Роберт Говард - Приключения Конана-варвара (сборник)
– Идите вперед, – проворчал он, обращаясь к своему заместителю Н’Горе. – Не останавливайтесь, пока не потеряете меня из виду, а потом затаитесь и ждите меня. По-моему, за нами следят. Я что-то слышал.
Чернокожие неловко переминались с ноги на ногу, но ослушаться не посмели и сделали, как им было сказано. Когда они двинулись вперед, Конан быстро шагнул за ближайшее дерево, напряженно глядя в ту сторону, откуда они пришли. Из этого царства непроглядных сумерек могло появиться что угодно. Но ничего не произошло; вдали стих слабый шорох шагов его воинов. Конан вдруг понял, что в воздухе ощущается какой-то сильный и экзотический аромат. Что-то ласково коснулось его виска. Он быстро обернулся. Из частокола зеленых стеблей, усеянных множеством острых и длинных листьев, ему подмигивали большие черные цветки. Один из них, очевидно, и коснулся его своими лепестками. Кажется, они звали его к себе, призывно кивая гибкими и сочными стеблями. Они покачивались и шуршали, хотя ветра не было.
Он отшатнулся, распознав в цветках черный лотос, чей сок был смертельно ядовитым, а аромат навевал тяжелый сон, который правильнее было бы назвать бредовым кошмаром. Но Конан уже чувствовал, как на него наваливается непреодолимая апатия и усталость. Он попытался поднять меч, чтобы срубить проклятые стебли, но рука не слушалась его, повиснув безжизненной плетью. Киммериец открыл рот, чтобы окликнуть своих воинов, но с его губ слетел лишь хриплый стон. В следующее мгновение джунгли вдруг закрутились у него перед глазами с пугающей быстротой; он уже не слышал истошных воплей, прозвучавших неподалеку; колени его подогнулись, и он ничком повалился на мягкую землю. Над его бездыханным телом в неподвижном воздухе жутко покачивались огромные черные цветы.
3. Ужас джунглей
…Что за сны несет с собой черный лотос?
Будь проклят кошмар, в котором погрязла моя сонная жизнь;
И проклят будь каждый медленный час,
Когда его кровь не капает тягуче с алого ножа.
Поначалу кругом царила лишь беспросветная чернота космоса, насквозь продуваемая ледяным ветром пустоты. Затем в ней возникли тени, смутные, жуткие и мимолетные, возникающие из ниоткуда и уходящие в никуда: казалось, темнота обретает материальные очертания. Ветер вновь дохнул холодной стужей, и в пустоте закружился водоворот: бешено вращающаяся пирамида ревущей тьмы. Из нее возникли Форма и Пространство, и вдруг, подобно рассеивающимся грозовым облакам, темнота поспешно отступила в обе стороны, и на берегу широкой реки, медленно текущей по бескрайней равнине, встал огромный город из темно-зеленого камня. По улицам этого города двигались фигуры, в которых не было ничего человеческого.
Созданные по образу и подобию людей, они все-таки не являлись таковыми. Наделенные телосложением великанов, они вдобавок имели еще и крылья. Они не олицетворяли собой какой-либо боковой побег на теле эволюции, кульминационным моментом которой стал человек, – нет, они были зрелым и распустившимся цветком на дереве совершенно иной формы жизни. Если даже забыть о крыльях, на человека они походили не более, чем сам он, в своей высшей форме, похож на человекообразную обезьяну. В смысле же духовного, эстетического и интеллектуального развития они превосходили человека настолько, насколько он превосходит гориллу. Когда они закончили строительство своего колоссального города, предки человека еще не вышли на берег из слизи первобытных морей.
Эти создания были смертными, как, впрочем, и все существа из плоти и крови. Они жили, любили и умирали, хотя продолжительность их жизни была чудовищной. Но потом, по прошествии миллионов лет, начались Изменения. Земля вдруг принялась мерцать и задрожала, подобно рисунку, приколотому к колеблемой ветром занавеске. На город и окрестности надвигались века, подобно волнам, накатывающимся на берег, и каждая волна несла в себе новые перемены. Где-то на планете сдвинулись магнитные полюса; огромные глетчеры и ледяные поля поползли к своему новому месторасположению.
