Терри Пратчетт - Незримые Академики
Его губы беззвучно задвигались. Присутствующие дружно вытянули шею.
– Живее! – загремел Чудакулли.
– Нужно кое-что проверить, – объяснил магистр традиций. – Не хотелось бы тревожить вас без всяких оснований… – Он опустил взгляд в книгу. – О, адские врата!
– Да о чем ты?
– Похоже на то, что… Нет, просто нечестно портить вам вечер, аркканцлер, – запротестовал Думминг. – Наверное, я неправильно понял. Не мог же он иметь в виду, что… о всеблагие небеса!
– Короче, пожалуйста, Тупс! – прорычал Чудакулли. – Если не ошибаюсь, я аркканцлер этого университета! По крайней мере, так гласит табличка на двери!
– Конечно, конечно, аркканцлер, но все-таки с моей стороны было бы нехорошо…
– Я очень ценю твое желание не портить мне вечер, – перебил Чудакулли, – зато я без малейших колебаний испорчу тебе весь завтрашний день. Памятуя об этом, отвечай наконец – в чем, черт побери, дело?
– Э… насколько я понимаю… э… помните ли вы, когда мы в последний раз играли в футбол?
– Кто-нибудь помнит? – спросил Чудакулли, обращаясь к комнате в целом. Волшебники шепотом принялись спорить и сообща пришли к выводу, что это было «лет двадцать назад, плюс-минус».
– Сколько именно плюс или минус? – уточнил Думминг, который ненавидел неточность.
– Ну… не знаю. Что-то такое. Приблизительно. Примерно.
– Примерно – сколько? – настаивал Думминг. – Нельзя ли сказать точнее?
– А зачем?
– Если университет не принимал участия в «забаве бедняков» в течение двадцати лет или больше, наследство отходит любому оставшемуся в живых родственнику аркканцлера Сохрана Многга.
– Но футбол запрещен! – повторил аркканцлер.
– Не совсем. Все знают, что футбол не нравится патрицию Витинари, но, насколько я понимаю, Стража склонна смотреть сквозь пальцы, если играют где-нибудь на окраине и не лезут в центр. Поскольку игроки и зрители значительно превосходят числом весь наличный состав Стражи, полагаю, лучше смотреть сквозь пальцы, чем вправлять сломанный нос.
– Неплохо сказано, мистер Тупс, – одобрил Чудакулли. – Вы меня прямо-таки удивляете.
– Спасибо, аркканцлер, – ответил Думминг. На самом деле эту фразу он почерпнул из передовицы в «Таймс». Волшебники недолюбливали газету, поскольку там либо вовсе не печатали то, что они говорили, либо, напротив, печатали с обескураживающей дословностью.
Осмелев, он добавил:
– Впрочем, должен заметить, аркканцлер, что по законам Незримого Университета никакой запрет нам не страшен. Волшебники вправе не обращать на них внимания. Мы не подчиняемся мирскому суду.
– Ты прав. Тем не менее для общего блага следует признавать существование гражданской власти, – отозвался Чудакулли, так осторожно подбирая слова, что возникало ощущение, будто он выносит их на солнышко, чтобы повнимательней рассмотреть со всех сторон.
Волшебники закивали. Аркканцлер подразумевал следующее: «У Витинари, возможно, есть кое-какие недостатки, но это самый вменяемый человек на арк-морпоркском троне за последние несколько веков. Он нас не трогает, а главное, никогда не угадаешь, что он затеял». С этим трудно было спорить.
– Итак, Тупс, что ты предлагаешь? – спросил Чудакулли. – Я знаю, ты сообщаешь о проблеме только в том случае, если уже успел придумать решение. Я уважаю твой подход, хотя, признаться, он меня слегка пугает. Ты ведь придумал, как нам выкрутиться, не так ли?
– Кажется, да, сэр. Я подумал… что мы могли бы… э… собрать команду. Здесь ведь не идет речи о выигрыше. Нам достаточно принять участие, только и всего.
В свечном подвале всегда царило восхитительное тепло. А еще, к сожалению, здесь было очень сыро и шумно, причем шум возникал непредсказуемо и неожиданно, поскольку над головой проходили гигантские трубы университетской системы отопления и водоснабжения. Они свисали с потолка, поддерживаемые металлическими скобами, с большим или меньшим коэффициентом линейного расширения. И с этого проблема только начиналась. Также в подвале тянулись огромные трубы, которые обеспечивали поддержание равномерной консистенции слуда по всему университету, труба для регуляции потока антропных частиц (которая, впрочем, работала плохо), вентиляционные трубы (которые не работали вовсе, потому что заболел осел, крутивший вентилятор), а также очень древние трубы, оставшиеся после злополучной попытки предыдущего аркканцлера создать с помощью дрессированных мартышек общеуниверситетскую систему коммуникации. Время от времени все они принимались играть какую-то потустороннюю симфонию, состоявшую сплошь из урчания, бульканья и неприятных органических звуков, а иногда ни с того ни с сего издавали «брррынь», которое эхом разносилось по подвалам.
Общая непредсказуемость усугублялась еще и тем, что в целях экономии большие железные трубы с горячей водой обвязали всяким старым тряпьем. Поскольку из вещей, принадлежавших волшебникам, полностью удалить магию невозможно – сколько ни стирай, из них время от времени водопадом сыпались разноцветные искры или выпадал мячик для пинг-понга.
И все-таки здесь, среди макальных чанов, Натт чувствовал себя дома. Его это немного беспокоило; раньше, в горах, люди зло смеялись над ним и говорили, что его самого, должно быть, сделали в свечном чане. Хотя брат Овсец и объяснил, что это просто глупо, тихое побулькивание свечного сала ласкало Натту слух. В подвале было мирно и спокойно.
Теперь он был тут главным. Смимз этого не знал, потому что вообще редко удосуживался сюда заглянуть. Знал, конечно, Трев, но совершенно не возражал, поскольку Натт выполнял за него всю работу, а значит, он мог проводить еще больше времени на каком-нибудь пустыре, пиная пустую жестянку. Мнения остальных стекальщиков и макальщиков в расчет не принимались; если ты работаешь у свечного чана, это значит, что на рынке труда котируешься ниже плинтуса и, набирая скорость, продолжаешь ввинчиваться в пол. Это значит, что тебе недостает обаяния, чтобы стать попрошайкой. Это значит, что ты от чего-то или от кого-то скрываешься, может быть, от богов, может быть, от демонов, сидящих в твоей душе. Это значит, что если ты осмелишься поднять глаза, то высоко-высоко над собой увидишь подонков общества. Иными словами, лучше оставаться здесь, в теплом сумраке, где есть еда и нет неприятных встреч. И побоев, мысленно добавил Натт.
Нет, собратья-макальщики не доставляли ему проблем. Он помогал им, когда только мог. Сама жизнь так их потрепала, что у них совершенно не осталось сил трепать кого-либо еще. Ну и хорошо. Когда люди узнаю́т, что ты гоблин, жди неприятностей.
Он помнил, как крестьяне орали на него, когда он был маленьким. И за бранью обычно следовал камень.
Гоблин. Слово, которое влечет за собой целый караван ассоциаций. Неважно, что именно ты сказал или сделал, – все равно этот караван пройдет по тебе и втопчет в пыль. Натт показывал людям вещицы, которые делал, а те разбивали их камнями, орали, как хищные птицы, и выкрикивали разные… слова.
Травля прекратилась в один прекрасный день, когда пастор Овсец неспешно въехал в город, если только кучку хижин по сторонам одной-единственной улицы, состоящей из утоптанной грязи, можно назвать городом. Пастер привез с собой… прощение. Но в тот день никто его не хотел.
В темноте на своем тюфяке захныкал тролль Бетон, который вечно сидел на «сползе», «скребе», «сбросе» и «скрипе». Он занюхивал даже железные опилки, если Натт не успевал его остановить.
Натт зажег новую свечу и достал самодельную стекальную машинку. Она весело зажужжала, и маленькое пламя сделалось горизонтальным. Натт относился к своей работе весьма серьезно. Хороший стекальщик никогда не вертит свечу в процессе; в естественных условиях воск почти наверняка стечет только в одну сторону – противоположную от сквозняка. Неудивительно, что волшебникам нравились свечи, которые оплавлял Натт. Есть нечто обескураживающее в свечке, которая оплыла сразу со всех сторон. Она способна выбить человека из колеи[3].
Натт работал быстро и уже опускал девятнадцатую – как следует оплавленную – свечу в корзинку, когда услышал позвякивание пустой жестянки, которую кто-то гнал пинками по каменному коридору.
– Доброе утро, мистер Трев, – сказал Натт, не поднимая головы. В следующее мгновение жестянка плюхнулась прямо перед ним – бесцеремонно, как вставший на место кусочек головоломки.
– А как ты узнал, что это я, Гобби? – спросил голос за спиной.
– Услышал ваш лейтмотив, мистер Трев. И, пожалуйста, зовите меня Натт.
– Какой-какой мотив?
– Повторяющаяся тема или гармония, которые ассоциируются с конкретным человеком или местом, мистер Трев, – ответил Натт, осторожно кладя две еще теплых свечи в корзинку. – Я имел в виду, что вы любите пинать на ходу жестянку. Кажется, у вас хорошее настроение. Как прошел день?
