Роберт Харрис - Фатерланд
Он снова перепроверился, нет ли за ним слежки. На его стороне улицы няня в форменном платье катила коляску. На той стороне в телефонную будку зашла пожилая женщина. В сторону Хафеля, прижимая к груди игрушечную яхту, спешил школьник. Все как обычно…
Марш, примерный гражданин, бросил бутылку в мусорный ящик и зашагал по улице пригорода.
«У тебя нет свидетеля… Теперь ни одного».
При мысли о Глобусе его охватывала ярость, усугублявшаяся чувством вины. Гестаповцы, должно быть, видели показания Йоста в деле о смерти Булера. Они, видно, навели справки в училище СС и узнали, что вчера днем Марш снова допрашивал его. Это вызвало суету на Принц-Альбрехтштрассе. Выходит, его визит в казармы стал смертным приговором Йосту. Он удовлетворил любопытство – и погубил человека.
А теперь не отвечал телефон американки. Что они могли с ней сделать? Обдав ветром, его обогнал армейский грузовик, и в голове промелькнула картина – изуродованное тело Шарлет Мэгуайр в сточной канаве. «Берлинские власти выражают глубокое сожаление по поводу этого трагического случая… Водитель грузовика все ещё разыскивается…» Он чувствовал себя разносчиком опасной болезни. Ему следовало повесить плакат: «Держитесь подальше от этого человека, он заразен».
В голове без конца прокручивались обрывки разговора:
Артур Небе: «Разыщите Лютера, Марш. Найдите до того, как до него доберется Глобус».
Руди Хальдер: «Пара парней из зипо на прошлой неделе спрашивала о тебе в архиве…»
Снова Небе: «Здесь есть заявление от вашей бывшей жены; заявление от сына…»
Полчаса он бродил по цветущим улицам мимо высоких живых изгородей и глухих заборов богатого берлинского пригорода. Дойдя до Далема, он остановил какого-то студента, чтобы спросить дорогу. При виде формы Марша молодой человек набычился. Далем был студенческим кварталом. Старшекурсники вроде этого отращивали волосы до воротника, некоторые девушки носили джинсы – одному Богу известно, где они их доставали. Внезапно возродилась «Белая роза», организация студенческого сопротивления, процветавшая недолгое время в сороковых годах, пока не казнили её руководителей. «Их дело продолжает жить», – писали на заборах. Члены «Белой розы» выражали недовольство обязательной воинской повинностью, слушали запрещенную музыку, распространяли подстрекательские журналы. Гестапо их преследовало.
На вопрос Марша студент неопределенно махнул рукой и, нагруженный книгами, поспешил удалиться.
Дом Лютера находился поблизости от Ботанического сада – загородный особняк прошлого века в конце закругляющейся дорожки из белого галечника. Напротив въезда на неё в сером «БМВ» сидели двое. Машина, её цвет выдавали их с головой. Еще двое следили за обратной стороной здания, и, по крайней мере, один разъезжал по соседним улицам. Марш прошел мимо, заметив, как один из гестаповцев стал что-то говорить другому.
Где-то завывал мотор газонокосилки, в воздухе висел запах свежескошенной травы. Дом с участком, должно быть, стоил кучу денег, возможно, не столько, сколько вилла Булера, но недалеко от этого. Под карнизами выступала красная коробка недавно установленной сигнализации.
Он позвонил и почувствовал, что его изучают в дверной глазок. Спустя полминуты дверь открылась и на пороге появилась горничная – англичанка в черном с белым форменном платье. Он передал ей удостоверение, и она, шлепая по натертому деревянному полу, удалилась доложить хозяйке. Вернувшись, провела Марша в темную гостиную. В помещении стоял сладковатый запах одеколона. Фрау Лютер сидела на тахте, комкая в руках платок. Она взглянула на него тусклыми голубыми глазами с красными прожилками.
– Какие новости?
– К сожалению, никаких, мадам. Однако можете быть уверены, что будет сделано все возможное, чтобы разыскать вашего мужа. – «Больше, чем вы думаете», пронеслось у него в голове.
Это была женщина, быстро теряющая свою привлекательность, но не сдающая позиции без боя. Правда, тактика её была далека от здравого смысла: неестественно белокурые волосы, узкая юбка, шелковая блузка, расстегнутая на лишнюю пуговицу, что позволяю лицезреть пышные, ослепительно белые телеса. С головы до пят она была третьей по счету женой. На вышитой подушечке рядом с ней обложкой вверх лежал раскрытый роман. «Бал кайзера» Барбары Картленд.
Она вернула удостоверение и высморкалась.
