспеха.
Вместе с Полукормом, Сигуном и двумя дюжими мечниками князь приблизился к варягам и остановился, выжидательно глядя на Ацура:
– Они говорят на каком-нибудь из склавенских наречий?
– Нет, – мотнул головой Ацур. – Я буду толмачом, князь.
– Хорошо. Скажи им, что князь Каменной Ладоги и Тёмной Земли желает им покровительства всех богов и удачи в боях. И спроси, кто они и куда идут. – Стовов встретился взглядом с конунгом, и, пока Ацур переводил, они гипнотизировали друг друга немигающим взглядом.
Наконец рыжие ресницы конунга дрогнули, он ударил себя кулаком в кольчужную грудь и сказал:
– Я конунг Гуттбранн из Ранрикии. Я пришел в Гардарику, чтобы найти и убить изменников Вишену Стреблянина и Эйнара Рось, из дружины почившего Олафа. Они нарушили клятву верности и должны умереть как собаки, клянусь Одином Справедливым!
– Это те варяги, что ищут золото, закопанное где-то у Спирка, – зашептал на ухо князю Полукорм. – Язык, развязанный вчера, донёс, что этот Вишена и Эйнар закопали золото и ушли с Рагдаем вниз по Вожне. Говорят, что их видели мёртвыми в Игочеве.
– Этот Вишена, что из стреблян? – не поворачивая головы, спросил у наушника Стовов.
– Нет. Не знаю, откуда у него такое прозвище. – Полукорм отступил назад.
Когда Ацур перевёл Гуттбранну довольно длинную речь Стовова, в которой князь говорил, что знает о двух беглецах из Ранрикии, о зарытом ими золоте и намеревается помочь храброй дружине разыскать изменников, если те окажут ему содействие в подавлении стреблян, конунг сделался багровым, потом пятнистым. Слышно было, как скрипнули его зубы и заурчало в животе.
– Проклятая страна! Сегодня у меня в зубах застрянет жила, а завтра об этом узнает вся Гардарика. – Гуттбранн снял шлем, подставляя ветерку взмокшие волосы, и, несколько успокоившись, сказал: – Все золото Олафа принадлежит нам. Это мы вырвали его из глоток кельтов. И мы его ещё раз вырвем из глоток тех, кто встанет на нашем пути! Клянусь Одином!
– Тут что-то не так, – сказал в спину князя Сигун. – Сколько золота могут утащить на горбу двое, пусть дюжих воинов от Ранрикии до Тёмной Земли? Через Северные горы, болотистые озера и леса, кишащие лихим людом? Конунгу нужны эти варяги, потому что они что-то знают про него, клянусь Фрейром, похоже на то.