Стали другими и прибрежные территории великой реки. Равнины превратились в топкие болота, кишевшие рептилиями. Там, где к горизонту убегали плодородные луга, выросли леса, сменившиеся непроходимыми джунглями. Изменения коснулись и обитателей города. Они не стали переселяться на новые земли. По причинам, совершенно непонятным и необъяснимым человеку, они остались в древнем городе, чтобы покорно ждать своей участи. И как некогда богатый и величественный край все глубже погружался в черные топи, никогда не видевшие солнца, так и люди города все больше погрязали в хаосе диких джунглей. Страшные конвульсии сотрясали землю; ночи озарялись багровыми отсветами извергающихся вулканов, выбрасывавших в небо столбы алого пламени на темном горизонте.
После землетрясения, обрушившего внешние стены и самые высокие башни города, река почернела из-за какого-то смертельно опасного вещества, выплеснувшегося из неведомых подземных глубин. А потом в воде, которую местные жители пили тысячелетиями, произошли чудовищные химические изменения.
Многие из тех, кто пил ее, умерли, а в тех, кто выжил, вода породила изменения, невидимые, постепенные и ужасные. Приспосабливаясь к новым условиям окружающей среды, они опустились намного ниже своего первоначального уровня. Но смертельно опасная вода продолжала свое дело, и из поколения в поколение они все больше становились похожими на зверей. Те, кто раньше были летающими богами, превратились в демонов с подрезанными крыльями, а жалкие крохи знаний, что остались им из огромного наследия предков, стали извращенными и искаженными тропинками, ведущими в ад. Поскольку некогда они взлетели на такую высоту, о которой и мечтать не могло человечество, то сейчас пали настолько низко, что стали явью самые страшные кошмары. Они быстро вымирали, чему способствовали каннибализм и наследственная вражда, процветавшая под покровом полночных джунглей. И наконец настал тот день, когда в заросшем лишайником городе осталось лишь одно-единственное существо – изуродованный и вызывающий отвращение каприз природы.
А потом в городе впервые появились люди: темнокожие мужчины с ястребиными лицами, в медных и кожаных доспехах и с луками в руках – воины доисторической Стигии. Их было всего пятьдесят человек, они выглядели изможденными и измотанными от голода и непосильного труда, оборванными и израненными после долгих скитаний по джунглям, с окровавленными повязками, свидетельствующими о яростных сражениях. Мысли их были заняты боями, поражением и бегством перед лицом превосходящих сил другого племени, которое заставило их отступать на юг, пока они не затерялись в зеленом океане джунглей и речных протоков.
Утомленные, они легли передохнуть среди руин, в которых под полной луной покачивали головками красные цветы, распускающиеся один раз в сто лет, и провалились в сон. Пока они спали, из тени вышло жуткое создание с налитыми кровью глазами и провело над каждым из спящих страшный и отвратительный ритуал. В темном небе сияла полная луна, окрашивая джунгли в красные и черные тона; над спящими сверкали в темноте ярко-алые цветки, похожие на брызги крови. А потом луна скрылась, и лишь глаза некроманта сверкали подобно кровавым самоцветам во мраке ночи.
Когда рассвет простер свою белую вуаль над рекой, людей нигде не было видно. Страшное крылатое создание сидело на корточках в центре круга, образованного пятьюдесятью огромными пятнистыми гиенами, задравшими острые дрожащие морды к небу и завывавшими, как демоны ада.
Картинки мелькали с такой быстротой, что наступали друг другу на пятки. Движения были смазанными, свет и тени переплетались и таяли, и все это происходило на фоне черных джунглей, руин зеленого камня и темных, мутных вод реки. Чернокожие воины в длинных лодках со скалящимися черепами на носах приплывали по реке или крались среди деревьев, сжимая в руках дротики. Но все они в страхе разбегались, крича от ужаса при виде жутких красных глаз и белых клыков, с которых капала слюна. От воплей умирающих людей содрогались тени; во мраке слышалась осторожная поступь, и красные глаза вампиров отливали кровью. Отвратительные пиршества разыгрывались под луной, красный диск которой на мгновение заслоняла тень гигантской летучей мыши.
А потом, образуя разительный контраст с этими импрессионистскими мазками, однажды на рассвете поросший джунглями мыс обогнула длинная галера, вдоль бортов которой выстроились чернокожие, а на носу возвышалась фигура белого воина в отливающих синью стальных доспехах.
Именно в этот момент Конан впервые понял, что спит и видит сны. До этого мгновения он не осознавал себя отдельной мыслящей личностью. А сейчас, глядя на то, как сам ступает по палубе «Тигрицы», он сумел провести грань между сном и явью, хотя так и не проснулся.
