Сын Сталина - Орлов Борис Львович

За пять дней вывели технику и людей на позиции и после окончательной разведки, перед самым рассветом начали обработку позиций артиллерией.

Авиация постоянно корректировала огонь батарей, поэтому что передний край, что тылы были перепаханы весьма основательно, и как только смолкла канонада, на остатки абиссинских позиций ударили советские танки. Т-26, молотя из пушек и пулеметов, довершили уничтожение войск негуса, а потом в разрыв позиций вошла колонна КБМ и блиндированных грузовиков «Даймлер-Волга». За ними почти впритык шла колонна танков БТ, а на высоте в пару километров висели новейшие штурмовики Хеншеля, готовые подавить любую активность на земле.

Через тридцать километров колонны разделились, и Первый штурмовой батальон выскочил на дорогу, ведущую к Ассабу.

Не снижая скорости, машины проскочили какие-то тыловые подразделения и помчались по старой караванной дороге, вилявшей между невысоких гор. Пыль, поднимаемая машинами, снизила видимость почти до ноля, но опытные водители как-то ухитрялись держать дистанцию, и колонна ходко двигалась на запад.

Александр ехал в передовой группе, внимательно наблюдая за окрестностями в мощный цейсовский бинокль, подаренный Роммелем. Точно в такой же, в какой сейчас смотрел Хуберт Ланц, сидевший на месте командира в головной машине. Упрямый немец категорически отказался ехать, как он сказал, «в обозе» и, посадив самых отмороженных горных стрелков в первую машину, возглавил колонну. Правда, переодеть и перевооружить их всё равно пришлось. Маузеровские винтовки и МП-35, несмотря на легендарное немецкое качество, во всём проигрывали дегтярёвским ДАК, и ни разгрузок, ни бронежилетов, уже поступавших в РККА, у них и в помине не было. А где-то в одном из грузовиков ехали два десятка итальянских парашютистов, взятых исключительно из политических соображений, и вооружённых совсем уж позорным пистолетом-пулемётом Beretta M1918.

Дегтярёвский автомат-карабин был весьма вольной импровизацией на тему АКМ, но получился в итоге ничуть не хуже автомата Калашникова. Сделанный под лёгкий семимиллиметровый патрон и имевший внушительный магазин на 35 патронов, легко укладывал серию в ростовую мишень со ста метров и не боялся ни грязи, ни пыли, ни шаловливых и беспокойных рук военнослужащих.

– Камерад комиссар, впереди населённый пункт, – коротко доложился Хуберт, и Александр, развернувшись по ходу движения, сквозь клубы пыли разглядел крошечный посёлок, похожий на брошенную в пыль горсть кубиков.

– Проскакиваем на скорости. Если заметите телеграфные провода – рвать без команды. Столбы валить, изоляторы бить.

– Цу бефель! [170] – Ланц отключился и, нырнув внутрь машины, посмотрел на своих людей. Командирское отделение, набранное из наиболее подготовленных и совершенно отчаянных парней, развлекалось игрой в карты и вечным разговором о девках. – Ганс, Питер, приготовьте минно-взрывное. Возможно, придётся рвать телеграф.

– Яволь, камерад генерал! – лейтенант Ганс Розен, кивнул и, не задумываясь, вытащил в проход тяжёлый деревянный ящик, обитый железными полосами. Проверил ещё раз, всё ли на месте, задвинул обратно и, взглянув на свои карты, продолжил:

– И, значит, задираю я ей ноги себе на плечи, и тут…

Миновали городишко, не снижая скорости и задержавшись лишь на выезде, чтобы уничтожить пару десятков телеграфных столбов.

Через пять часов непрерывной гонки сделали остановку для дозаправки и технического контроля, быстро поели и снова тронулись.

Наконец показался Дессие, и сразу откуда-то сбоку ахнула полевая пушка. Фонтан разрыва встал далеко от дороги, но почти сразу на батарее скрестились трассы десятка крупнокалиберных пулемётов, гулко рыкнули двадцатитрёхмиллиметровки, и всё было кончено.

Здесь, в окрестностях Дессие, стоял оперативный резерв негуса – его личная гвардия, состоявшая из десяти тысяч неплохо обученных воинов, и батарея трёхдюймовок, прикрывавшая перекрёсток дорог, сходившихся от Массады и Ассаба.

