Элизабет Джордж - Грани воды
Брюс нес белье, подушки и одеяло. Пети и Энди несли по банке консервированного томатного супа с рисом. Как только они все выжидающе встали у порога, из ванной вышли Энни и Силла. Все ахнули – а потом наступила тишина.
Принесенная Дженн одежка не понадобилась: Энни Тэйлор одела девушку в свой костюм для йоги. Однако изумленное аханье и молчание вызвала не одежда. Дело было в самой Силле.
Девушка оказалась красавицей. Более белой кожи Дженн никогда в жизни не видела – казалось, она не была на солнце даже пяти минут. А еще у нее оказались темнющие глаза, а волосы были такими черными, что почти отливали синевой. Вещи Энни оказались Силле велики: вид у нее был такой, словно она нормально не ела уже несколько недель. Но даже в бесформенно свисавшей одежде она вызвала бы ДТП, если бы прошлась по улице.
– Да… – протянул Брюс Макдэниелс.
– Господь Вседержитель! – согласилась Кейт.
Никто ничего к этому прибавить не мог – но это не имело значения, потому что в этот момент в дверь постучали. Энни открыла Дэйву Мэтисону. Помощник шерифа острова держал в руке блокнот, а в нагрудном кармане у него была цифровая камера.
– Ронда сказала, что у вас тут было происшествие, – сказал он в качестве приветствия. – Насколько я понимаю, это и есть та молодая особа.
Часть 7. «Что душеньке угодно»
Глава 35
Деррик сидел у себя в спальне в новом кожаном кресле, которое купила ему мама, – в том самом, заменившем древний бобовый пуф. Он швырял скомканные листы бумаги в новую мусорную корзинку, стоящую под новым письменным столом, и старался разбудить в себе чувство благодарности. Его мама все сделала правильно, начиная с того, что предприняла все возможные меры, чтобы подготовить его к взрослости, и кончая изменением его комнаты с мальчишеской на мужскую как раз в тот момент, когда он страдал от глубокого уныния.
И тем не менее он обходился с ней по-свински из-за того, что она выбросила тот пуф. Он был угрюм и замкнут. После того как письма к Риджойс оказались выброшенными, он словно стал другим человеком. Ему не хотелось так вести себя по отношению к ней, но он не знал, как снова стать тем Дерриком, которым был прежде.
Он поерзал в кресле. Он достал одну из тетрадок и открыл ее на чистом листе. На самом верху он написал: «Дорогая Риджойс», как делал за последние восемь лет уже так много раз. А потом он просто уставился на имя сестры, пытаясь понять, что он, к черту, делает.
Кого он пытается обмануть? Кого он и до того пытался обманывать? Его сестра не прочла ни единого его письма – и никогда не прочтет. Даже если бы он вдруг отправит их ей, сумеет ли она их прочитать? Умеет ли она читать вообще? Обучали ли ее? Господи, да ведь он даже не знает, где она находится! Ее могли взять приемные родители, как взяли его самого – у него нет возможности это узнать. Да откуда ему знать: может, она вообще уже умерла!
Он вырвал листок из тетради, скомкал его и швырнул к остальным, которыми метил в мусорную корзину.
К нему в дверь постучали. Голос отца спросил:
– Деррик! Можно к тебе?
Деррик ответил «конечно», и его отец вошел к нему в комнату. На нем все еще был мундир шерифского отделения. В одной руке он держал головной убор, а в другой – пластиковый пакет для покупок. Деррик решил, что он, наверное, как раз вернулся с работы. Он посмотрел на часы, стоявшие у него на прикроватном столике. Скоро ужин.
Дэйв Мэтисон сказал:
– Кажется, это твои, – и открыл принесенный пакет.
Из него он извлек две пачки, перетянутые резинкой.
Деррик сразу понял, что это. Ему показалось, что он покрылся льдом с макушки до пяток. «Риджойс» было написано на пачке – как и на каждом конверте, которые были под резинкой.
Деррик стал ожидать самого страшного. Ведь что может отец сказать приемному сыну, который бросил в Уганде свою единственную сестру, а потом восемь лет писал ей ненастоящие письма?
– Я их не читал, – сообщил Дэйв Мэтисон. Он положил письма Деррику на колени и присел на край новенькой кровати. – Но они ведь твои, так?
– Откуда они у тебя? – с трудом выдавил из себя Деррик.
– Их сегодня утром занес к нам в отделение один художник из Каупевилла. Оказалось, он регулярно является туда, куда свозят мусор. Он создает инсталляции из найденных вещей.
– Из бобового пуфа?
Это казалось совершенно невероятным.
Дэйв Мэтисон улыбнулся.
– Вот и я удивился. Но пуф ему понадобился из-за начинки. Он не сразу его вскрыл, потому что не собирался ничего паковать для отправки. А потом он нашел внутри письма, прочел парочку, увидел, что там упоминается Уганда, а еще увидел твое имя. И все сопоставил.
