Джо Аберкромби - Полмира
– А кто вас взял к себе в дом? – тихо спросила Колючка: у нее складывалось нехорошее впечатление, что в сравнении с Рин все ее жизненные трудности окажутся полной ерундой.
– Никто.
Рин немного помолчала, давая ей время осмыслить фразу.
– В то время здесь мало кто еще жил.
– Здесь?
– Ну да. Мы рылись в отбросах. Иногда находили что-нибудь съедобное. Иногда находили что-нибудь, что можно было продать. А вот зимой… – Рин поежилась. – Зимой приходилось туго.
А Колючка стояла, слушала и глупо моргала – а что еще прикажете делать? Ей стало холодно, хотя до лета оставалось всего чуть-чуть. Вообще-то ей всегда казалось, что детство у нее было трудное. А вот теперь выходит, что, пока она страдала в своем прекрасном доме, что матушка называет ее, видите ли, не тем именем, которое ей нравится, некоторые дети рылись в помойках в поисках необглоданных косточек.
– Зачем ты мне все это рассказываешь?
– Потому что это не рассказал Бранд. А ты – не спросила. Мы попрошайничали. И подворовывали.
Рин коротко и горько улыбнулась.
– Но Бранд все твердил, что надо творить добро. И он работал. В порту, в кузнях. Нанимался на любую работу. Работал, как ломовая лошадь. И били его так же. Как ту лошадь. Я заболевала, а он меня выхаживал, я снова заболевала, а он снова меня выхаживал. И он все мечтал, что станет воином, и получит место на ладье, и у него будет семья – команда. И он пошел тренироваться. Что-то из снаряжения он выпросил, что-то занял, но ходил и тренировался. А до тренировки и после – работал. А если после этого кому-то нужна была помощь – он приходил и помогал. Нужно творить добро, всегда говорил Бранд, и если будешь добр к людям, люди будут добры к тебе. Он был добрый мальчик. И вырос таким же. Добрым.
– Я знаю, – проворчала Колючка, чувствуя, что все, рана открылась и болит сильней прежнего – из-за чувства вины, которое ее и вскрыло. – И он лучший из людей, из тех, кого я знаю. Так что это, черт побери, вовсе не новость для меня!
Рин вытаращилась:
– Тогда как ты можешь с ним так обращаться? Да если б не он, я б давно вылетела в Последнюю дверь, и ты тоже! И вот она, благодарность за все…
Так. Оно понятно, она могла где-то ошибаться, кое о чем не знать, хотя знать следовало, и вообще не замечать того, что под носом творится, но есть же какой-то предел!
– Так-так-так, а ну-ка, стой, тайная сестричка Бранда! Нет, понятно, ты раскрыла мне глаза: я себялюбива и вообще сука и все такое. Но. Мы с Брандом рядом на веслах сидели. И в команде, оно так: один за всех и все за одного. Да, он стоял со мной плечом к плечу, но и я тоже, и…
– Я не об этом! Я о том, что до этого случилось! Когда ты убила того парня. Эдвала.
– Что?
Тошнота накатила сильнее.
– Я помню, что тогда было! Бранд просто стоял и смотрел!
Рин аж рот раскрыла от удивления:
– Слушай, а вы вообще за этот год хоть парой слов перекинулись?
– Нет! Насчет того дела с Эдвалом – нет, уж будь уверена!
– Ну понятно, – и Рин прикрыла глаза и улыбнулась: мол, теперь все ясно. – Он ведь, глупец, никогда не требует благодарности за то, что сделал. Он тебе ничего не сказал.
Колючка ничего не понимала.
– А что он, черт побери, должен был мне сказать?
– Он пошел к отцу Ярви.
И Рин взяла Колючку за плечо, крепко так взяла, и отчеканила, слово за словом:
– И рассказал, что случилось на берегу. Хотя и знал, что поплатится за это. Это дошло до мастера Хуннана. И его не взяли в поход, и лишили его места на ладье, и он не стал воином, и все его надежды пошли прахом.
И тут из Колючкиной груди вырвался странный звук. Какое-то сдавленное кудахтанье. Так клохтает курица, когда ей сворачивают шею.
– Пошел, значит, к отцу Ярви… – просипела она.
– Да.
– Бранд спас мне жизнь. И из-за этого потерял все, о чем мечтал.
– Да.
– А я над ним из-за этого смеялась и издевалась над ним всю дорогу вниз по Священной и Запретной и обратно.
– Да.
– Так чего ж он, мать его, просто не сказал мне, что…
И тут Колючка заметила, как что-то блеснуло в вороте рубахи Рин. И она потянулась к этому блестящему, поддела дрожащим пальцем и вытащила на свет.
Бусы. Стеклянные бусы, синие с зеленым.
Те самые, что Бранд купил на рынке в Первогороде. Те самые, про которые она думала: это для нее. А потом решила, что для какой-то другой девицы в Торлбю. Те самые, которые, как выяснилось, предназначались для сестры. О существовании которой она так и не сподобилась узнать, потому что не пожелала спросить.