Но к такой войне они явно не были готовы. Полсотни машин, вооружённых автоматическими пушками и пулемётами, смели хлипкие заслоны словно шахматные фигурки с доски и проскочили дальше, остановившись только для того, чтобы уничтожить радиостанцию и телеграф. Всадники на лошадях какое-то время преследовали колонну, но получив от замыкающей группы дружный залп из пулемётов, быстро отстали.

– Всё, парни, осталось каких-то триста километров! – проговорил Александр в микрофон и повторил то же по-немецки.

От Дессие колонна чуть прибавила скорость, и через четыре часа показалась столица Абиссинии – Аддис-Абеба, тоже совсем не впечатлившая Сашу, видевшего уже в этом времени многие крупные города Азии и Европы.

Несмотря на предосторожности в виде оборванного телеграфа и уничтоженных радиостанций, перед воротами города громоздились какие-то баррикады и стояла пара пушек.

– Передовая группа – перестроение «клин». Атакуем с ходу. Огонь!

Шквал огня и стали буквально снёс не только заслон, но и ворота города с частью стены, и, перевалившись через нагромождение камня, машины ворвались в город.

– Никому не высовываться! Сейчас по нам будут стрелять даже из пистолетов!

Подробная карта города из коллекции германского генштаба была у всех водителей, поэтому колонна сразу разделилась, и часть ушла к аэропорту, другая начала перекрывать улицы, прилегавшие к дворцу, а основная группа ворвалась на территорию дворцового комплекса.

Отлично обученные солдаты с ходу смели жидкие заслоны императорской гвардии и ворвались в резиденцию негуса.

Двигаясь группами, где передние несли с собой мощные бронещиты из кевлара и титана, а задние выкашивали шквальным огнём любое сопротивление, штурмовики в быстром темпе очистили дворец и начали его планомерный обыск.

Самого императора Хайле Силассие вытащили из какого-то закоулка, где он надеялся отсидеться, и притащили в парадную залу дворца, уже обжитую штурмовиками и горными стрелками.

Александр сидел в роскошном кресле и, попивая воду, чуть подкрашенную вином, наблюдал, как его люди и люди Ланца превращали дворец в крепость, стаскивая к окнам тяжёлую мебель.

В этот хаос и разгром и втолкнули чуть потерявшего лоск и величие сорокалетнего мужчину в слегка помятом мундире, увешанном многочисленными медальками. Он, затравленно озираясь, увидел сидевших за столом Александра и Хуберта и попытался принять величественную позу:

– Могу я узнать, кто ворвался ко мне во дворец, поправ все международные законы?! – воскликнул он на хорошем французском и горделиво посмотрел на сидевших.

– Вы посмотрите на этого ощипанного индюка, майн камерад генерал. Про законы запел, – Александр встал и подошёл ближе. – А что ты там проквакал, когда тебе сказали про угнанных в рабство? Национальная традиция и традиционный уклад? – Саша зло ощерился и перешел на французский: – Так вот: надирать задницу всяким засранцам, это – наша национальная традиция и традиционный уклад. Понял, обезьяна?!

Генерал Ланц, всё это время рассматривавший Хайле Селассиу с выражением крайней брезгливости и удивления, словно найденную в белье вошь, тоже подошёл и, смерив императора взглядом, задумчиво произнёс:

– А может, его… – он так громко щёлкнул пальцами, что император чуть присел, словно услышав пистолетный выстрел. – И никаких проблем. Скончался, так сказать, от…

– …апоплексического удара табуреткой… – закончил Александр, и оба рассмеялись. – Нет, пожалуй. Ему ещё мирный договор подписывать. Кстати, как там с аэродромом?

– Аэродром? – Ланц хмыкнул. – Поле, унавоженное коровами, и три старых пассажирских «фоккера»? Захватили, конечно. Наши уже, наверное, грузятся. Будут через пару часов.

– Им там помощь не нужна?

– Справились, камерад комиссар, – Ланц уверенно кивнул и бросил взгляд на адъютанта. – Клаус, не было ничего с аэродрома?

– Докладывают каждые пятнадцать минут, камерад генерал. Пока всё тихо.