Дьюма-Ки - Кинг Стивен

— Принсайп, разумеется, помахал передо мной рецептами, но он хотел предложить невронтин, а к нему я даже не прикоснусь.

— Из-за своей работы.

— Именно.

— Уайрман, мисс Элизабет от тебя не будет никакого проку, если ты станешь слепым, как летучая мышь.

Он не отвечал минуту-другую. Дорога, теперь совершенно пустынная, раскручивалась под светом фар.

— Слепота вскоре станет самой мелкой из моих проблем, — наконец нарушил он тишину.

Я рискнул бросить на него короткий взгляд.

— Ты хочешь сказать, эта пуля может тебя убить?

— Да. — В голосе не слышалось драматизма, отчего звучал он крайне убедительно. — И вот что, Эдгар.

— Что?

— Прежде чем убьёт и пока у меня всё ещё есть один зрячий глаз, я бы хотел взглянуть на твои новые картины. Мисс Истлейк тоже хочет увидеть хотя бы несколько. Она просила тебе это передать. Ты можешь привезти их в «Эль Паласио» на автомобиле. Водишь ты его прекрасно.

Мы приближались к съезду на Дьюма-Ки. Я включил поворотник.

— Я скажу тебе, что иногда думаю, — продолжил Уайрман после короткой паузы. — Я думаю, что этот отрезок невероятного везения на моём жизненном пути когда-то должен закончиться, и после него всё пойдёт иначе. Нет абсолютно никаких статистических оснований, чтобы так думать, но это какая-никакая опора. Ты понимаешь?

— Да, — кивнул я. — Уайрман?

— По-прежнему на связи, мучачо.

— Ты любишь Дьюму, но при этом думаешь, что с Дьюмой что-то не так. Что не так с этим островом?

— Я не знаю, что именно, но ведь что-то есть. Или ты не согласен?

— Разумеется, согласен. Ты знаешь, что согласен. В тот день, когда мы с Илзе попытались проехать по дороге в глубь острова, нам стало дурно. Илзе скрутило сильнее, чем меня.

— Она — не единственная, кому досталось, если верить историям, которые я слышал.

— А есть истории?

— Да. На берегу всё нормально, но вот в глубине острова… — Уайрман покачал головой. — Я думаю, здесь что-то странное с грунтовыми водами. По той же причине и растительность здесь прёт из земли, как бешеная, хотя при таком климате без полива не должна расти даже трава на лужайке. Я не знаю, в чём дело. Но лучше туда не соваться. И особенно молодым женщинам, которые хотели бы иметь детей. Детей без врождённых дефектов.

Вот эта мысль даже не приходила мне в голову. Остаток пути я проехал молча.

ix

Из воспоминаний, относящихся к той зиме, лишь некоторые запечатлелись особенно ярко, и среди них — возвращение в «Эль Паласио» тем февральским вечером. Нас встретили приоткрытые ворота. Между створками в инвалидном кресле сидела Элизабет Истлейк, как и в тот день, когда мы с Илзе отправились в неудачную исследовательскую экспедицию на юг. Обошлось без гарпунного пистолета, но она вновь надела спортивный костюм (правда, на этот раз набросила сверху что-то вроде старого пиджачка от школьной формы), и её большие кеды (в ярком свете фар «малибу» они из синих стали чёрными) стояли на хромированных подставках для ног. Рядом с креслом расположились ходунки Элизабет, а позади них — Джек Кантори с фонарём в руке.

Увидев приближающийся автомобиль, Элизабет начала подниматься. Джек шагнул вперёд, чтобы её остановить, но когда понял, что настроена она серьёзно, положил фонарь на землю и помог встать с кресла. К тому времени я уже остановился у ворот, а Уайрман открывал дверцу. Освещённые фарами «малибу», Джек и Элизабет напоминали актёров на сцене.

— Нет, мисс Истлейк! — крикнул Уайрман. — Не пытайтесь встать! Я отвезу вас домой!

Она словно и не услышала. Джек подвёл её к ходункам (или Элизабет подвела его), и она схватилась за ручки. Затем двинулась к автомобилю. К тому времени уже я пытался вылезти с водительского сиденья, как обычно, борясь с травмированным правым бедром, которое вылезать не хотело. Я стоял у капота, когда Элизабет отпустила ходунки и протянула руки к Уайрману. Дряблые мышцы повыше локтей обвисли, кожа в свете фар стала белой как мука, но широко расставленные ноги прочно упирались в землю. Насыщенный ночными ароматами ветер отбросил волосы назад, и я не удивился, увидев на правой стороне головы шрам (очень давний), практически такой же, как и у меня.

Уайрман вышел из-за открытой дверцы со стороны пассажирского сиденья, замер на секунду-другую. Думаю, он решал, искать ли ему утешения или утешать самому. Потом он направился к ней, вразвалочку, медвежьей походкой, наклонив голову, его длинные волосы закрывали уши и колыхались у щёк. Элизабет протянула руки, прижала его к своей внушительной груди. На мгновение покачнулась, и я уже испугался, что её не удержат даже широко расставленные ноги, но тут же выпрямилась, и искривлёнными артритом руками принялась поглаживать спину Уайрмана, которая поднималась и опускалась.

Я подошёл к ним, чувствуя себя несколько неуверенно, и её взгляд переместился на меня. Я увидел совершенно ясные глаза. Эта женщина не стала бы спрашивать, когда придёт поезд, не сказала бы, что в голове у неё всё перепуталось. Все шарики и ролики занимали положенные им места. Во всяком случае, временно.

— Мы управимся сами, — услышал я. — Вы можете ехать домой, Эдгар.

— Но…

— Мы управимся сами, — повторила Элизабет, продолжая поглаживать спину Уайрмана шишковатыми пальцами, поглаживать с бесконечной нежностью. — Уайрман отвезёт меня в дом. Через минуту. Не так ли, Уайрман?

Он кивнул на её груди, не поднимая голову, не издав ни звука.

Я подумал и решил: пусть будет, как она хочет.

— Ладно. Спокойной ночи, Элизабет. Спокойной ночи, Уайрман. Пошли, Джек.

Джек положил фонарь на полочку ходунков, посмотрел на Уайрмана (тот всё стоял, уткнувшись лицом в грудь старухи), потом пошёл к открытой дверце со стороны водительского сиденья.

— Спокойной ночи, мэм.

— Спокойной ночи, молодой человек. В парчизи вам пока недостаёт терпения, но потенциал у вас есть. Эдгар? — Она посмотрела на меня поверх склонённой головы Уайрмана, его вздымающейся и опадающей спины. — Вода теперь бежит быстрее. Скоро появятся пороги. Вы это чувствуете?

— Да. — Я не знал, о чём конкретно она говорит. Но понимал смысл.

— Останьтесь. Пожалуйста, останьтесь на Дьюме, что бы ни произошло. Вы нужны нам. Вы нужны мне, вы нужны Дьюма-Ки. Не забудьте об этом, когда разум вновь покинет меня.

— Не забуду.

— Поищите корзинку для пикника няни Мельды. Она где-то на чердаке, я уверена. Она красная. Вы её найдёте. Они внутри.

— И что я в ней найду, Элизабет?

Она кивнула.

— Да. Спокойной ночи, Эдуард.

Я понял, что реальность вновь начинает ускользать от неё. Но я знал, что Уайрман отвезёт её в дом, что Уайрман позаботится о ней. А пока он не мог этого сделать, она будет заботиться о них обоих. Я оставил их на вымощенном камнем въезде во двор, между ходунками и инвалидным креслом. Она обнимала его, он вжимался лицом в её грудь. Эта картина по сей день стоит у меня перед глазами, ясная и чёткая.

Ясная и чёткая.

x

Вождение автомобиля вымотало меня (думаю, сказался и день, проведённый среди множества людей после месяцев одиночества), но о том, чтобы лечь, а уж тем более заснуть, не могло быть и речи. Я проверил почтовый ящик и нашёл письма от обеих дочерей. У Мелинды в Париже обнаружилась стрептококковая инфекция, и она, как всегда, воспринимала болезнь как личное оскорбление. Илзе прислала ссылку на газету «Ситизен-Таймс», которая издавалась в Эшвилле, штат Северная Каролина. Я кликнул по ссылке и нашёл восторженную рецензию на выступление «Колибри». Они спели в Первой баптистской церкви, и паства кричала «аллилуйя». На фотографии Карсон Джонс и красавица-блондинка стояли перед остальной частью группы с открытыми в песне ртами, глядя друг другу в глаза. Подпись под фотоснимком гласила: «Дуэт Карсон Джонс и Бриджит Андрейссон исполняют „Как велико Твоё искусство“». Х-м-м-м. Моя If-So-Girl написала: «Я совсем не ревную». Два раза х-м-м-м.