Симона Вилар - Ведьма княгини
– Чудище! – пронзительно и испуганно закричал кто-то. И тут же все кинулись кто куда, завизжали ведьмы, заплакали дети, ругались колдуны. Разбегались.
Одетый в турью шкуру чародей на пне подскочил, выкрикивая:
– Это древлянин! Кудесник древлянский! Колдуйте против него!.. Ваши заклятия его обезвредят!..
Но все в испуге разбегались, а кто не успел, те падали под ударами длинного шипастого хвоста. Кого-то ящер-змей успел схватить страшной пастью, затряс головой, так, что у попавшего к нему только руки и ноги замотались, как у куклы тряпичной.
Малфрида побежала вместе со всеми, в мешанине тел ее толкнули, она упала, закричала. А потом вдруг что-то произошло. Еще не уразумев, в чем дело, Малфрида оглянулась и заметила, как к ящеру спешно выскочил так называемый Свенельд… или тот, кто обратился в него. Он был все еще наг, но теперь его оружием стали неожиданно выросшие длинные клыки. Он прыгнул на раздутое тяжелое тело змея, впился в его толстую шею, рванул, вырвав из нее кусок, жадно припал к отверстой ране, словно желал выпить змеевой крови. А ведь и впрямь пил, ибо тот вдруг забился, заскреб лапами, которые вдруг превратились в руки, и змей уже был не змей, а извивающийся голый волхв. Лишь чудом вырвавшись, он стал отползать, пока не превратился в обычную гадюку, молниеносно исчез в траве, затерялся. Свенельд же оглянулся и… Теперь Малфрида точно знала, что это не ее муж. Она видела перед собой некое полуистлевшее существо, со страшно вращавшимися выпученными в окровавленных глазницах глазами на огромном голом черепе, жутко скалящееся улыбкой мертвеца. И вдруг ей показалось, что глядит это существо именно на нее. От него так и веяло каким-то иным миром – бесконечно древним, безжалостным, торжествующим…
И тут она потеряла сознание.
Когда Малфрида очнулась, разгулище уже почти опустело, голубые огни угасли. Только хозяин в турьей накидке все еще был тут, суетился среди поверженных тел, отдавал указания, кого как лечить, а кого просто отпоить колдовским зельем, чтобы имели силы добраться назад и там оправляться.
Возле Малфриды оказалась Годоня, стала ее ощупывать.
– Цела! Вот хорошо-то!.. А то как бы я свою боярыню утром в тереме представила, как бы объяснила, что с ней.
– В тереме? – удивленно повторила древлянка, словно не понимая, о чем это Годоня волнуется.
– В тереме, в нашем тереме. Возвращаться нам надо, а то вишь, какая беда тут приключилась. И как же наши ведуны не рассмотрели, не почувствовали, что на Лысую гору волхв-чародей древлянский проник? И зачем, спрашивается? Мы-то в их земли не суемся. У них – их чародейство, у нас – наше. Это уговор. Этот же все равно сюда пролез. Силой своей хотел похвалиться, что ли, душегубец проклятый? Ведь у древлян сейчас сила такая, что никто из наших бы не помог. Вот только Кощей и сладил с ним. Повезло, считай, что Темный на разгулище явился, подсобил. Ведь и его нынешняя древлянская сила не больно радует, как и не радует, что другому темному владыке, сопернику Кощееву, целое племя поклоняется.
– Кощей? – переспросила Малфрида, поднимаясь.
– Кощей, Кощей Бессмертный. А он могучий чародей, вечный. Хотя и его силы не хватило бы, чтобы на полудень добраться, тяжело ему отлучаться от своего злата подземного, в нем вся сила Кощеева, оно же и удерживает его на далекой полуночи. Однако теперь все изменилось в колдовском мире, древляне наколдовали всякое, солнце даже не проглядывает, отчего вся сырость эта и дожди непроходящие. Вот Кощей и смог проникнуть сюда на краткий срок.
Малфрида вспомнила, как о необычной колдовской силе древлян говорила ей и княгиня Ольга. И отчего-то не по себе ей сделалось. Чего же хотела от нее светлая княгиня, когда тут такое… Вон, всего один волхв древлянский смог разметать всех колдунов на Лысой горе. И если бы не Кощей…
– Так это Кощей в мужа моего превратился? – только и смогла вымолвить Малфрида.
– Догадалась? Кощей всегда принимает чужой облик, когда меж людей возникает. А тут Свенельда ему еще продали. Киевские бояре, которым возвышение Свенельда страсть как мешает, сговорились да заплатили Кощею, чтобы помощника Ольги ему отдать жертвой. Так что не долго тебе боярыней Свенельда хаживать. Ну ничего, ты жена его, вот и достанется тебе все, чем он владел. Богатой будешь, уважаемой, никто слова поперек тебе не скажет. Ты рада?
Малфрида была потрясена. Вернее, не Малфрида, не ведьма, которая пробудилась в ней в эту колдовскую ночь, а древлянка Малфутка, которая любила, как душу свою, зеленоглазого варяга Свенельда. И она внезапно ощутила такой ужас, что и грудь заболела. Ей вдруг стало все равно, что Свенельд отказался от нее, она только вспомнила, что любила его, что она жена его…
– Так Кощей погубит Свенельда?
