Антология - Стимпанк! (сборник)
Абуэла похлопала ее по плечу, хотя ничего ободряющего в этом жесте не было.
– Мой сын больше боится твоего Шипучки и того, что он может нам сделать, чем федералов, – сказала она, имея в виду отца Лус. – Это совет пригласил маршалов.
Прежде чем Лус успела открыть рот, женщина, председательствовавшая в совете, постучала по столу.
– Мы собрались сегодня в чрезвычайном порядке, – начала она, – и единственный вопрос нашей повестки дня – запретное технологическое устройство, которое этот мальчик из… Северной Каролины привез в наш город.
Внезапно руку поднял папа Лус.
– Я предлагаю перевести собрание в закрытый режим, – сказал он, вставая. – Мы будем говорить о вещах, которые нашим детям слушать совсем не нужно.
Горожане зашептались. Ну надо же, поразилась Лус! Ладно бы они сетовали, что не смогут присутствовать на разбирательстве, так помимо ее ровесников все, кажется, охотно согласились с предложением. Прежде чем кто-то из членов совета успел ответить, слово внезапно взял Шипучка.
– Я полагаю, мне дозволено говорить? – осведомился он. – В других городских советах, по крайней мере, было так.
Женщина-маршал наклонилась с седла и прошептала что-то на ухо мужчине, не отрывавшего тусклого, мертвого взгляда от подсудимого.
Председательша тоже это заметила и забеспокоилась.
– Да, – сказала она Шипучке, – мы уже в курсе, что тебе не в первый раз предъявляют подобные обвинения. Будь осторожен и имей в виду: все, что ты скажешь, может потом быть использовано против тебя. Исполнять вынесенный приговор, возможно, будем и не мы.
Шипучка посмотрел на маршалов, а потом на совет.
– Да, мэм, – отозвался он, – это я понимаю. До сих пор мне еще не доводилось бывать в городе, который контролирует федеральное правительство.
– Эй, ты! – Гневный голос отца Лус перекрыл бурчание толпы. – Мы так же суверенны, как любой другой город Америки, и так же подчиняемся закону, который оставляет отправление правосудия за нами. Ты нарушил наши законы, и в нашей власти определить твою дальнейшую судьбу. Эти маршалы присутствуют здесь в знак того, что мы считаем твои преступления особо серьезными. А также для того, чтобы сообщить суду, какие еще преступления ты совершил, прежде чем прибыть сюда.
– Какие еще преступления? – Лус даже не заметила, как вскочила.
– Сядь, Луса! – оборвал ее отец.
– У меня есть право выбрать кого-то из местных выступать от моего имени, не так ли? – вмешался Шипучка, прежде чем она успела что-то сказать. – Ну так я выбираю ее. Я хочу, чтобы моим защитником была Лус.
– Ох, ради бога! – К великому удивлению Лус (и всех собравшихся вместе с нею) голос подала женщина-маршал.
– Сальма, – продолжала она, обращаясь к сидевшей во главе стола председательше. – Мы приехали сюда, чтобы уничтожить недозволенный автомобиль – в качестве личной услуги тебе! И мы не станем слушать, как вы, чертовы луддиты[17], играете в правосудие!
– Вы знаете нашу процедуру, маршал, – ответила та. – Мы должны сначала вынести вердикт против… как там зовут этого мальчика, вы сказали?
Лус ждала, что ответит Шипучка, но за него это сделала маршал:
– Его зовут Смирение-перед-Господом Брэдфорд. Он состоял в локалистской общине шейкеров, что в Табаковилле, штат Северная Каролина[18].
– Состоял, вы сказали? – переспросила председательша. – Его что, исключили?
– Он сбежал, – пожала плечами маршал. – Показатели текучки у них выше, чем у вас.
В первый раз на памяти Лус Шипучка выглядел смущенным и даже испуганным.
– Транспортные средства подобного типа находятся вне закона, – сурово продолжала маршал, – что бы там ни решил ваш игрушечный совет. И мы не обязаны ждать никакого вердикта, чтобы осуществить наказание.
После этих слов оба маршала свистнули, громко и резко, и соскочили с коней.
Кони ринулись вперед.
Губы их закрутились назад, открывая клыки там, где полагалось бы быть нормальным лошадиным зубам. Длинные когти выдвинулись из бабок над окованными сталью копытами, под шкурой заходили железные мускулы. Изрыгая дым из ноздрей и ушей, они с двух сторон кинулись на машину и принялись рвать, кусать, топтать и мять. Площадь наполнилась громким стоном рвущегося металла и треском крошащегося дерева – но все же недостаточно громким, чтобы заглушить вопли детей в толпе. Неизвестно, что еще было страшнее – издаваемые адскими конями звуки или внезапная ярость их атаки.
За несколько секунд машина по имени Рудольф превратилась в кучу металлолома. Лошади втянули зубы и когти и мирно вернулись к хозяевам, которые распорядились принести еще угля – восстановить силы, потраченные за время побоища.
Никто не произнес ни слова. Шипучка стоял и моргал, часто-часто – точно таким Лус увидела его в первый раз.
Наконец федералы закончили топить коней и повернулись к собранию.
– Если хочешь, мы можем забрать заключенного с собой, – сказала женщина, обращаясь к председательше. – Мы лучше оснащены для работы с такими, как он.
– Нет! – ответила Лус. Все взгляды обратились на нее, придавив, как мешком угля. – Вы уже достаточно наразрушали тут, – процедила она сквозь зубы. – Теперь убирайтесь.
Женщина и ее мертвоглазый спутник обменялись недобрыми улыбками. Прошло несколько минут. Никто не сказал ни слова. Тогда они дали шпоры коням и, развернувшись, покинули площадь.
– А теперь вы… – Лус повернулась к совету. – Что вы тут устроили? Папа, ты не смеешь поддерживать федералов. Никто из вас не смеет. Лучше к ним залезть в долги, чем обсуждать дела при нас, так, что ли?
– Мы всегда защищали от этого наших детей, Лус. По крайней мере, пока те не достигнут совершеннолетия, – сказал отец. – И ты это прекрасно знаешь. Но раз ты все равно уже увидела… Он помолчал. – Это то, о чем я тогда говорил тебе, Лус. У твоего друга есть личный автомобиль – и он источник такого зла и таких бед в нашем мире, что… Я не готов тебе все сейчас объяснять. Этого просто не должно быть.
Лус презрительно скривилась и проследовала к куче покореженных железяк, некогда звавшейся Рудольфом.
– Ты про это, папа? Сдается мне, у него больше нет никакого автомобиля.
Она ждала, что Шипучка ее поддержит, но он все так же молча таращился на останки. В кои-то веки ему было нечего сказать в свою защиту.
Зато у него есть адвокат, вспомнила Лус, и это я.
– Вы должны его отпустить, – сказала она. – Мы должны его отпустить.
Прежде чем отец успел ответить, председательша подозвала его к себе. Они некоторое время пошептались.
– Этот молодой человек больше не представляет опасности ни для нашей общины, ни для земли, – объявила глава совета. – Он может идти. Собрание закрыто.
– Он должен уйти, – кивнул отец Лус.
Члены совета встали. Площадь постепенно опустела. Горожане, обсуждая случившееся, возвращались домой. Отец двинулся было к Лус, но бабушка покачала головой, и он развернулся и пошел прочь.
Ей ведь довольно много рассказывали о том, как ремонтировать всякие вещи и даже делать новые… И о том, как искать детали по свалкам… И о том, как скользить на доске по океанским волнам навстречу брызгам и солнцу.
Лус подошла к Шипучке – как бы его там на самом деле ни звали – и положила руку ему на плечо.
– Я знаю, где раздобыть кое-какие запчасти, – сказала она.
Приносим извинения всем художникам-иллюстраторам XIX века, а также всем, кого отбраковала машина Империи.
Дилан Хоррокс
Стим-Герл
В первый раз, когда я ее увидел, она стояла за библиотекой, уставившись в землю. Линялое синее платье, поношенная кожаная куртка, шнурованные башмаки до колен и очки в черной оправе. Но что на самом деле заставило меня остановиться и вытаращиться на нее, так это шляпа: старая, дикого вида штуковина, свисающая по бокам на уши и с большущими толстыми окулярами спереди.
Оказалось, она в моем классе по английскому. И сидит, подумать только, прямо рядом со мной – прямо в своей куртке, шляпе и окулярах. И пахнет, как лавка старьевщика.
– Идиотка, – припечатал Майкл Кармайкл.
– Фрик, – согласилась Аманда Андерсон.
На смех она не обратила ни малейшего внимания, просто полезла в сумку за тетрадью и карандашом. И наклонилась над столом пониже, чтобы никто не видел, что она там пишет.
Уже потом, когда миссис Хендрикс отвлеклась на взрыв дебильного хохота в первых рядах, я наклонился в ее сторону и прошептал:
– Классная шляпа.
Она нахмурилась и поглядела на меня, потом уткнулась снова в свою тетрадь. Брови у нее оказались цвета сыра.