Колючка снова жалко кудахнула, только куда громче.
Рин смотрела на нее как на сумасшедшую:
– Что такое?
– Какая же я дура!
– Чего?
– Где он?
– Бранд? В моем доме. В нашем доме.
– Извини.
Колючка уже пятилась.
– Насчет меча потом поговорим!
И она развернулась и побежала к воротам.
* * *Какой же он все-таки красавец. А сегодня – в особенности. А может, она просто по-другому смотрела на него – ну, после всего того, что узнала.
– Колючка! – Он явно не ожидал ее увидеть – и немудрено. И он тут же забеспокоился: – Что-то случилось?
И тут она сообразила, что выглядит, наверное, кошмарней обычного. И зачем она бежала всю дорогу? Могла бы хотя бы постучаться и ждать, пока откроют, и успела бы перевести дух и вытереть пот со лба. Но она слишком долго ходила вокруг да около. И пришло время говорить прямо. Даже если со лба пот течет.
– Я с твоей сестрой пообщалась, – сказала она.
Он расстроился еще больше:
– Насчет чего?
– Ну, для начала узнала, что у тебя сестра есть.
– Ну это ж ни от кого не секрет.
– Ну, это-то нет.
Он расстроился сильнее:
– И что она тебе сказала?
– Что ты спас мне жизнь. Когда я убила Эдвала.
Он вздрогнул:
– Я же велел ей ничего не рассказывать!
– В общем, она все равно рассказала.
– Так. Может, в дом зайдешь? Если хочешь, конечно.
И он отступил от двери, и она прошла за ним в темный коридор. Сердце стучало сильней и сильнее.
– Не стоит благодарности.
– Нет, – ответила она. – Стоит.
– Я ж не хотел совершить… ну, благородный поступок и все такое. Просто хотел сделать… ну, правильно все сделать. Но я все колебался и все никак не мог решиться, а потом все равно все испортил…
Она шагнула к нему:
– Ты ходил к отцу Ярви?
– Да.
– Отец Ярви спас мне жизнь?
– Да.
– Тебя не взяли в поход из-за этого?
Он пожевал губами, словно пытаясь потянуть время и найти отговорку, отпереться от этого – но не сумел.
– Я все хотел тебе рассказать, но…
– Такой, как я, пожалуй, расскажешь…
– Да и я говорить не мастак…
И он откинул волосы и поскреб в голове так, словно она болела:
– Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя обязанной. Это было бы нечестно.
Она растерянно поморгала:
– Значит… ты не просто рискнул всем, чтобы спасти мою жизнь. Ты еще и молчал, чтобы я, видите ли, себя неудобно не чувствовала.
– Ну… можно и так сказать. Наверное.
И он поглядел на нее исподлобья, и глаза его блестели в темноте. И снова этот взгляд. Жадный такой, словно он смотрит и не может насмотреться. А ведь она пыталась вырвать с корнем все эти надежды, и вот они снова расцвели, и снова все в ней всколыхнулось, сильней прежнего.
Она сделала маленький шажок ему навстречу:
– Прости меня.
– Тебе не за что просить прощения.
– Есть за что. За то, как я с тобой обращалась. На обратном пути. Ну и на пути туда тоже. Прости меня, Бранд. Я еще никогда не чувствовала себя такой виноватой. Я вообще никогда не чувствовала себя виноватой. Придется над этим поработать. Прости… я тебя тогда… неправильно поняла.
Он молчала стоял. И ждал. И смотрел. И вообще, вообще никак не пытался помочь!
Ну? Просто возьми и скажи это. Неужели это настолько трудно? Ты ж людей убивала! Ну! Скажи это!
– Я перестала разговаривать с тобой… потому что…
Как же трудно слова выговаривать, словно наковальни из колодца тащишь!
– Я… мне…
Словно по тонкому льду идешь, и не знаешь, выдержит ли лед следующий шаг или провалишься в полынью с концами.
– В общем, мне…
Она не сумела выговорить «ты мне нравишься». Даже под страхом смерти не сумела бы! И она крепко зажмурилась.
– В общем, я хотела сказать, что… Ого!
И она резко раскрыла глаза. Он дотронулся до ее щеки, кончики пальцев нежно погладили шрам.
– Ты до меня дотронулся.
Ну и глупость она сморозила! Она и раньше была большой мастерицей по этому делу, но тут что-то прямо на удивленье идиотское она сказанула! А то они оба не видят, что он до нее дотронулся. И самое главное, наверняка не просто так.
Он отдернул руку:
– Я думал…
– Нет! – И она перехватила его руку и приложила обратно. – В смысле, да.
Какие теплые у него пальцы. И она гладила его руку своей, прижимая ее к лицу, и это было… Боги.
– Это ж мне не снится, нет?
И он подошел чуть ближе, и видно было, как кадык дернулся – сглотнул.