– Ну, погубит или живьем заберет – это уж как ему заблагорассудится. Он ведь всегда себе лучших выбирает – девиц ли пригожих или молодцев в самом соку. Так исстари повелось, чтобы в жертву ему лучших отдавали. Вот и теперь…
Она резко умолкла, когда рядом раздался глухой и сильный вздох, словно дышало нечто огромное, почти бесконечное. И какой-то мертвенный тяжелый голос произнес:
– Все ты верно объяснила, горбунья. Чародейка из тебя хоть и никудышная, но умом тебя боги не обидели.
Годоня даже взвизгнула от страха, приникла к земле комочком, дрожала вся. Малфрида в первый миг тоже едва не кинулась невесть куда. Но сдержалась. Была в ней некая сила и злость, оттого что этот Темный решил забрать Свенельда… ее Свенельда, ладо ее! И она произнесла:
– Я не хочу, чтобы ты тронул моего мужа, Кощей. Мой он – слышишь ты, чудище полуночное!
Только после этого она повернулась. Посмотрела. Он возвышался рядом, огромный, закутанный в длинную накидку, полы которой шевелились как будто сами по себе. Голову его покрывало что-то темное, лица видно не было, лишь взгляд угадывался – подавляющий, мертвый, но и исполненный интереса. От всего его существа исходило ощущение дикой, внушительной силы. Такой чудовищной, что Малфриде потребовалась вся ее твердость, чтобы не поддаться панике, не бежать. А начать торги… Ибо она уже решила, что будет бороться за любимого, что не позволит погубить своего Свенельда.
Кощей вдруг засмеялся – если это можно было назвать смехом. Словно где-то рвалось и лопалось что-то запертое, как будто стон краткий возникал и срывался, будто кто-то заливался сухим, похожим на кашель лаем.
У Малфриды застыла в жилах кровь, но вместе с тем она все больше начинала гневаться. И с гневом в ней росли силы. Глаза ее полыхнули желтым светом, узкие зрачки вглядывались во мрак под накидкой Кощея, но если обычно она четко видела впотьмах, то теперь различила… ничего не различила, только смерть костистую видела, плоть, давно переставшую быть плотью, и пустоту там, где обычно живет душа. Холодом и мраком веяло от Кощея.
Он вдруг вскинул руку, пелена его накидки взвилась, разрослась, закрывая все вокруг. Потом медленно опустилась, будто скрыв и вновь явив все. Миг – и они были одни. Промелькнули мимо какие-то тени, кто-то застонал, кто-то вскрикнул удивленно. И вот они вдвоем стоят на той же поляне, но нет уже ни Годони, ни чародея в турьей накидке, ни кого иного. Только ветер дул порывами, развевая длинные волосы Малфриды.
– Где все? – почти буднично спросила Малфрида.
Черный силуэт немного склонился к ней, из мрака проступил страшный оскал, как будто Кощей улыбался.
– Ты не боишься, – в его глухом голосе слышалось удовлетворение. – Значит, я не ошибся в тебе.
Нет, она боялась. Сердце стучало, тело сотрясала мелкая противная дрожь. Кощей подавлял ее, и ведьме стоило неимоверного труда повторить свой вопрос.
– Куда ты дел всех?
Кощей повел плечом.
– А кого куда. Восвояси отправил, кого по домам, а кого просто подалее, там сами разберутся. Колдуны ведь, хоть и ничтожные, но с чародейством все же знаются.
Вокруг них была обычная темная ночь, такая глухая, как в предрассветные часы, когда все замирает и наступает полная тишина. Только ветер веял, разметывая слабые огни догоравшего колдовского костра. Подле него еще валялся на боку перевернутый большой котел, еще слышался слабый запах разлившегося колдовского варева.
– А ведь я искал тебя, Малфрида, – произнес Кощей своим тяжелым голосом, словно откуда-то издали, хотя стоял совсем рядом и осматривал ее с таким интересом, что древлянка кожей ощущала скользящую цепкость его взора. От этого Малфрида стала замерзать, куталась в свои волосы, как в накидку, колени поджала, обхватив их. Но ответила, как огрызнулась:
– Что-то всем ныне Малфрида понадобилась. А я и не знала, что я Малфрида. Но тебе-то я зачем?
– С собой хочу позвать. Пойдешь?
– Нет.
Но уже ощутила, как он будто притягивает ее к себе, а потом показалось, что он взял ее за руку своими костистыми ледяными пальцами, и кисть ее стала застывать, мерзнуть почти до боли. Малфрида рванулась, зарычала на него утробно, изо рта даже выросли клыки, глаза засветились. От него шла такая волна силы, что и в ней будто что-то отозвалось, ее ногти вдруг стали острыми когтями, и она взмахнула свободной рукой, рванула этот мрак под его капюшоном, почти с удовольствием ощутив, как зацепила, как заскрежетала по кости… Кости? Или камню? Или ледяной остов задела? Или то, что у этого Бессмертного еще могло называться плотью.