– Садитесь, будьте добры. У вас измученный вид. Даже нет времени побриться! Хотите кофе? Может быть, шерри? Нет? Роза, подайте кофе герру штурмбаннфюреру. А я, наверное, взбодрюсь капелькой шерри.
Неудобно примостившись на краешке глубокого обитого ситцем кресла с записной книжкой на колене, Марш слушал горестный рассказ фрау Лютер. Ее муж? Очень хороший человек, правда, может быть, чуточку вспыльчив, но это от нервов. Бедняга. У него больные глаза, знает ли об этом Марш?
Она показала фотографию: Лютер на каком-то средиземноморском курорте, в нелепых шортах, хмурый взгляд увеличенных толстыми стеклами глаз.
Она продолжала без умолку: мужчина в таком возрасте – в декабре ему будет шестьдесят девять, они собираются отметить день рождения в Испании. Мартин дружит с генералом Франко – такой приятный человечек, знаком ли с ним Марш?
Нет, такого удовольствия он не имел.
Ах да. Трудно даже подумать, как это могло случиться, он всегда говорил ей, куда едет, никогда ничего подобного не было. Какое облегчение поговорить с вами, вы так благожелательны…
Зашуршал шелк, это она положила ногу на ногу, юбка кокетливо поднялась выше пухлого колена. Вернулась горничная и поставила перед Маршем чашку кофе, сливочник и сахарницу. Перед хозяйкой – стакан шерри и на три четверти пустой хрустальный графин.
– Упоминал ли он при вас имена Йозефа Булера или Вильгельма Штукарта?
Под косметикой появилось сосредоточенное выражение.
– Нет, не припомню… Нет, определенно нет.
– Выходил ли он из дому в прошлую пятницу?
– В прошлую пятницу? Думаю, что да. Он ушел рано утром.
Она отхлебнула шерри. Марш сделал пометку в записной книжке.
– А когда он сказал вам, что ему нужно уехать?
– В тот же день после обеда. Он вернулся около двух, сказал, что случилось что-то и ему придется в понедельник быть в Мюнхене. Он улетел во второй половине дня в воскресенье, чтобы там переночевать и с утра заняться делами.
– Не сказал ли он, что там за дела?
– В этом отношении он придерживался старых взглядов. Его дела касались его одного, если вы понимаете, что я хочу сказать.
– Как он держался перед поездкой?
– О, как всегда, раздражался. – Она по-девичьи хихикнула. – Да, был несколько более озабочен, чем обычно. Его всегда угнетали телевизионные новости – терроризм, бои на Востоке. Я говорила ему, чтобы он не обращал на них внимания – что толку беспокоиться, говорила я, но эти вещи… да, они его мучили. – Она понизила голос: – Бедняга, во время войны у него был нервный срыв. Такое напряжение…
Фрау Лютер приготовилась снова заплакать. Помешал Марш.
– В каком году случился этот срыв?
– Думаю, в сорок третьем. Разумеется, до того, как я с ним познакомилась.
– Разумеется, – улыбнулся Марш. – Вы, должно быть, ещё ходили в школу.
– Ну, положим, не совсем в школу. – Юбка поднялась повыше.
– Когда вы забеспокоились о нем?
– Когда он не вернулся домой в понедельник. Я всю ночь не спала.
– Значит, во вторник утром вы сообщили о его исчезновении?
– Я как раз собиралась это сделать, когда приехал обергруппенфюрер Глобоцник.
Марш старался скрыть удивление.
– Выходит, он приехал ещё до того, как вы сообщили в полицию? В котором часу это было?
– Вскоре после девяти. Он сказал, что ему нужно поговорить с мужем. Я рассказала ему о том, что случилось. Обергруппенфюрер отнесся к этому очень серьезно.
– Не сомневаюсь. Сказал ли он вам, о чем он хотел говорить с герром Лютером?
– Нет. Я подумала, по партийным делам… Почему? – Внезапно в её голосе появились жесткие нотки: – Вы хотите сказать, что мой муж сделал что-нибудь дурное?
– Нет-нет…
Она натянула юбку на колени, разгладила её унизанными кольцами пальцами. Помолчав, спросила:
– Герр штурмбаннфюрер, что означает весь этот разговор?
– Бывал ли ваш муж когда-нибудь в Швейцарии?
– Несколько лет назад он время от времени туда ездил. У него там деловые интересы. А что?
– А где его паспорт?
– В кабинете нет. Я проверяла. Вместе с обергруппенфюрером. Мартин всегда носил паспорт с собой. Говорил, неизвестно, когда он может потребоваться. Это осталось со службы в министерстве иностранных дел. Право же, в этом нет ничего необычного…
– Извините, мадам, – продолжал нажимать Марш. – Я насчет сигнализации от взломщиков. Заметил, когда входил. По виду она новая.
Она опустила глаза:
