Джо Аберкромби - Полмира
– Нет уж, я лучше пойду. Почему он не убил меня?
– Послушал мать Исриун и передумал.
Пока они медленно поднимались вверх по склону к лагерю, Колючка обернулась. Гром-гиль-Горм стоял посреди площадки, окровавленный, но не побежденный. Мать Скейр уже зашивала ему руку. А правой он держал руку королевы Лайтлин, скрепляя таким образом союз Ванстерланда и Гетланда. Два злейших врага стали теперь друзьями. По крайней мере, на данный момент.
А за ними, сложив на груди руки, стоял Ярви и улыбался.
Несмотря на все молитвы, вознесенные Матери Войне, в выигрыше сегодня остался Отче Мир.
В свете
Бранд еще пару раз звонко ударил по заготовке, затем сунул ее обратно в угли. Полетели и закружились искры.
Рин недовольно поцокала языком.
– Легкая рука – это не про тебя, да?
– Легкая рука – у тебя, – улыбнулся ей Бранд. – Разве не приятно чувствовать себя мастером?
Но она уже смотрела не на него, а на дверь.
– К тебе пришли.
– Отец Ярви, какая честь для нас.
И Бранд отложил молот и вытер лоб ладонью.
– Пришли купить меч?
– Долг служителя – открывать дорогу Отче Миру, – сказал Ярви, заходя в кузню.
– Хороший служитель не чурается дружбы и с Матерью Войной, – заметила Рин.
– Мудрые слова. А ныне еще и своевременные.
Бранд с трудом сглотнул:
– Значит, все-таки война?
– Верховный король еще долго будет собирать воинов. Но да, я думаю, что будет война. И все же. Для мечника война – хлеб.
Рин взглядом указала на Бранда:
– Как по нам, так худой мир лучше доброй ссоры. Говорят, король Атиль пошел на поправку.
– Силы возвращаются к нему, это верно, – отозвался Ярви. – Вскоре он снова начнет терзать своих воинов на тренировочной площадке, с твоим мечом в руке.
– Да славится Отче Мир, – сказала Рин.
– Отче Мир и твои умения, – добавил Бранд.
Ярви отвесил скромный поклон.
– Делаем, что можем. А как боги обходятся с тобой, Бранд?
– Неплохо, – и он кивнул на сестру. – Если бы не тирания мастера, мне б и работа нравилась. Оказалось, я соскучился по кузне.
– Лучше колотить по чушкам, чем разговаривать с людьми.
– Сталь, в отличие от людей, не врет, – сказал Бранд.
Отец Ярви покосился на него. Эдак с хитрецой, словно что-то прикидывая. Впрочем, а когда он смотрел иначе?
– Мы можем поговорить наедине?
Бранд посмотрел на Рин, которая уже раздувала мехи. Она пожала плечами:
– Сталь еще и терпелива.
– А ты нет.
– Идите, раз надо.
И она сердито прищурилась:
– Пока я не передумала.
Бранд стянул перчатки и вывел Ярви в маленький дворик, в котором стоял шум текущей воды. Он сел на скамью, которую вырезал для них Колл. Солнце пробивалось сквозь листву дерева, под которым стояла скамья, пятнами ложились тени, ветерок обвевал потное лицо. Бранд указал отцу Ярви место рядом с собой.
– Приятное местечко.
И служитель улыбнулся Матери Солнце, игравшей с листьями.
– Вы с сестрой молодцы. Хороший дом, хорошее ремесло.
– Это все она. Я пришел на готовое.
– Нет, без тебя бы она не справилась. Я-то помню, как ты держал на плечах вес «Южного ветра».
И Ярви поглядел на шрамы на Брандовых предплечьях.
– О таком подвиге должны слагать песни скальды.
– Ну их, эти песни.
– Я смотрю, ты взрослеешь. Как Колючка?
– Уже тренируется. Почти весь день.
– Железная женщина.
– Ее коснулась Матерь Война, эт точно.
– И все же она стала иглой, что сшила два великих союза. Возможно, ее и Отче Мир коснулся.
– Только ей этого не говорите.
– Ну а вы… мгм… все еще вместе?
– Да.
Бранд сильно подозревал, что служитель знает ответы на свои вопросы, но каждый новый вопрос таил в себе другой.
– Можно и так сказать.
– Хорошо. Это хорошо.
– Ну да, – вздохнул он, припоминая, как ругались они этим утром.
– Что, не очень хорошо?
– Да нет, хорошо, – сказал он, припоминая, как они потом мирились. – Просто… Я всегда думал, что раз у тебя есть девушка, дело сделано. А оказалось, тут еще надо работать и работать.
– Не бывает легких путей, – сказал отец Ярви. – Вы разные, и каждый из вас силен в том, в чем другой слаб, и так вы друг друга поддерживаете. Хорошее это дело, жаль, что редко случается человеку найти того, кто…
Тут он нахмурился, глядя на качающиеся на ветерке ветки, словно бы вспомнил о чем-то давнем и очень неприятном.