– Только по «Уганде» и «Деррику»?
Дэйв покачал головой.
– Он читал статью в газете о твоем падении прошлой осенью и поэтому знал, кто ты. – Дэйв шлепнул себя по коленям и начал было вставать. – Он принес их в отделение, чтобы вернуть тебе. Что скажешь, а? По-моему, очень мило с его стороны: ведь он мог их просто выбросить. Я записал его фамилию и адрес на тот случай, если тебе захочется его поблагодарить. – Он посмотрел на Деррик внимательнее. – Захочется? – спросил он. – Я имею в виду – поблагодарить.
Деррик кивнул и взял письма, которые отец положил ему на колени. Ему хотелось прижать их к груди, но он прекрасно знал, насколько странно это выглядело бы. Примерно так же странно, как то, что он прятал эти письма в бобовом пуфе. Объяснения повисли в воздухе, дожидаясь, чтобы он подхватил их и произнес вслух. Однако он не знал, как их поймать и высказать – и что произойдет, если он это сделает.
Дэйв направился к двери, но у порога остановился. Он пристукнул кулаком о косяк и сказал:
– Сын, я не буду ничего выпытывать. Я знаю, что с тобой что-то происходит. Этот разрыв с Беккой. Потом Кортни. И теперь эта Риджойс…
Он кивком указал на письма.
– Па! – сказал Деррик негромко и предостерегающе.
– Знаю-знаю. Твои дела – это только твои дела. Но я помню, что такое шестнадцать. Каково это было. То, что я делал и какие чувства испытывал. Вижу, что ты чертовски много времени потратил на письма кому-то в Уганде, и гадаю… Я знаю, что тебе там жилось трудно. Но ты ведь знаешь, что можешь говорить со мной откровенно, правда? Тебе совсем ничего не хочется мне рассказать?
Деррик зацепился за слово «хочется», потому что оно было самым точным. Ему хотелось поделиться с отцом. Хотелось рассказать всю историю с начала до конца. Но «хочется» вступало в конфликт с «не могу». Он посмотрел на отца и прочел на его лице тревогу. А еще он прочел в его взгляде любовь. Но тревоги и любви было недостаточно.
Он сказал:
– У меня все нормально, па. – При этом он изобразил кривую неискреннюю улыбку. Приподняв письма, он добавил: – Девочки, понимаешь ли, – постаравшись, чтобы его интонации говорили: «между нами, парнями».
Дэйв посмотрел на него и сказал:
– Ну, ладно.
Однако наигранная жизнерадостность Деррика его явно не обманула.
Глава 36
Бекка ждала, что Дженн даст ей знать о том, что договорилась с Энни Тэйлор и та одолжит им свое снаряжение для погружения под воду. Она решила, что нет смысла просить Айвора помочь им с катером, пока Дженн не будет готова, а если вспомнить, насколько Дженн не нравится нырять, то представлялось весьма вероятным, что ей придется снова убеждать напарницу в том, что единственный вариант действий – это погружение к баркасу Эдди Беддоу. Однако когда она перед уроком спросила у Дженн насчет снаряжения, та ответила:
– Ой, блин! Я совсем забыла.
Шепоток Дженн «после того как мы нашли Силлу, я совершенно…» указывал на то, что она не обманывает и не тянет время. Однако Бекка не могла напрямую спросить о том, кто такая эта Силла в ответ на подслушанную мысль, и потому она сказала:
– Господи, забыла? Что-то случилось?
Оставалось надеяться, что в ответ она получит какие-то объяснения.
Они действительно последовали:
– У Энни поселилась одна девушка. Она больна. Нас всех привлекли к уходу, а мы с мамой к тому же возили ее в Лэнгли в медцентр. А потом все… все у нас дома закрутилось, и с Энни стало непросто и… я забыла. – Она состроила рожицу, шлепнула себя ладонью по лбу и добавила: – Коротышка тоже хотел, чтобы я кое-что выяснила. Я и этого не сделала. Вот ведь…
– Коротышка?
– Ага.
Но она не захотела вдаваться в подробности – только отговорилась, что это была некая информация и что, скорее всего, это пустое, но она обещала… «Он разозлится и тогда не сможет… Может, мне поэтому и противно с его языком… но, может… с ее – нет уж!»
Бекка моргнула. «Его язык? Ее? Нет уж? Что за черт?» Вслух она сказала:
– Ладно, но мы же не можем… Дженн, это важно. Ты ведь это понимаешь, да?
Дженн ощетинилась и сказала, что, конечно, понимает, но пусть Бекка ради бога остынет, потому что сейчас ей не до того, да и футболом надо заниматься, потому что отбор… Господи, он же через неделю, а она крупно попала, и…