– …того, с кем ты составляешь единое целое.
Бранд помолчал, а потом решился:
– Я тут подумал… в общем, хочу расплавить золотой, который князь Варослав подарил.
– Ключ хочешь сковать?
Бранд отбросил носком сапога пару опавших листьев.
– Она-то, наверное, предпочла бы кинжал… но ключ – это ж традиция. Как вы думаете, что на это скажет королева Лайтлин?
– У королевы было три сына и ни одной дочери. Думаю, она очень привязана к своему Избранному Щиту. Но еще я думаю, ее вполне можно убедить.
Бранд еще попихал листья сапогом.
– Люди, наверное, будут шептаться, что это мне надо носить ключ. Меня в Торлбю не очень-то любят.
– Королевские дружинники тебя и впрямь не слишком жалуют, это точно. Особенно мастер Хуннан. Но я также слышал, что враги – это цена успеха. Я так понимаю, что и цена убеждений тоже.
– И цена трусости.
– Только глупец назовет тебя трусом, Бранд. Встать перед лицом воинов Гетланда и сказать то, что ты сказал?
Отец Ярви тихонько присвистнул.
– Люди не сложат об этом песен, но ты проявил редкое мужество.
– Ты правда так думаешь?
– Да. И мужество – не единственное твое достоинство.
Бранд даже не знал, что сказать в ответ на это, и потому промолчал.
– А ты слышал, что Ральф пустил в переплавку то, что заработал в путешествии, и тоже сделал ключ?
– Для кого?
– Для матери Колючки. На следующей неделе они сочетаются браком в Зале Богов.
Бранд растерянно поморгал:
– Ничего себе.
– Ральф стареет. Он этого, конечно, никогда не признает, но ему действительно настало время уйти на покой.
И Ярви покосился на Бранда:
– Я подумал, что ты вполне можешь занять его место.
Бранд снова заморгал:
– Я?
– Я как-то сказал тебе, что мне может понадобиться человек, который хочет творить добро. Так вот он мне понадобился.
– Ага.
Опять у него не получилось сказать ничего вразумительного.
– Если хочешь, присоединяйся к Сафрит и к Коллу. Станешь частью нашей маленькой семьи.
Отец Ярви взвешивал каждое слово, и ни одно из них не было случайным. Он знал, что делал.
– Ты будешь рядом со мной. С королевой. И ее Избранным Щитом. Кормчий ладьи Служителя.
И Бранд припомнил, как стоял у руля, а команда колотила по веслам, и солнце сверкало на волнах Запретной.
– Будешь стоять у правой руки человека, который стоит у правой руки короля.
Бранд молчал, барабаня пальцами. Да уж, такие предложения на дороге не валяются. И кто он такой, чтобы ими разбрасываться? И все-таки что-то его удерживало.
– Вы, отец Ярви, хитрый и коварный человек, а я – я не семи пядей во лбу.
– Если б хотел, был бы умнее. Но мне нужны твоя сильная рука и доброе сердце.
– Могу я задать вам вопрос?
– Можешь. Но смотри, я же отвечу.
– Как долго вы планировали поединок Колючки с Гром-гиль-Гормом?
Ярви прищурил свои бледные глаза:
– Служитель имеет дело с подобиями, возможностями и шансами. Но мысль пришла мне довольно давно.
– Когда я подошел к вам в Зале Богов?
– Я же говорил тебе, что благо – оно очень разное для всех людей. Я рассмотрел возможность того, что женщина, владеющая мечом, в будущем сможет вызвать на бой Горма. Он великий, прославленный воин, и он обязательно примет вызов женщины. Но в душе его поселится страх. Он будет бояться женщины больше, чем любого мужчины.
– Вы верите в пророчество?
– Я верю в то, что он в него верит.
– Вот почему вы отдали ее в обучение к Скифр.
– Это одна причина. Вторая – Императрица Теофора обожала диковинки, но поединки ей нравились тоже. И я подумал, что девушка-воительница с далекого севера способна пробудить ее любопытство, и так мы добьемся приема во дворце, а я сумею преподнести ей дар. Однако Смерть открыла перед Теофорой Последнюю дверь до того, как я смог осуществить свой план.
Ярви вздохнул.
– Хороший служитель всегда стремится заглянуть в будущее, но грядущее подобно земле, заволоченной туманом. События не всегда устремляются в прорытое для них русло.
– Это вы про мать Скейр?
– Да, я надеялся, что этот план сработает.
Отец Ярви прислонился спиной к стволу дерева.
– Мне нужен был союз с ванстерцами, но мать Исриун вмешалась и все испортила. Однако она вызвала короля на бой. Поединок – лучше, чем битва, так я рассудил.
Он говорил спокойно, даже холодно – словно не о людях шла речь, а о фигурках на доске.
У Бранда вдруг пересохло во рту:
– А если б Колючка умерла?
– Тогда мы бы спели печальную песнь над ее курганом и прославили ее подвиг в веселых песнях.
